Герчик, Михаил Наумович

Михаил Герчик
Имя при рождении:	Моисей Беньяминович Герчик
Дата рождения:	7 июня 1932(1932-06-07)
Место рождения:	Бобруйск, БССР
Дата смерти:	3 июня 2008(2008-06-03) (75 лет)
Место смерти:	Минск, Белоруссия
Гражданство:	Белорусская ССР Белорусская ССР Белоруссия Белоруссия
Род деятельности:	прозаик, сценарист, поэт
Жанр:	социальный роман
Язык произведений:	русский, белорусский

Михаил Наумович (Моисей Беньяминович) Герчик (7 июня 1932, Бобруйск — 3 июня 2008, Минск) — русский и белорусский советский писатель и поэт. Член Союза писателей СССР (1958).

Биография

Окончил 15-ю среднюю школу в Бобруйске. Его отец погиб в 1942 году при обороне Москвы. В 5-м классе издал первые стихи в газете «Зорька». В 1953 году закончил педагогическое училище в Минске и в 1958 году — журналистский факультет БГУ. Работал в редакции белорусских газет, таких как «Зорька» и на радио. В 1954 году написал свою первую повесть «Лети, Икар!», первую и последнюю повесть в фантастическом жанре. Автор сценария к фильмам «Научись танцевать» и «Наследник». Сценарий к фильму «Наследник» занял на республиканском конкурсе 2-е место. Всего написал более 15 книг. Награждён грамотой Верховного Совета Белоруссии..

Сочинения

• Лети, Икар! Минск, 1959
• Ветер рвет паутину. Минск, 1963
• Портрет Фиделя. Минск, 1964
• Повесть о золотой рыбке. Минск, 1968
• Отдаешь навсегда. М., 1970
• Солнечный круг. Минск, 1970
• Обретение надежды. Минск, 1976
• Ветка зелёного дерева. Минск, 1977
• Самое синее небо. Минск, 1982
• Избранные произведения. Минск, 1992

Киносценарии

• 1985 — Научись танцевать (режиссёр режиссёр Л. В. Мартынюк, «Беларусьфильм»)

Ссылки

• www.mishpoha.org/nomer14/a36.htm

Отрывок, характеризующий Герчик, Михаил Наумович

«Кто же виноват в этом, кто допустил до этого? – думал он. – Разумеется, не я. У меня все было готово, я держал Москву вот как! И вот до чего они довели дело! Мерзавцы, изменники!» – думал он, не определяя хорошенько того, кто были эти мерзавцы и изменники, но чувствуя необходимость ненавидеть этих кого то изменников, которые были виноваты в том фальшивом и смешном положении, в котором он находился.
Всю эту ночь граф Растопчин отдавал приказания, за которыми со всех сторон Москвы приезжали к нему. Приближенные никогда не видали графа столь мрачным и раздраженным.
«Ваше сиятельство, из вотчинного департамента пришли, от директора за приказаниями… Из консистории, из сената, из университета, из воспитательного дома, викарный прислал… спрашивает… О пожарной команде как прикажете? Из острога смотритель… из желтого дома смотритель…» – всю ночь, не переставая, докладывали графу.
На все эта вопросы граф давал короткие и сердитые ответы, показывавшие, что приказания его теперь не нужны, что все старательно подготовленное им дело теперь испорчено кем то и что этот кто то будет нести всю ответственность за все то, что произойдет теперь.
– Ну, скажи ты этому болвану, – отвечал он на запрос от вотчинного департамента, – чтоб он оставался караулить свои бумаги. Ну что ты спрашиваешь вздор о пожарной команде? Есть лошади – пускай едут во Владимир. Не французам оставлять.
– Ваше сиятельство, приехал надзиратель из сумасшедшего дома, как прикажете?
– Как прикажу? Пускай едут все, вот и всё… А сумасшедших выпустить в городе. Когда у нас сумасшедшие армиями командуют, так этим и бог велел.
На вопрос о колодниках, которые сидели в яме, граф сердито крикнул на смотрителя:
– Что ж, тебе два батальона конвоя дать, которого нет? Пустить их, и всё!
– Ваше сиятельство, есть политические: Мешков, Верещагин.
– Верещагин! Он еще не повешен? – крикнул Растопчин. – Привести его ко мне.


К девяти часам утра, когда войска уже двинулись через Москву, никто больше не приходил спрашивать распоряжений графа. Все, кто мог ехать, ехали сами собой; те, кто оставались, решали сами с собой, что им надо было делать.
Граф велел подавать лошадей, чтобы ехать в Сокольники, и, нахмуренный, желтый и молчаливый, сложив руки, сидел в своем кабинете.
Каждому администратору в спокойное, не бурное время кажется, что только его усилиями движется всо ему подведомственное народонаселение, и в этом сознании своей необходимости каждый администратор чувствует главную награду за свои труды и усилия. Понятно, что до тех пор, пока историческое море спокойно, правителю администратору, с своей утлой лодочкой упирающемуся шестом в корабль народа и самому двигающемуся, должно казаться, что его усилиями двигается корабль, в который он упирается. Но стоит подняться буре, взволноваться морю и двинуться самому кораблю, и тогда уж заблуждение невозможно. Корабль идет своим громадным, независимым ходом, шест не достает до двинувшегося корабля, и правитель вдруг из положения властителя, источника силы, переходит в ничтожного, бесполезного и слабого человека.