Герц, Маркус
| Маркус Герц | |
| Marcus Herz | |
 Художник нем. Friedrich Georg Weitsch, портрет Маркуса Герца | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Страна: |
Пруссия |
| Школа/традиция: | |
| Направление: |
Западная философия, немецкая классическая философия |
| Период: | |
| Основные интересы: | |
| Оказавшие влияние: | |
Маркус Герц (нем. Marcus Herz; 1747, Берлин — 1803, Берлин) — немецкий философ еврейского происхождения, последователь Канта, врач, хозяин литературного салона в Берлине.
Содержание
Биография
Маркус Герц родился в семье бедного торговца, который прочил такую же карьеру и сыну, но Маркус больше интересовался философией и наукой.
В 1762 году поступил в университет в Кенигсберге, был там одним из трёх евреев принятых на медицинский факультет.[1] В Кенигсберга сделался горячим поклонником Канта, впоследствии и его главным корреспондентом на всю жизнь[2].
Вынужден был прервать учёбу и сделаться секретарём богача Эфраима из России, путешествовал с ним по странам Прибалтики. В 1770 году выступил в качестве оппонента Канта на защите последним диссертации. По рекомендации Канта и частично на средства последователя Моисея Мендельсона Давида Фридлендера закончил курс медицины в 1774 году в Галле, блестяще защитив диссертацию. Быстро сделался известным врачом, начиная с 1777 года жил постоянно в Берлине и читал там лекции по медицине и философии, способствовал распространению славы Канта в Берлине. Лекции Герца посещали многие известные люди, в том числе и королевской фамилии.[2]
Герц женился в 1779 году на одной из самых красивых и образованных женщин своего времени — Генриетте, урождённой де Лемос, моложе его на семнадцать лет.[1] Их большой дом в Берлине состоял из двух половин — научной, где велись приём больных, семинары и лекции под руководством Маркуса, и литературный салон под руководством Генриетты, в литературном салоне принимала участие и дочь Мендельсона Доротея, охарактеризовавшая салон как «миниутопию». Дом привлекал много известных посетителей, в том числе и принцев крови. Доротея познакомилась там со своим будущим мужем Фридрихом Шлегелем, ради которого крестилась. Генриетта крестилась тоже, дождавшись смерти матери.[2]
Маркус Герц написал много значительных произведений по медицине, важные работы по философии и физике, а также сатиру в защиту евреев. Герц перевёл на немецкий с английского книгу «Спасение Израиля» Менассия Бен-Исраэль.[2] Именно в письмах Герцу Кант излагал свои планы, в том числе замысел «Критики чистого разума». Герц также дружил и с Мендельсоном.[2] Герц послал Канту важную работу малоизвестного тогда философа Соломона Маймона с сопроводительным письмом, где рекомендовал работу, а самого автора назвал «человеком неотёсанным».[3] Кант откликнулся одобрительным письмом Герцу и самому Маймону.
В 1782 году здоровье Герца пошатнулось от переутомления, с 1785 года перестал читать лекции. В 1792 году получил звания профессора философии, затем стал и действительным советником. В поздние годы в основном занимался практической медициной. Умер в Берлине, наибольшее значение в наше время имеет переписка с Кантом.
Сочинения
- «Betrachtungen aus der Spekulativen Weltweisheit», Königsberg, 1771;
- «Freimüthige Kaffeegespräche Zweier Jüdischer Zuschauerinnen über den Juden Pinkus», Berlin, 1772, a satirical essay;
- «Versuch über die Ursachen der Verschiedenheit des Geschmacks» (or Versuch über den Geschmack), Mitau, 1776;
- «Briefe an Aerzte», Berlin, 1777-84;
- «Grundriss der Medizinischen Wissenschaften», ib. 1782;
- «Versuch über den Schwindel», ib. 1786, 2d ed. 1791,
- «Grundlage zu den Vorlesungen über die Experimental-Physik», ib. 1787;
- «Ein Sendschreiben an die Redaktion der Meassefim über das zu Frühe Beerdigen der Todten bei den Juden», ib. 1789.
Осудил в открытом письме насильственную вакцинацию.
Напишите отзыв о статье "Герц, Маркус"
Примечания
- ↑ 1 2 «A pity of it all. A portrait of German-Jewish Epoch, 1743—1933», Amos Elon, Picador, NY, 2002, pp.71-72
- ↑ 1 2 3 4 5 Герц, Маркус // Еврейская энциклопедия Брокгауза и Ефрона. — СПб., 1908—1913.
- ↑ Abraham P. Socher. «The radical enlightenment of Solomon Maimon»
Литература
- Герц, Маркус // Еврейская энциклопедия Брокгауза и Ефрона. — СПб., 1908—1913.
- [www.jewishencyclopedia.com/view.jsp?artid=660&letter=H HERZ, MARKUS] in англ. Jewish Encyclopedia
- Фишер, Куно. «История новой философии» из тома 4 «Кант, жизнь, сочинения и труды».
| ||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Герц, Маркус
– Коко, ты приехал, поди ко мне, дружок! – сказал голос графини из гостиной. Николай подошел к матери, поцеловал ее руку и, молча подсев к ее столу, стал смотреть на ее руки, раскладывавшие карты. Из залы всё слышались смех и веселые голоса, уговаривавшие Наташу.– Ну, хорошо, хорошо, – закричал Денисов, – теперь нечего отговариваться, за вами barcarolla, умоляю вас.
Графиня оглянулась на молчаливого сына.
– Что с тобой? – спросила мать у Николая.
– Ах, ничего, – сказал он, как будто ему уже надоел этот всё один и тот же вопрос.
– Папенька скоро приедет?
– Я думаю.
«У них всё то же. Они ничего не знают! Куда мне деваться?», подумал Николай и пошел опять в залу, где стояли клавикорды.
Соня сидела за клавикордами и играла прелюдию той баркароллы, которую особенно любил Денисов. Наташа собиралась петь. Денисов восторженными глазами смотрел на нее.
Николай стал ходить взад и вперед по комнате.
«И вот охота заставлять ее петь? – что она может петь? И ничего тут нет веселого», думал Николай.
Соня взяла первый аккорд прелюдии.
«Боже мой, я погибший, я бесчестный человек. Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всё равно, пускай поют!»
Николай мрачно, продолжая ходить по комнате, взглядывал на Денисова и девочек, избегая их взглядов.
«Николенька, что с вами?» – спросил взгляд Сони, устремленный на него. Она тотчас увидала, что что нибудь случилось с ним.
Николай отвернулся от нее. Наташа с своею чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой так было весело в ту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает с молодыми людьми) нарочно обманула себя. Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому горю, почувствовала она, и сказала себе:
«Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я». Ну, Соня, – сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Приподняв голову, опустив безжизненно повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась по середине комнаты и остановилась.
«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.
«Что ж это такое? – подумал Николай, услыхав ее голос и широко раскрывая глаза. – Что с ней сделалось? Как она поет нынче?» – подумал он. И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы, и всё в мире сделалось разделенным на три темпа: «Oh mio crudele affetto… [О моя жестокая любовь…] Раз, два, три… раз, два… три… раз… Oh mio crudele affetto… Раз, два, три… раз. Эх, жизнь наша дурацкая! – думал Николай. Всё это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь – всё это вздор… а вот оно настоящее… Hy, Наташа, ну, голубчик! ну матушка!… как она этот si возьмет? взяла! слава Богу!» – и он, сам не замечая того, что он поет, чтобы усилить этот si, взял втору в терцию высокой ноты. «Боже мой! как хорошо! Неужели это я взял? как счастливо!» подумал он.
О! как задрожала эта терция, и как тронулось что то лучшее, что было в душе Ростова. И это что то было независимо от всего в мире, и выше всего в мире. Какие тут проигрыши, и Долоховы, и честное слово!… Всё вздор! Можно зарезать, украсть и всё таки быть счастливым…
