Гессен-Гомбург

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Ландграфство Гессен-Гомбург
нем. Landgrafschaft Hessen-Homburg
имперское княжество

 

1622 — 1806

1815 — 1866


 

 

Флаг Герб
Столица Бад-Хомбург
Крупнейшие города Бад-Хомбург, Мейзенгейм
Язык(и) немецкий
Религия Лютеранство
Площадь 221 км² (1866)
Население 27 563 чел. (1865)
Форма правления монархия
История
 -  1622 Основано
 -  1866 поглощено Пруссией
К:Появились в 1622 годуК:Появились в 1815 годуК:Исчезли в 1806 годуК:Исчезли в 1866 году

Ге́ссен-Гомбург (нем. Hessen-Homburg) — немецкое ландграфство, существовавшее в 1622—1806 и 1815—1866 годах. Образовано путём выделения наследственных земель из ландграфства Гессен-Дармштадт. Во главе государства стояли представители Гессенского владетельного дома. Столица — город Гомбург, или Хомбург (ныне Бад-Хомбург).





История

Основателем Гессен-Гомбургской линии стал младший сын Георга I Гессен-Дармштадтского Фридрих I (1596 год).

При его сыне Фридрихе II промышленность гомбургских владений сильно развилась вследствие иммиграции из Франции реформатов.

Его преемник Фридрих III (1708—1746), заключил с Гессен-Дармштадтом договор, которым впервые были признаны верховные права ландграфов Гессен-Гомбурга над страной. Сын Фридриха III Людвиг Вильгельм Гессен-Гомбургский (1705—1745) являлся генерал-фельдмаршалом на службе у Анны Иоанновны и Елизаветы Петровны.

При Фридрихе V (1751—1820) Гессен-Гомбург в 1806 году был присоединен к Гессен-Дармштадту, образовавшим Великое герцогство Гессен, но по итогам Венского конгресса вернул себе независимость и приобрел Мейзенгейм (область на левом берегу Рейна).

При Людвиге Вильгельме (1829—1839) Гессен-Гомбург примкнул к германскому таможенному союзу (1835 год).

При последнем ландграфе Фердинанде (1848—1866) в 1850 году была обнародована конституция, введение которой в действие, однако, было отсрочено, а в 1852 году она и вовсе была отменена. Вследствие протеста правительства против постановления Франкфуртского национального собрания о закрытии всех игорных домов в Германии, между прочим и в Гомбурге, в страну был послан комиссар с австрийским экзекуционным отрядом, покинувший её лишь после согласия правительства закрыть игорный дом. Но вскоре затем игорный дом был снова открыт и просуществовал до 1872 года.

После смерти ландграфа Фердинанда, не оставившего потомства, Гессен-Гомбург перешел в 1866 году к Гессен-Дармштадту, а по мирному договору 3 сентября 1866 года достался Пруссии. Восточная часть ландграфства (Гомбург) вошла в состав Висбаденского округа прусской провинции Гессен-Нассау, а западная часть (Мейзенгейм) — к Кобленцскому округу Рейнской провинции.

Ландграфы Гессен-Гомбурга в 1622—1866 годах

Напишите отзыв о статье "Гессен-Гомбург"

Литература

Ссылки

Отрывок, характеризующий Гессен-Гомбург

Петя узнал звуки русских голосов, увидал у костров темные фигуры русских пленных. Спустившись вниз к мосту, Петя с Долоховым проехали часового, который, ни слова не сказав, мрачно ходил по мосту, и выехали в лощину, где дожидались казаки.
– Ну, теперь прощай. Скажи Денисову, что на заре, по первому выстрелу, – сказал Долохов и хотел ехать, но Петя схватился за него рукою.
– Нет! – вскрикнул он, – вы такой герой. Ах, как хорошо! Как отлично! Как я вас люблю.
– Хорошо, хорошо, – сказал Долохов, но Петя не отпускал его, и в темноте Долохов рассмотрел, что Петя нагибался к нему. Он хотел поцеловаться. Долохов поцеловал его, засмеялся и, повернув лошадь, скрылся в темноте.

Х
Вернувшись к караулке, Петя застал Денисова в сенях. Денисов в волнении, беспокойстве и досаде на себя, что отпустил Петю, ожидал его.
– Слава богу! – крикнул он. – Ну, слава богу! – повторял он, слушая восторженный рассказ Пети. – И чег'т тебя возьми, из за тебя не спал! – проговорил Денисов. – Ну, слава богу, тепег'ь ложись спать. Еще вздг'емнем до утг'а.
– Да… Нет, – сказал Петя. – Мне еще не хочется спать. Да я и себя знаю, ежели засну, так уж кончено. И потом я привык не спать перед сражением.
Петя посидел несколько времени в избе, радостно вспоминая подробности своей поездки и живо представляя себе то, что будет завтра. Потом, заметив, что Денисов заснул, он встал и пошел на двор.
На дворе еще было совсем темно. Дождик прошел, но капли еще падали с деревьев. Вблизи от караулки виднелись черные фигуры казачьих шалашей и связанных вместе лошадей. За избушкой чернелись две фуры, у которых стояли лошади, и в овраге краснелся догоравший огонь. Казаки и гусары не все спали: кое где слышались, вместе с звуком падающих капель и близкого звука жевания лошадей, негромкие, как бы шепчущиеся голоса.
Петя вышел из сеней, огляделся в темноте и подошел к фурам. Под фурами храпел кто то, и вокруг них стояли, жуя овес, оседланные лошади. В темноте Петя узнал свою лошадь, которую он называл Карабахом, хотя она была малороссийская лошадь, и подошел к ней.
– Ну, Карабах, завтра послужим, – сказал он, нюхая ее ноздри и целуя ее.
– Что, барин, не спите? – сказал казак, сидевший под фурой.
– Нет; а… Лихачев, кажется, тебя звать? Ведь я сейчас только приехал. Мы ездили к французам. – И Петя подробно рассказал казаку не только свою поездку, но и то, почему он ездил и почему он считает, что лучше рисковать своей жизнью, чем делать наобум Лазаря.
– Что же, соснули бы, – сказал казак.
– Нет, я привык, – отвечал Петя. – А что, у вас кремни в пистолетах не обились? Я привез с собою. Не нужно ли? Ты возьми.
Казак высунулся из под фуры, чтобы поближе рассмотреть Петю.
– Оттого, что я привык все делать аккуратно, – сказал Петя. – Иные так, кое как, не приготовятся, потом и жалеют. Я так не люблю.
– Это точно, – сказал казак.
– Да еще вот что, пожалуйста, голубчик, наточи мне саблю; затупи… (но Петя боялся солгать) она никогда отточена не была. Можно это сделать?
– Отчего ж, можно.
Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали о брусок. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак под фурой точил саблю.
– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.