Герье, Владимир Иванович

Владимир Иванович Герье
Место рождения:	Ховрино, Московская губерния, Российская империя
Научная сфера:	история
Место работы:	Императорский Московский университет
Альма-матер:	Императорский Московский университет (1858)
Научный руководитель:	П. Н. Кудрявцев, Т. Н. Грановский
Известные ученики:	П. Г. Виноградов, М. С. Корелин, М. К. Любавский, Н. И. Радциг, А. С. Хаханов Е. Н. Щепкин
Известен как:	первый организатор семинарских занятий в России

Влади́мир Ива́нович Герье́ (фр. Guerrier; 17 (29) мая 1837, Ховрино, Московская губерния — 30 июня 1919, Москва) — русский историк, общественный деятель, член-корреспондент Петербургской Академии наук (1902), профессор всеобщей истории Московского университета (1868—1904).

Почётный член Московского, Харьковского, Юрьевского университетов, университета в Кане (Нормандия), член Общества истории и древностей российских, Психологического общества и Общества любителей российской словесности при Московском университете, Московского археологического общества и Русского исторического общества в Санкт-Петербурге.

Биография

Родился в 1837 году в подмосковном селе Ховрино в семье потомков выходцев из Гамбурга, приехавших в Россию в конце XVIII века. Отец, Иван Франциск Корнелиус Герье — механик по образованию, работал управляющим имениями. Рано потерял родителей и воспитывался у родственников.

Среднее образование получил в Петропавловском мужском училище при лютеранской церкви свв. Петра и Павла в Косьмодамианском (ныне Старосадском) переулке, затем — в частном пансионе Эннеса. В 1854 году поступил на историко-филологический факультет Московского университета. На вечере у своего учителя, П. Н. Кудрявцева, познакомился с Т. Н. Грановским. На втором курсе, увлёкшись лекциями Ф. И. Буслаева, Герье написал работу по произведениям собирателя фольклора Кирши Данилова, за которую получил первую золотую медаль. Вскоре он получил вторую золотую медаль за работу, заданную профессором П. М. Леонтьевым — «О роли волка и собаки в мифологии». Выбор пути — словесность или история — был сделан на третьем курсе, когда он слушал лекции С. М. Соловьёва. Получив две золотые медали, Герье мог рассчитывать на звание кандидата и в 1858 году, после окончания университетского курса был оставлен для приготовления к магистерскому экзамену. В это время он стал преподавать литературу и историю в Первом московском кадетском корпусе. В 1862 году защитил магистерскую диссертацию: [dlib.rsl.ru/viewer/01003565765#?page=1 «Борьба за польский престол в 1733 г.»] и был отправлен за границу, где пробыл три года (в Германии, Италии и Париже). Впоследствии он вспоминал:

Большой новостью был для меня исторический семинарий у профессора Кепке с изучением средневековых источников, и моим первым делом в Москве было организация подобного семинария, который отлично прижился у нас.

— Герье В. И. Автобиография // ОР РГБ. Ф. 70. К. 32. Д. 15. Л.9

Избранный в приват-доценты по кафедре всеобщей истории, он начал преподавать в Московском университете с апреля 1864 года; прочитанный им специальный курс лекций по историографии был опубликован в виде отдельной книги — «Очерк развития исторической науки». После смерти С. В. Ешевского занял кафедру всеобщей истории.. Летом 1866 года уехал за границу, в Вольфенбютель — знакомиться с письменным наследием Лейбница. В 1868 году им была защищена диссертация: «Лейбниц и его век», на степень доктора всеобщей истории. Но защита диссертации не привела к избранию Герье профессором университета. Только осенью 1870 года Герье стал читать лекции в должности сверхштатного экстраординарного профессора, назначенного министерством. С 1874 году — штатный ординарный профессор. С сентября 1889 года — заслуженный профессор Московского университета.

Высшие женские курсы

В 1868 году Герье женился на племяннице Н. В. Станкевича — Евдокии Ивановне Токаревой, которую обучал ещё в 1860 году. Уже тогда он задумался об организации женского образования. Будучи преподавателем Московского университета он принимал экзамены у учениц, окончивших женские гимназии и желающих иметь возможность работы в качестве домашних учительниц. Вместе с изданием университетского устава 1863 года появился особый циркуляр Министерства народного просвещения, запрещавший «особам женского пола» посещение университетских лекций.

Своеобразным центром борьбы за высшее женское образование стал кружок феминисток, в который входили Е. И. Конради, А. П. Философова, М. В. Трубникова и Н. В. Стасова. В 1868 году по их инициативе было подано прошение ректору Петербургского университета, под которым подписалось свыше 400 девушек, с просьбой разрешить обучение в университете женщинам. Прошение поддержали 43 профессора.

Главную цель Герье видел не в приобретении профессии, а в просвещении женщин. Систему образования женщин он предлагал организовать по образцу женского лицея при Берлинском университете так, чтобы его курс непосредственно примыкал к курсу гимназий; однако по его мнению в учебный план «должны входить только предметы, составлявшие необходимые условия общего образования».

В 1872 году В. И. Герье подготовил экспериментальный Устав Женских курсов и министр народного просвещения граф Д. А. Толстой дал разрешение на их открытие в Москве. 1 октября 1872 года на Волхонке в здании Первой мужской гимназии состоялось торжественное открытие Московских высших женских курсов (курсы профессора В. И. Герье). Герье бессменно возглавлял их в первый период деятельности — 1872—1888 годы, а после возобновления их работы — в 1900—1905 годах. В 1905 году должность директора Курсов стала выборной и В. И. Герье, находившийся в то время за границей, не был избран.

Научно-преподавательская деятельность

Ещё в 1865 году Герье впервые прочёл специальный курс лекций по историографии «Очерк развития исторической науки». В своём курсе Герье обращался к проблеме понимания истории в различные периоды жизни человечества. Он указывал на то, что поскольку каждой эпохе свойственен особенный взгляд на историю, то каждая эпоха удовлетворялась различными ответами в поисках исторической истины. Герье возводил историю как науку к философии истории в её немецком варианте. Потерпев неудачу в таком её понимании, он впоследствии переписал свой труд, озаглавив его «Философия истории от Августина до Гегеля». В ней он отказался рассматривать исторические теории Конта и Спенсера, объснявшие всё многообразие исторических явлений каким-нибудь одним законом.

Важное значение для Герье имел его курс римской истории, который он построил не просто как фактологический, информационный, но специальный источниковедческий и историографический курс с элементами философии истории.

В курсе по истории Реформации Герье старался доказать один из тезисов своей концепции причинности в истории: зависимость исторического процесса от развития личности и её убеждений. В центр внимания он поставил вопрос о роли и значении католицизма в европейской истории. Он отмечал: что католицизм, по сравнению с ранним христианством, стал более материальным в своей идеологии; в раннехристианской Церкви не было существенного различия между мирянами и духовенством, а у Августина оно выходит на первый план и это было не желание отдельных личностей выдвинуться, а общественное настроение; идея теократии привела к рождению католицизма, как своеобразного религиозного учения о всемирной христианской империи. В своём курсе В. И. Герье показал зарождение, развитие и борьбу с этой идеей на протяжении длительного исторического периода.

Курс по истории Французской революции Герье впервые прочитал в 1869 году и через 35 лет он вылился в монографию «Идея народовластия и Французская революция». В курсе лекций «Новая история» (1892) он выделял XVIII век, как качественно новый этап всеобщей истории:

Люди XVIII века, передовые деятели, уже не заботятся, как их отцы и деды, о спасении души; их забота заключается в том, что нужно считать разумным и каким образом преобразовать действительность во имя тех отвлечённых начал, которые вытекают из разума.

Господствующим правилом, по его мнению, стал принцип равенства, реализация которого потребовала политического прогресса, то есть усовершенствования государственной жизни посредством реформ, что вызвало появление принципов гуманизма и космополитизма. Герье указывал ещё на одну характерную идею XVIII века — принцип народовластия. В своих лекциях Герье попытался ответить на вопрос о том, почему французская монархия в сложившихся условиях не смогла стать монархией просветительской. Французскую революцию он представил как одну из возможных форм движения; на примере других стран (Австрия, Португалия, Испания) он показал существование альтернативных возможностей организации отношений между обществом и властью.

История становления семинара Герье была длительной. Первоначально возник семинар, подобный ранее проводившемуся профессором П. М. Леонтьевым, для студентов старших курсов; затем Герье разделил свой семинар на несколько потоков. До Герье семинарские занятия служили для контроля за занятиями студентов, Герье сделал их своеобразной научной лабораторией, в которой происходило обучение исследовательским навыкам работы с источниками. Они уже не носили общепросветительского характера и поэтому Герье был против введения семинаров на Высших женских курсах.

В 1893 году один из специальных семинаров Герье преобразился в «Историческое общество при Московском университете». Председателем его был Герье; среди членов: В. О. Ключевский, М. С. Соловьев, М. С. Корелин, С. Н. Трубецкой.

Н. И. Кареев так оценивал вклад Герье в науку:

Можно не соглашаться с его философскими, общественными, политическими взглядами, но нельзя отрицать, что научные вопросы он ставил широко, идейно, с философским уклоном, чем он и привлекал к себе желающих заниматься историей.

— Кареев Н. И. «Памяти двух историков». — С. 160.

На рубеже веков

Герье всегда был сторонником конституционной монархии, и студенческие беспорядки всегда воспринимал настороженно. Однако он был сторонником увещевательных мер, а не крутых административных форм наказания.

В декабре 1894 года он заступился за студентов, изгнанных из университета за обструкцию, устроенную В. О. Ключевскому за его брошюру, посвящённую Александру III. Позиция Герье вызвала недовольство руководства университета; возникла конфронтация между сторонниками строгой системы наказания с ректором П. А. Некрасовым во главе, и либеральной профессурой, которую представлял В. И. Герье.

В ходе студенческих волнений 1901—1902 годов, когда в политическом словаре студентов появилось слово забастовка, Герье по-прежнему придерживался увещательной позиции. Герье считал, что студенческое движение имело характер внутриуниверситетского конфликта, и внимание внеуниверситетских властей лишь укрепляло студентов во мнении, что они являются мощным центром общественных инициатив.

В 1902 году В. И. Герье был избран членом-корреспондентом Академии наук. В честь пятидесятилетия научной и педагогической деятельности он получил высочайший рескрипт, подписанный собственноручно Николаем II, и был награждён орденом Святой Анны первой степени.

В декабре 1904 года, когда трое гласных Московской городской думы (В. И. Герье, Н. А. Найдёнов и И. А. Лебедев) отказались подписывать постановление, требовавшее демократических свобод, студенты устроили своему профессору обструкцию. Коллега Герье, харьковский профессор В. П. Бузескул, писал:

Тяжело положение русского профессора: чувствуешь себя лишним человеком. Удары грозят и слева и справа, и сверху и снизу. Для крайних левых — университеты лишь орудие для достижения их целей, и мы, профессора, — ненужный хлам, а сверху на нас смотрят как на неизбежное зло, лишь терпимое стыда ради перед Европой.

— ОР РГБ. — Ф. 70. — К. 28. — Д. 26.

Политическая деятельность

С 1876 года Герье — гласный (с 1892 по 1904 гг. — председатель) Московской городской думы и губернского земского собрания; в 1876—1906 годах — председатель комиссии «О пользах и нуждах общественных», занимавшейся делами попечительства и другими вопросами. Организатор участковых попечительств о бедных, первых в России «Домов трудолюбия». С 1906 года — член государственного совета по назначению. В 1906 году он вступил в Союз 17 октября. Активно поддерживал аграрную политику министра внутренних дел и председателя Совета министров П. А. Столыпина. Участвовал в организации выборов в 1-ю, 2-ю и 3-ю Государственные думы. В архиве Департамента полиции сохранилась справка (1991 г.^{[когда?]}), в которой указано:

Герье, Владимир Иванович … принадлежит к числу убежденных защитников критического взгляда на существующий общественный строй и современные университетские порядки.

Тем не менее, в 1911 году Герье был пожалован чин тайного советника.

Он никогда не был активным политиком. Столкнувшись с событиями, аналогичными событиям Французской революции, которой он уделял в своих исследованиях значительное место, он пришёл к выводу, что освещение, данное Тэном французской революции, имеет в настоящее время и для русских читателей тот интерес, что освещает событий в России 1905 года.

В предисловии к работе «Французская Революция 1789—95 года в освещении И. Тэна» (1911) он указывал:

Мы переживаем подобную же эпоху и нам может грозить подобное и даже худшее зло, чем то, которое обрушилось на французов в конце XVIII в., если мы повторим их политические заблуждения

— Герье В. И. Французская Революция 1789—95 года в освещении И. Тэна. — СПб., 1911. — С.2

Московский житель

Семья Герье жила в Гагаринском переулке в деревянном доме, который

… был снаружи розовый, с резными украшениями. Внутри, из просторной передней направо вела дверь в большую комнату-залу с большим количеством разных растений в горшках и кадках.

— Угримов А. А. [www.sakharov-center.ru/asfcd/auth/auth_pages386f.html?Key=21644&page=415#418 Из Москвы в Москву через Париж и Воркуту] / сост., предисл. и коммент. Т. А. Угримовой.. — М.: «RA», 2004. — С. 418. — 720 с.

Здесь проходили домашние семинары учеников Герье.

Похоронен на Пятницком кладбище в Москве в одной ограде с Т. Грановским.

Библиография

Книги

• Жизнеописания Плутарха : Пер. с греч. / Под ред. [и с предисл.] В. Герье. — Вып. 1. — М.: Общество распространения полезных книг, 1862;
• Очерк развития исторической науки. — М.: Унив. тип. (Катков и К°), 1865;
• Лейбниц и его век. Т. 1—2. — СПб.: печатня В. Головина, 1868-1871;
• Виллигиз, архиепископ Майнцский, 975-1011 (по рукописи XII в.). — М.: Унив. тип. (Катков и К°), 1869;
• Отношения Лейбница к России и Петру Великому (по неизданным бумагам Лейбница). — М., 1871;
• Республика или монархия установится во Франции? — СПб.: тип. В. Безобразова и К°, 1877;
• Новая история. 1876—1877. — М., 1878;
• Римская история: Лекции орд. пр. В. И. Герье. — СПб., 1879;
• Сергей Михайлович Соловьев. — СПб.: тип. А. С. Суворина, 1880;
• Понятие о власти и народе в наказах 1789 года. — М., 1884;
• Новая история. — М., 1886;
• L'abbé de Mably, moraliste et politique. — Paris: Vieweg, 1886;
• История Франции XVIII века. Последнее десятилетие — М., 1888;
• Политические теории XVIII века. — М., 1889;
• Новая история. 1891—1892. — М., 1892;
• Ипполит Тэн в истории якобинцев. — СПБ., 1894;
• О научном движении в области древнейшей римской истории // Сборник Исторического общества при Московском университете. — М., 1898. — С. 37—74
• Основы римской истории (пособие к лекциям). — М.: т-во «Печатня С. П. Яковлева», 1899;
• История Рима: Лекции з. п. Владимира Ивановича Герье. — М.: типо-лит. В. Рихтер, 1901;
• История XVIII века : Лекции. — М.: типо-лит. Ю. Венер, 1902;
• Лекции по римской истории, заслуж. проф. В. И. Герье. — М.: типо-лит. В. Рихтер, 1904;
• Идея народовластия и Французская революция 1789 года. — М.: т-во «Печатня С. П. Яковлева», 1904;
• О конституции и парламентаризме в России. — М.: Тип. «Русского Голоса» (Н. Л. Казецкаго), 1906;
• О программе партии «народной свободы». — М., 1906;
• Первая русская Государственная дума. Политические воззрения и тактика её членов. — М., 1906
• Герье В. И. [gbooks.archeologia.ru/Soc.htm Вторая Государственная Дума]. — М.: Печатня С. П. Яковлева, 1907. — 379 с.
• Франциск, апостол нищеты и любви. — М.: т-во «Печатня С. П. Яковлева», 1908;
• [tvereparhia.ru/biblioteka-2/g/817-gere-v-i/11552-gere-v-i-blazhennyj-avgustin-zodchii-i-podvizhniki-bozhego-tsarstva-chast-i-1910 Блаженный Августин. Зодчие и подвижники Божьего царства. — М.: т-во «Печатня С. П. Яковлева», 1910];
• Французская Революция 1789—95 г. в освещении И. Тэна. — СПб.: А.С. Суворин, 1911;
• Второе раскрепощение: Общ. прения по Указу 9 нояб. 1906 г. в Гос. думе и в Гос. совете. — М.: т-во «Печатня С. П. Яковлева», 1911;
• Значение Третьей Думы в Истории России. — СПб.: тип. т-ва А. С. Суворина «Новое время», 1912;
• Западное монашество и папство. — М.: т-во «Печатня С. П. Яковлева», 1913;
• Император Александр I и Наполеон // Речи … в память 1812 г. — М.: Имп. О-во истории и древностей рос. при Моск. ун-те,, 1913. — С. 5—18;
• Философия истории от Августина до Гегеля. — М.: т-во «Печатня С. П. Яковлева», 1915;
• Расцвет западной теократии. — М.: т-во «Печатня С. П. Яковлева», 1916.

Журнальные статьи

Из журнальных статей Герье особенно выдаются статьи:

• по университетскому вопросу («Вестник Европы», 1873, 1876),
• по высшему женскому образованию («Вестник Европы», 1877),
• по римской истории (там же, 1875, 1877), по истории Франции в XVIII в.,
• по истории французских политических учений («Сборник государственных знаний», т. III; «Вестник Европы», 1878 и 1887 годов; «Исторический Вестник», 1880 и 1882; «Русская Мысль», 1882 и 1883);
• по истории средневекового миросозерцания («Вестник Европы», 1891 и 1892 годы).
• В «Historische Zeitschrift» Зибеля Герье поместил обширную статью о С. М. Соловьёве.
• В словаре Брокгауза и Ефрона помещено несколько обширных статей Герье.

Ученики

Герье обладал способностью различать среди студентов наиболее талантливых и способных к науке юношей. Все оставленные им при университете талантливые студенты, оправдали доверие учителя и даже превзошли своего наставника. Он поощрял самостоятельность суждений, но был очень строг со своими учениками — теми, кто под его руководством готовился к получению профессорского звания. Герье всегда (и на семинарах, проходивших в его доме) оставался представителем университета и даже личное общение с Герье было для его учеников столь же обязательно, как посещение лекций и сдача экзаменов.

Первым учеником Герье, защитившим магистерскую диссертацию стал Н. И. Кареев. Выбрав славяно-русское отделение факультета Кареев под влиянием лекций Герье на четвёртом курсе перешёл на историческое отделение. Имея со своим студентом полное мировоззренческое непонимание, Герье, тем не менее, предложил ему своё руководство в подготовке к магистерскому экзамену. Впоследствии, между профессорами двух столичных университетов, петербургского и московского, завязалось многолетнее сотрудничество. Благодаря Карееву для написания статей в словарь Брокгауза и Ефрона был привлечён и В. И. Герье: он написал статьи о Я. Гусе, Ш. Монтескье, Ж.-Ж. Руссо, И. Тэне и др.

В 1880 году магистерскую диссертацию защитил П. Г. Виноградов. Видя в нём своего наиболее последовательного преемника, Герье много участвовал в его назначении университетским преподавателем и П. Г. Виноградов сохранил форму особых, личных отношений своего учителя с учениками, возведя его в свой собственный принцип.

Наиболее близким по мировоззрению учеником В. И. Герье был М. С. Корелин. По ходатайству учителя Совет Университета назначил Корелину стипендию Министерства народного просвещения. Корелин стал полным единомышленником Герье; он писал своему учителю:

С первого же года меня начали упрекать в элементарности (то есть в отсутствии широких обобщений) и сухости (то есть в отсутствии лирических отступлений и пикантных намёков). Я… решившись учить, а не забавлять, изгнал из курса всё, кроме науки.

— ОР РГБ. Ф. 70. К. 45. Д. 15.

Герье и Корелин были не очень популярными профессорами, однако никогда не изменяли своему направлению, сетуя на историческую моду и популярность схематизаторов истории.

С другим учеником — Р. Ю. Виппером — у Герье сложились непростые отношения. Талантливый ученик за магистерскую диссертацию, тему которой выбрал Герье, получил степень доктора, минуя степень магистра. Кроме того, по ходатайству своего учителя, Виппер получил премию С. М. Соловьёва и стал преподавателем Новороссийского университета в Одессе. Затем Герье помогал Випперу устраиваться в Москве. Однако в конце концов между учителем и учеником наступил разрыв в отношениях.

Ещё один ученик — П. Н. Ардашев — полностью сформировался в семинарии Герье по Французской революции. Организовав собственный семинарий, Ардашев не выходил за рамки «французской темы». Таким образом, ученик и учитель сформировали новое направление в русской исторической науке.

Тему католицизма развивал ученик Герье С. А. Котляревский, защитивший по этой тематике магистерскую и докторскую диссертации.

Одним из самых близких и плодовитых учеников В. И. Герье стал Е. Н. Щепкин, внук знаменитого артиста.

Литература

• Цыганков Д. А. В. И. Герье и Московский университет его эпохи. — М.: ПСТГУ, 2008. — 256 с. — 1000 экз. — ISBN 978—5—7429—0347—5.
• Волков В. А., Куликова М. В., Логинов В. С. Московские профессора XVIII — начала XX веков. Гуманитарные и общественные науки. — М.: Янус-К; Московские учебники и картолитография, 2006. — С. 63—64. — 300 с. — 2 000 экз. — ISBN 5—8037—0164—5.

Погодин С. Н. [dlib.eastview.com/browse/doc/7008344 Владимир Иванович Герье как историк и методолог] // Журнал «Вопросы истории». — 2004. — № 10. — С. 151—162.

• Н. И. Кареев. Герье, Владимир Иванович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Ссылки

• Кащеев В. [rusdeutsch-panorama.ru/jencik_statja.php?mode=view&site_id=34&own_menu_id=4072 Герье Владимир Иванович]. Немцы России. Проверено 10 ноября 2011.
• Иванова Т. Н. [dibase.ru/article/05092011_ivanovatn/1 Владимир Иванович Герье и формирование науки всеобщей истории в России (30-е гг. XIX – начало ХХ века)]. Библиотека авторефератов и тем диссертаций (2011). Проверено 10 ноября 2011. [www.webcitation.org/66FICdA4X Архивировано из первоисточника 18 марта 2012].
• [www.ras.ru/win/db/show_per.asp?P=.id-50106.ln-ru Профиль Владимира Ивановича Герье] на официальном сайте РАН

Отрывок, характеризующий Герье, Владимир Иванович

Между тем свитский офицер, стоявший впереди, указывал что то генералу; генерал смотрел в зрительную трубку.
– Ну, так и есть, так и есть, – сердито сказал генерал, опуская трубку от глаз и пожимая плечами, – так и есть, станут бить по переправе. И что они там мешкают?
На той стороне простым глазом виден был неприятель и его батарея, из которой показался молочно белый дымок. Вслед за дымком раздался дальний выстрел, и видно было, как наши войска заспешили на переправе.
Несвицкий, отдуваясь, поднялся и, улыбаясь, подошел к генералу.
– Не угодно ли закусить вашему превосходительству? – сказал он.
– Нехорошо дело, – сказал генерал, не отвечая ему, – замешкались наши.
– Не съездить ли, ваше превосходительство? – сказал Несвицкий.
– Да, съездите, пожалуйста, – сказал генерал, повторяя то, что уже раз подробно было приказано, – и скажите гусарам, чтобы они последние перешли и зажгли мост, как я приказывал, да чтобы горючие материалы на мосту еще осмотреть.
– Очень хорошо, – отвечал Несвицкий.
Он кликнул казака с лошадью, велел убрать сумочку и фляжку и легко перекинул свое тяжелое тело на седло.
– Право, заеду к монашенкам, – сказал он офицерам, с улыбкою глядевшим на него, и поехал по вьющейся тропинке под гору.
– Нут ка, куда донесет, капитан, хватите ка! – сказал генерал, обращаясь к артиллеристу. – Позабавьтесь от скуки.
– Прислуга к орудиям! – скомандовал офицер.
И через минуту весело выбежали от костров артиллеристы и зарядили.
– Первое! – послышалась команда.
Бойко отскочил 1 й номер. Металлически, оглушая, зазвенело орудие, и через головы всех наших под горой, свистя, пролетела граната и, далеко не долетев до неприятеля, дымком показала место своего падения и лопнула.
Лица солдат и офицеров повеселели при этом звуке; все поднялись и занялись наблюдениями над видными, как на ладони, движениями внизу наших войск и впереди – движениями приближавшегося неприятеля. Солнце в ту же минуту совсем вышло из за туч, и этот красивый звук одинокого выстрела и блеск яркого солнца слились в одно бодрое и веселое впечатление.


Над мостом уже пролетели два неприятельские ядра, и на мосту была давка. В средине моста, слезши с лошади, прижатый своим толстым телом к перилам, стоял князь Несвицкий.
Он, смеючись, оглядывался назад на своего казака, который с двумя лошадьми в поводу стоял несколько шагов позади его.
Только что князь Несвицкий хотел двинуться вперед, как опять солдаты и повозки напирали на него и опять прижимали его к перилам, и ему ничего не оставалось, как улыбаться.
– Экой ты, братец, мой! – говорил казак фурштатскому солдату с повозкой, напиравшему на толпившуюся v самых колес и лошадей пехоту, – экой ты! Нет, чтобы подождать: видишь, генералу проехать.
Но фурштат, не обращая внимания на наименование генерала, кричал на солдат, запружавших ему дорогу: – Эй! землячки! держись влево, постой! – Но землячки, теснясь плечо с плечом, цепляясь штыками и не прерываясь, двигались по мосту одною сплошною массой. Поглядев за перила вниз, князь Несвицкий видел быстрые, шумные, невысокие волны Энса, которые, сливаясь, рябея и загибаясь около свай моста, перегоняли одна другую. Поглядев на мост, он видел столь же однообразные живые волны солдат, кутасы, кивера с чехлами, ранцы, штыки, длинные ружья и из под киверов лица с широкими скулами, ввалившимися щеками и беззаботно усталыми выражениями и движущиеся ноги по натасканной на доски моста липкой грязи. Иногда между однообразными волнами солдат, как взбрызг белой пены в волнах Энса, протискивался между солдатами офицер в плаще, с своею отличною от солдат физиономией; иногда, как щепка, вьющаяся по реке, уносился по мосту волнами пехоты пеший гусар, денщик или житель; иногда, как бревно, плывущее по реке, окруженная со всех сторон, проплывала по мосту ротная или офицерская, наложенная доверху и прикрытая кожами, повозка.
– Вишь, их, как плотину, прорвало, – безнадежно останавливаясь, говорил казак. – Много ль вас еще там?
– Мелион без одного! – подмигивая говорил близко проходивший в прорванной шинели веселый солдат и скрывался; за ним проходил другой, старый солдат.
– Как он (он – неприятель) таперича по мосту примется зажаривать, – говорил мрачно старый солдат, обращаясь к товарищу, – забудешь чесаться.
И солдат проходил. За ним другой солдат ехал на повозке.
– Куда, чорт, подвертки запихал? – говорил денщик, бегом следуя за повозкой и шаря в задке.
И этот проходил с повозкой. За этим шли веселые и, видимо, выпившие солдаты.
– Как он его, милый человек, полыхнет прикладом то в самые зубы… – радостно говорил один солдат в высоко подоткнутой шинели, широко размахивая рукой.
– То то оно, сладкая ветчина то. – отвечал другой с хохотом.
И они прошли, так что Несвицкий не узнал, кого ударили в зубы и к чему относилась ветчина.
– Эк торопятся, что он холодную пустил, так и думаешь, всех перебьют. – говорил унтер офицер сердито и укоризненно.
– Как оно пролетит мимо меня, дяденька, ядро то, – говорил, едва удерживаясь от смеха, с огромным ртом молодой солдат, – я так и обмер. Право, ей Богу, так испужался, беда! – говорил этот солдат, как будто хвастаясь тем, что он испугался. И этот проходил. За ним следовала повозка, непохожая на все проезжавшие до сих пор. Это был немецкий форшпан на паре, нагруженный, казалось, целым домом; за форшпаном, который вез немец, привязана была красивая, пестрая, с огромным вымем, корова. На перинах сидела женщина с грудным ребенком, старуха и молодая, багроворумяная, здоровая девушка немка. Видно, по особому разрешению были пропущены эти выселявшиеся жители. Глаза всех солдат обратились на женщин, и, пока проезжала повозка, двигаясь шаг за шагом, и, все замечания солдат относились только к двум женщинам. На всех лицах была почти одна и та же улыбка непристойных мыслей об этой женщине.
– Ишь, колбаса то, тоже убирается!
– Продай матушку, – ударяя на последнем слоге, говорил другой солдат, обращаясь к немцу, который, опустив глаза, сердито и испуганно шел широким шагом.
– Эк убралась как! То то черти!
– Вот бы тебе к ним стоять, Федотов.
– Видали, брат!
– Куда вы? – спрашивал пехотный офицер, евший яблоко, тоже полуулыбаясь и глядя на красивую девушку.
Немец, закрыв глаза, показывал, что не понимает.
– Хочешь, возьми себе, – говорил офицер, подавая девушке яблоко. Девушка улыбнулась и взяла. Несвицкий, как и все, бывшие на мосту, не спускал глаз с женщин, пока они не проехали. Когда они проехали, опять шли такие же солдаты, с такими же разговорами, и, наконец, все остановились. Как это часто бывает, на выезде моста замялись лошади в ротной повозке, и вся толпа должна была ждать.
– И что становятся? Порядку то нет! – говорили солдаты. – Куда прешь? Чорт! Нет того, чтобы подождать. Хуже того будет, как он мост подожжет. Вишь, и офицера то приперли, – говорили с разных сторон остановившиеся толпы, оглядывая друг друга, и всё жались вперед к выходу.
Оглянувшись под мост на воды Энса, Несвицкий вдруг услышал еще новый для него звук, быстро приближающегося… чего то большого и чего то шлепнувшегося в воду.
– Ишь ты, куда фатает! – строго сказал близко стоявший солдат, оглядываясь на звук.
– Подбадривает, чтобы скорей проходили, – сказал другой неспокойно.
Толпа опять тронулась. Несвицкий понял, что это было ядро.
– Эй, казак, подавай лошадь! – сказал он. – Ну, вы! сторонись! посторонись! дорогу!
Он с большим усилием добрался до лошади. Не переставая кричать, он тронулся вперед. Солдаты пожались, чтобы дать ему дорогу, но снова опять нажали на него так, что отдавили ему ногу, и ближайшие не были виноваты, потому что их давили еще сильнее.
– Несвицкий! Несвицкий! Ты, г'ожа! – послышался в это время сзади хриплый голос.
Несвицкий оглянулся и увидал в пятнадцати шагах отделенного от него живою массой двигающейся пехоты красного, черного, лохматого, в фуражке на затылке и в молодецки накинутом на плече ментике Ваську Денисова.
– Вели ты им, чег'тям, дьяволам, дать дог'огу, – кричал. Денисов, видимо находясь в припадке горячности, блестя и поводя своими черными, как уголь, глазами в воспаленных белках и махая невынутою из ножен саблей, которую он держал такою же красною, как и лицо, голою маленькою рукой.
– Э! Вася! – отвечал радостно Несвицкий. – Да ты что?
– Эскадг'ону пг'ойти нельзя, – кричал Васька Денисов, злобно открывая белые зубы, шпоря своего красивого вороного, кровного Бедуина, который, мигая ушами от штыков, на которые он натыкался, фыркая, брызгая вокруг себя пеной с мундштука, звеня, бил копытами по доскам моста и, казалось, готов был перепрыгнуть через перила моста, ежели бы ему позволил седок. – Что это? как баг'аны! точь в точь баг'аны! Пг'очь… дай дог'огу!… Стой там! ты повозка, чог'т! Саблей изг'ублю! – кричал он, действительно вынимая наголо саблю и начиная махать ею.
Солдаты с испуганными лицами нажались друг на друга, и Денисов присоединился к Несвицкому.
– Что же ты не пьян нынче? – сказал Несвицкий Денисову, когда он подъехал к нему.
– И напиться то вг'емени не дадут! – отвечал Васька Денисов. – Целый день то туда, то сюда таскают полк. Дг'аться – так дг'аться. А то чог'т знает что такое!
– Каким ты щеголем нынче! – оглядывая его новый ментик и вальтрап, сказал Несвицкий.
Денисов улыбнулся, достал из ташки платок, распространявший запах духов, и сунул в нос Несвицкому.
– Нельзя, в дело иду! выбг'ился, зубы вычистил и надушился.
Осанистая фигура Несвицкого, сопровождаемая казаком, и решительность Денисова, махавшего саблей и отчаянно кричавшего, подействовали так, что они протискались на ту сторону моста и остановили пехоту. Несвицкий нашел у выезда полковника, которому ему надо было передать приказание, и, исполнив свое поручение, поехал назад.
Расчистив дорогу, Денисов остановился у входа на мост. Небрежно сдерживая рвавшегося к своим и бившего ногой жеребца, он смотрел на двигавшийся ему навстречу эскадрон.
По доскам моста раздались прозрачные звуки копыт, как будто скакало несколько лошадей, и эскадрон, с офицерами впереди по четыре человека в ряд, растянулся по мосту и стал выходить на ту сторону.
Остановленные пехотные солдаты, толпясь в растоптанной у моста грязи, с тем особенным недоброжелательным чувством отчужденности и насмешки, с каким встречаются обыкновенно различные роды войск, смотрели на чистых, щеголеватых гусар, стройно проходивших мимо их.
– Нарядные ребята! Только бы на Подновинское!
– Что от них проку! Только напоказ и водят! – говорил другой.
– Пехота, не пыли! – шутил гусар, под которым лошадь, заиграв, брызнула грязью в пехотинца.
– Прогонял бы тебя с ранцем перехода два, шнурки то бы повытерлись, – обтирая рукавом грязь с лица, говорил пехотинец; – а то не человек, а птица сидит!
– То то бы тебя, Зикин, на коня посадить, ловок бы ты был, – шутил ефрейтор над худым, скрюченным от тяжести ранца солдатиком.
– Дубинку промеж ног возьми, вот тебе и конь буде, – отозвался гусар.


Остальная пехота поспешно проходила по мосту, спираясь воронкой у входа. Наконец повозки все прошли, давка стала меньше, и последний батальон вступил на мост. Одни гусары эскадрона Денисова оставались по ту сторону моста против неприятеля. Неприятель, вдалеке видный с противоположной горы, снизу, от моста, не был еще виден, так как из лощины, по которой текла река, горизонт оканчивался противоположным возвышением не дальше полуверсты. Впереди была пустыня, по которой кое где шевелились кучки наших разъездных казаков. Вдруг на противоположном возвышении дороги показались войска в синих капотах и артиллерия. Это были французы. Разъезд казаков рысью отошел под гору. Все офицеры и люди эскадрона Денисова, хотя и старались говорить о постороннем и смотреть по сторонам, не переставали думать только о том, что было там, на горе, и беспрестанно всё вглядывались в выходившие на горизонт пятна, которые они признавали за неприятельские войска. Погода после полудня опять прояснилась, солнце ярко спускалось над Дунаем и окружающими его темными горами. Было тихо, и с той горы изредка долетали звуки рожков и криков неприятеля. Между эскадроном и неприятелями уже никого не было, кроме мелких разъездов. Пустое пространство, саженей в триста, отделяло их от него. Неприятель перестал стрелять, и тем яснее чувствовалась та строгая, грозная, неприступная и неуловимая черта, которая разделяет два неприятельские войска.
«Один шаг за эту черту, напоминающую черту, отделяющую живых от мертвых, и – неизвестность страдания и смерть. И что там? кто там? там, за этим полем, и деревом, и крышей, освещенной солнцем? Никто не знает, и хочется знать; и страшно перейти эту черту, и хочется перейти ее; и знаешь, что рано или поздно придется перейти ее и узнать, что там, по той стороне черты, как и неизбежно узнать, что там, по ту сторону смерти. А сам силен, здоров, весел и раздражен и окружен такими здоровыми и раздраженно оживленными людьми». Так ежели и не думает, то чувствует всякий человек, находящийся в виду неприятеля, и чувство это придает особенный блеск и радостную резкость впечатлений всему происходящему в эти минуты.
На бугре у неприятеля показался дымок выстрела, и ядро, свистя, пролетело над головами гусарского эскадрона. Офицеры, стоявшие вместе, разъехались по местам. Гусары старательно стали выравнивать лошадей. В эскадроне всё замолкло. Все поглядывали вперед на неприятеля и на эскадронного командира, ожидая команды. Пролетело другое, третье ядро. Очевидно, что стреляли по гусарам; но ядро, равномерно быстро свистя, пролетало над головами гусар и ударялось где то сзади. Гусары не оглядывались, но при каждом звуке пролетающего ядра, будто по команде, весь эскадрон с своими однообразно разнообразными лицами, сдерживая дыханье, пока летело ядро, приподнимался на стременах и снова опускался. Солдаты, не поворачивая головы, косились друг на друга, с любопытством высматривая впечатление товарища. На каждом лице, от Денисова до горниста, показалась около губ и подбородка одна общая черта борьбы, раздраженности и волнения. Вахмистр хмурился, оглядывая солдат, как будто угрожая наказанием. Юнкер Миронов нагибался при каждом пролете ядра. Ростов, стоя на левом фланге на своем тронутом ногами, но видном Грачике, имел счастливый вид ученика, вызванного перед большою публикой к экзамену, в котором он уверен, что отличится. Он ясно и светло оглядывался на всех, как бы прося обратить внимание на то, как он спокойно стоит под ядрами. Но и в его лице та же черта чего то нового и строгого, против его воли, показывалась около рта.
– Кто там кланяется? Юнкег' Миг'онов! Hexoг'oшo, на меня смотг'ите! – закричал Денисов, которому не стоялось на месте и который вертелся на лошади перед эскадроном.
Курносое и черноволосатое лицо Васьки Денисова и вся его маленькая сбитая фигурка с его жилистою (с короткими пальцами, покрытыми волосами) кистью руки, в которой он держал ефес вынутой наголо сабли, было точно такое же, как и всегда, особенно к вечеру, после выпитых двух бутылок. Он был только более обыкновенного красен и, задрав свою мохнатую голову кверху, как птицы, когда они пьют, безжалостно вдавив своими маленькими ногами шпоры в бока доброго Бедуина, он, будто падая назад, поскакал к другому флангу эскадрона и хриплым голосом закричал, чтоб осмотрели пистолеты. Он подъехал к Кирстену. Штаб ротмистр, на широкой и степенной кобыле, шагом ехал навстречу Денисову. Штаб ротмистр, с своими длинными усами, был серьезен, как и всегда, только глаза его блестели больше обыкновенного.
– Да что? – сказал он Денисову, – не дойдет дело до драки. Вот увидишь, назад уйдем.
– Чог'т их знает, что делают – проворчал Денисов. – А! Г'остов! – крикнул он юнкеру, заметив его веселое лицо. – Ну, дождался.
И он улыбнулся одобрительно, видимо радуясь на юнкера.
Ростов почувствовал себя совершенно счастливым. В это время начальник показался на мосту. Денисов поскакал к нему.
– Ваше пг'евосходительство! позвольте атаковать! я их опг'окину.
– Какие тут атаки, – сказал начальник скучливым голосом, морщась, как от докучливой мухи. – И зачем вы тут стоите? Видите, фланкеры отступают. Ведите назад эскадрон.
Эскадрон перешел мост и вышел из под выстрелов, не потеряв ни одного человека. Вслед за ним перешел и второй эскадрон, бывший в цепи, и последние казаки очистили ту сторону.
Два эскадрона павлоградцев, перейдя мост, один за другим, пошли назад на гору. Полковой командир Карл Богданович Шуберт подъехал к эскадрону Денисова и ехал шагом недалеко от Ростова, не обращая на него никакого внимания, несмотря на то, что после бывшего столкновения за Телянина, они виделись теперь в первый раз. Ростов, чувствуя себя во фронте во власти человека, перед которым он теперь считал себя виноватым, не спускал глаз с атлетической спины, белокурого затылка и красной шеи полкового командира. Ростову то казалось, что Богданыч только притворяется невнимательным, и что вся цель его теперь состоит в том, чтоб испытать храбрость юнкера, и он выпрямлялся и весело оглядывался; то ему казалось, что Богданыч нарочно едет близко, чтобы показать Ростову свою храбрость. То ему думалось, что враг его теперь нарочно пошлет эскадрон в отчаянную атаку, чтобы наказать его, Ростова. То думалось, что после атаки он подойдет к нему и великодушно протянет ему, раненому, руку примирения.
Знакомая павлоградцам, с высокоподнятыми плечами, фигура Жеркова (он недавно выбыл из их полка) подъехала к полковому командиру. Жерков, после своего изгнания из главного штаба, не остался в полку, говоря, что он не дурак во фронте лямку тянуть, когда он при штабе, ничего не делая, получит наград больше, и умел пристроиться ординарцем к князю Багратиону. Он приехал к своему бывшему начальнику с приказанием от начальника ариергарда.
– Полковник, – сказал он с своею мрачною серьезностью, обращаясь ко врагу Ростова и оглядывая товарищей, – велено остановиться, мост зажечь.
– Кто велено? – угрюмо спросил полковник.
– Уж я и не знаю, полковник, кто велено , – серьезно отвечал корнет, – но только мне князь приказал: «Поезжай и скажи полковнику, чтобы гусары вернулись скорей и зажгли бы мост».
Вслед за Жерковым к гусарскому полковнику подъехал свитский офицер с тем же приказанием. Вслед за свитским офицером на казачьей лошади, которая насилу несла его галопом, подъехал толстый Несвицкий.
– Как же, полковник, – кричал он еще на езде, – я вам говорил мост зажечь, а теперь кто то переврал; там все с ума сходят, ничего не разберешь.
Полковник неторопливо остановил полк и обратился к Несвицкому:
– Вы мне говорили про горючие вещества, – сказал он, – а про то, чтобы зажигать, вы мне ничего не говорили.
– Да как же, батюшка, – заговорил, остановившись, Несвицкий, снимая фуражку и расправляя пухлой рукой мокрые от пота волосы, – как же не говорил, что мост зажечь, когда горючие вещества положили?
– Я вам не «батюшка», господин штаб офицер, а вы мне не говорили, чтоб мост зажигайт! Я служба знаю, и мне в привычка приказание строго исполняйт. Вы сказали, мост зажгут, а кто зажгут, я святым духом не могу знайт…
– Ну, вот всегда так, – махнув рукой, сказал Несвицкий. – Ты как здесь? – обратился он к Жеркову.
– Да за тем же. Однако ты отсырел, дай я тебя выжму.
– Вы сказали, господин штаб офицер, – продолжал полковник обиженным тоном…
– Полковник, – перебил свитский офицер, – надо торопиться, а то неприятель пододвинет орудия на картечный выстрел.
Полковник молча посмотрел на свитского офицера, на толстого штаб офицера, на Жеркова и нахмурился.
– Я буду мост зажигайт, – сказал он торжественным тоном, как будто бы выражал этим, что, несмотря на все делаемые ему неприятности, он всё таки сделает то, что должно.
Ударив своими длинными мускулистыми ногами лошадь, как будто она была во всем виновата, полковник выдвинулся вперед к 2 му эскадрону, тому самому, в котором служил Ростов под командою Денисова, скомандовал вернуться назад к мосту.
«Ну, так и есть, – подумал Ростов, – он хочет испытать меня! – Сердце его сжалось, и кровь бросилась к лицу. – Пускай посмотрит, трус ли я» – подумал он.
Опять на всех веселых лицах людей эскадрона появилась та серьезная черта, которая была на них в то время, как они стояли под ядрами. Ростов, не спуская глаз, смотрел на своего врага, полкового командира, желая найти на его лице подтверждение своих догадок; но полковник ни разу не взглянул на Ростова, а смотрел, как всегда во фронте, строго и торжественно. Послышалась команда.
– Живо! Живо! – проговорило около него несколько голосов.
Цепляясь саблями за поводья, гремя шпорами и торопясь, слезали гусары, сами не зная, что они будут делать. Гусары крестились. Ростов уже не смотрел на полкового командира, – ему некогда было. Он боялся, с замиранием сердца боялся, как бы ему не отстать от гусар. Рука его дрожала, когда он передавал лошадь коноводу, и он чувствовал, как со стуком приливает кровь к его сердцу. Денисов, заваливаясь назад и крича что то, проехал мимо него. Ростов ничего не видел, кроме бежавших вокруг него гусар, цеплявшихся шпорами и бренчавших саблями.
– Носилки! – крикнул чей то голос сзади.
Ростов не подумал о том, что значит требование носилок: он бежал, стараясь только быть впереди всех; но у самого моста он, не смотря под ноги, попал в вязкую, растоптанную грязь и, споткнувшись, упал на руки. Его обежали другие.
– По обоий сторона, ротмистр, – послышался ему голос полкового командира, который, заехав вперед, стал верхом недалеко от моста с торжествующим и веселым лицом.
Ростов, обтирая испачканные руки о рейтузы, оглянулся на своего врага и хотел бежать дальше, полагая, что чем он дальше уйдет вперед, тем будет лучше. Но Богданыч, хотя и не глядел и не узнал Ростова, крикнул на него:
– Кто по средине моста бежит? На права сторона! Юнкер, назад! – сердито закричал он и обратился к Денисову, который, щеголяя храбростью, въехал верхом на доски моста.
– Зачем рисковайт, ротмистр! Вы бы слезали, – сказал полковник.
– Э! виноватого найдет, – отвечал Васька Денисов, поворачиваясь на седле.

Между тем Несвицкий, Жерков и свитский офицер стояли вместе вне выстрелов и смотрели то на эту небольшую кучку людей в желтых киверах, темнозеленых куртках, расшитых снурками, и синих рейтузах, копошившихся у моста, то на ту сторону, на приближавшиеся вдалеке синие капоты и группы с лошадьми, которые легко можно было признать за орудия.
«Зажгут или не зажгут мост? Кто прежде? Они добегут и зажгут мост, или французы подъедут на картечный выстрел и перебьют их?» Эти вопросы с замиранием сердца невольно задавал себе каждый из того большого количества войск, которые стояли над мостом и при ярком вечернем свете смотрели на мост и гусаров и на ту сторону, на подвигавшиеся синие капоты со штыками и орудиями.
– Ох! достанется гусарам! – говорил Несвицкий, – не дальше картечного выстрела теперь.
– Напрасно он так много людей повел, – сказал свитский офицер.
– И в самом деле, – сказал Несвицкий. – Тут бы двух молодцов послать, всё равно бы.
– Ах, ваше сиятельство, – вмешался Жерков, не спуская глаз с гусар, но всё с своею наивною манерой, из за которой нельзя было догадаться, серьезно ли, что он говорит, или нет. – Ах, ваше сиятельство! Как вы судите! Двух человек послать, а нам то кто же Владимира с бантом даст? А так то, хоть и поколотят, да можно эскадрон представить и самому бантик получить. Наш Богданыч порядки знает.
– Ну, – сказал свитский офицер, – это картечь!
Он показывал на французские орудия, которые снимались с передков и поспешно отъезжали.
На французской стороне, в тех группах, где были орудия, показался дымок, другой, третий, почти в одно время, и в ту минуту, как долетел звук первого выстрела, показался четвертый. Два звука, один за другим, и третий.
– О, ох! – охнул Несвицкий, как будто от жгучей боли, хватая за руку свитского офицера. – Посмотрите, упал один, упал, упал!
– Два, кажется?
– Был бы я царь, никогда бы не воевал, – сказал Несвицкий, отворачиваясь.
Французские орудия опять поспешно заряжали. Пехота в синих капотах бегом двинулась к мосту. Опять, но в разных промежутках, показались дымки, и защелкала и затрещала картечь по мосту. Но в этот раз Несвицкий не мог видеть того, что делалось на мосту. С моста поднялся густой дым. Гусары успели зажечь мост, и французские батареи стреляли по ним уже не для того, чтобы помешать, а для того, что орудия были наведены и было по ком стрелять.
– Французы успели сделать три картечные выстрела, прежде чем гусары вернулись к коноводам. Два залпа были сделаны неверно, и картечь всю перенесло, но зато последний выстрел попал в середину кучки гусар и повалил троих.
Ростов, озабоченный своими отношениями к Богданычу, остановился на мосту, не зная, что ему делать. Рубить (как он всегда воображал себе сражение) было некого, помогать в зажжении моста он тоже не мог, потому что не взял с собою, как другие солдаты, жгута соломы. Он стоял и оглядывался, как вдруг затрещало по мосту будто рассыпанные орехи, и один из гусар, ближе всех бывший от него, со стоном упал на перилы. Ростов побежал к нему вместе с другими. Опять закричал кто то: «Носилки!». Гусара подхватили четыре человека и стали поднимать.
– Оооо!… Бросьте, ради Христа, – закричал раненый; но его всё таки подняли и положили.
Николай Ростов отвернулся и, как будто отыскивая чего то, стал смотреть на даль, на воду Дуная, на небо, на солнце. Как хорошо показалось небо, как голубо, спокойно и глубоко! Как ярко и торжественно опускающееся солнце! Как ласково глянцовито блестела вода в далеком Дунае! И еще лучше были далекие, голубеющие за Дунаем горы, монастырь, таинственные ущелья, залитые до макуш туманом сосновые леса… там тихо, счастливо… «Ничего, ничего бы я не желал, ничего бы не желал, ежели бы я только был там, – думал Ростов. – Во мне одном и в этом солнце так много счастия, а тут… стоны, страдания, страх и эта неясность, эта поспешность… Вот опять кричат что то, и опять все побежали куда то назад, и я бегу с ними, и вот она, вот она, смерть, надо мной, вокруг меня… Мгновенье – и я никогда уже не увижу этого солнца, этой воды, этого ущелья»…
В эту минуту солнце стало скрываться за тучами; впереди Ростова показались другие носилки. И страх смерти и носилок, и любовь к солнцу и жизни – всё слилось в одно болезненно тревожное впечатление.
«Господи Боже! Тот, Кто там в этом небе, спаси, прости и защити меня!» прошептал про себя Ростов.
Гусары подбежали к коноводам, голоса стали громче и спокойнее, носилки скрылись из глаз.