Гест, Фредерик

Фредерик Гест

англ. Frederick Edward Guest

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Фредерик Эдвард Гест, (англ. Frederick Edward Guest); (14 июня 1875 ― 28 апреля 1937), также известен как Фредди Гест, ― британский политик, «главный кнут» (Chief Whip) при правительстве премьер-министра Дэвида Ллойд Джорджа в период с 1917 по 1921 год. Министр Военно-воздушных сил с 1921 по 1922 год. Участвовал в летних Олимпийских играх 1924 года в Париже в составе британской сборной по поло и завоевал бронзовую медаль.

Происхождение

Династия Гестов берёт свое начало в XVIII и XIX веках, когда первым её представителям удалось стать крупными промышленниками и владельцами сталелитейных заводов, а также связать себя брачными узами с членами аристократических кругов. Фредерик Гест родился в Лондоне 14 июня 1875 года. Он был третьим сыном Ивора Геста, 1-го Барона Уимборна (1835–1914) и леди Корнелии Спенсер-Черчилль (1847–1927), дочери Джона Черчилля, 7-го герцога Мальборо. Уимборны были консерваторами, и состояли в приятельских отношениях с Бенджамином Дизраэли. Фредерик Гест также приходился двоюродным братом Уинстону Черчиллю, который сам был сыном брата леди Корнелии, политика-консерватора лорда Рэндольфа Черчилля. Четверо братьев Фредерика также были вовлечены в активную политическую деятельностью, особенно Ивор Гест, 2-й барон и 1-й виконт Уимборн, лорд-наместник Ирландии. Генри Гест и Оскар Гест были членами парламента, а Лионель Гест (1880–1935) был членом Совета графства Лондон. Его сестра Франческа Шарлотта Гест (1865–1957) была замужем за Фредериком Тесигером, 1-м виконтом Челмсфорда, который занимал пост генерал-губернатора Индии.

Образование и военная карьера

Получив образование в Винчестерском колледже, Фредерик Гест решил пойти по стезе военного. Начал службу в звании второго лейтенанта в Восточно- суррейском полку. Был произведён в лейтенанты 7 апреля 1894 года. После прохождения подготовки в ополчении, Гест 15 мая 1897 был назначен офицером в 1-м лейб-гвардии полку. Был послан в Египет в 1899 году, а в конце ноября того же года в составе Верблюжьего корпуса отличался во время проведения военных операций, в результате которых погиб предводитель суданских повстанцев Абдуллах ибн Мухаммад ат-Таиша (упоминается в депеше от 25 ноября 1899 года). Затем служил в Южной Африке во время Второй англо-бурской войны с 1901 года, вернувшись домой в конце июня 1902 года, уже после окончания боевых действий. Был награжден за храбрость и дослужился до звания капитана перед уходом с действительной военной службы в 1906 году.

Политическая карьера

В 1906 году Гест стал личным секретарём своего двоюродного брата и близкого друга Уинстона Черчилля. В 1904 году, во время разногласий внутри консервативной партии по поводу принятия политики протекционизма, Гест и другие члены его семьи последовали за Черчиллем в Либеральную партию, которая выступала в поддержку свободной торговли и, возможно, способствовала их политической карьере. Гест трижды пытался получить место в Палате общин перед тем, как одержать победу от округа Ист-Дорсет на всеобщих выборах 1910 года. Хотя он и оставался без депутатского места из-за нарушений в ходе выборов на своем избирательном округе, ему удалось переизбраться в декабре 1910 года. Известный в политическом мире как «Фредди Гест», он был популярным заднескамеечником, а затем стал парламентским организатором («главным кнутом») при Либеральной партии в 1911 году. В том же году был избран привилегированным членом объединения независимых депутатов под названием «The Other Club», и был назначен Казначеем двора Его Величества в 1912 году.

Когда Первая мировая война началась в августе 1914 года, Гест вернулся к действительной службе в качестве адъютанта фельдмаршала Джона френча, командующего Британскими экспедиционными силами во Франции. Гест выполнял секретные поручения для французски, способствуя их взаимодействию с Военным управлением и с политическими лидерами Великобритании. В 1916 году Фредерик был отправлен на Восточно-африканский театр боевых действий и был награжден орденом «За выдающиеся заслуги». После тяжелого заболевания ему пришлось демобилизоваться из армии и возобновить свою политическую карьеру. В мае 1917 года занял место в коалиционном правительстве Ллойд Джорджа в качестве Секретаря казначейства. В 1920 году был назначен членом Тайного совета, что давало ему титул «досточтимого». В 1921 году был назначен Министром военно-воздушных сил. Эту должность он занимал до тех пор, пока правящая коалиция не уступила своё место во власти в октябре 1922 года. На всеобщих выборах в ноябре 1922 года Гест лишился места в парламенте. В 1923 году избирался от Страуда, в 1924 году ― от Северного Бристоля. После своих поражений в качестве либерала на выборах 1929 года, он присоединился к Консервативной партии и победил в Плимут Дрейке в 1931 году, оставаясь на данной позиции вплоть до своей смерти.

Семья и личная жизнь

Гест женился на Эми (1873–1959), дочери американского промышленника Генри Фиппса, в 1905 году. Помимо своей политической карьеры он был любителем-гонщиком и участвовал в мотогонках, а также летал на самолётах. В 1930 году он стал вице-мастером Гильдии воздушных пилотов, в в 1932 году ― мастером. Он также играл в поло, охотился на крупную дичь в Восточной Африке, и был вхож в светское общество в Лондоне и Нью-Йорке. Жена Геста — суфражистка, меценат и авиаэнтузиаст, владела крупной собственностью на Лонг-Айленде. Супруги подолгу проживали в США в 1920-х и 1930-х годах. У них родилась дочь Диана (1909-1994) и два сына, которые стали американскими гражданами: Фредерик Уинстон Черчилль Гест (1906–1982), игрок в поло, и Рэймонд Р. Гест (1907–1991), посол Соединенных Штатов в Ирландии (1965–1968). Фредерик Гест скончался от рака в 1937 году, в возрасте 61 года.

Поло

Гест принимал участие в соревнованиях по поло за сборную Великобритании на летних Олимпийских играх 1924 года. Игроки британской команды получили бронзовые медали. Он играл вместе с Фредериком У. Барретом, Деннисом Бингемом и Киннером Уайзом.

Гест также является одним из призёров Рохемптонского кубка. Он также предоставлял лошадей для британской команды на матчи Международного кубка по поло.

Ссылки

• [hansard.millbanksystems.com/people/hon-frederick-guest Вклад Фредерика Геста в работу Парламента]

Отрывок, характеризующий Гест, Фредерик

Муж улыбался угрюмо, жена весело. Добрая губернаторша с неодобрительным видом подошла к ним.
– Анна Игнатьевна хочет тебя видеть, Nicolas, – сказала она, таким голосом выговаривая слова: Анна Игнатьевна, что Ростову сейчас стало понятно, что Анна Игнатьевна очень важная дама. – Пойдем, Nicolas. Ведь ты позволил мне так называть тебя?
– О да, ma tante. Кто же это?
– Анна Игнатьевна Мальвинцева. Она слышала о тебе от своей племянницы, как ты спас ее… Угадаешь?..
– Мало ли я их там спасал! – сказал Николай.
– Ее племянницу, княжну Болконскую. Она здесь, в Воронеже, с теткой. Ого! как покраснел! Что, или?..
– И не думал, полноте, ma tante.
– Ну хорошо, хорошо. О! какой ты!
Губернаторша подводила его к высокой и очень толстой старухе в голубом токе, только что кончившей свою карточную партию с самыми важными лицами в городе. Это была Мальвинцева, тетка княжны Марьи по матери, богатая бездетная вдова, жившая всегда в Воронеже. Она стояла, рассчитываясь за карты, когда Ростов подошел к ней. Она строго и важно прищурилась, взглянула на него и продолжала бранить генерала, выигравшего у нее.
– Очень рада, мой милый, – сказала она, протянув ему руку. – Милости прошу ко мне.
Поговорив о княжне Марье и покойнике ее отце, которого, видимо, не любила Мальвинцева, и расспросив о том, что Николай знал о князе Андрее, который тоже, видимо, не пользовался ее милостями, важная старуха отпустила его, повторив приглашение быть у нее.
Николай обещал и опять покраснел, когда откланивался Мальвинцевой. При упоминании о княжне Марье Ростов испытывал непонятное для него самого чувство застенчивости, даже страха.
Отходя от Мальвинцевой, Ростов хотел вернуться к танцам, но маленькая губернаторша положила свою пухленькую ручку на рукав Николая и, сказав, что ей нужно поговорить с ним, повела его в диванную, из которой бывшие в ней вышли тотчас же, чтобы не мешать губернаторше.
– Знаешь, mon cher, – сказала губернаторша с серьезным выражением маленького доброго лица, – вот это тебе точно партия; хочешь, я тебя сосватаю?
– Кого, ma tante? – спросил Николай.
– Княжну сосватаю. Катерина Петровна говорит, что Лили, а по моему, нет, – княжна. Хочешь? Я уверена, твоя maman благодарить будет. Право, какая девушка, прелесть! И она совсем не так дурна.
– Совсем нет, – как бы обидевшись, сказал Николай. – Я, ma tante, как следует солдату, никуда не напрашиваюсь и ни от чего не отказываюсь, – сказал Ростов прежде, чем он успел подумать о том, что он говорит.
– Так помни же: это не шутка.
– Какая шутка!
– Да, да, – как бы сама с собою говоря, сказала губернаторша. – А вот что еще, mon cher, entre autres. Vous etes trop assidu aupres de l'autre, la blonde. [мой друг. Ты слишком ухаживаешь за той, за белокурой.] Муж уж жалок, право…
– Ах нет, мы с ним друзья, – в простоте душевной сказал Николай: ему и в голову не приходило, чтобы такое веселое для него препровождение времени могло бы быть для кого нибудь не весело.
«Что я за глупость сказал, однако, губернаторше! – вдруг за ужином вспомнилось Николаю. – Она точно сватать начнет, а Соня?..» И, прощаясь с губернаторшей, когда она, улыбаясь, еще раз сказала ему: «Ну, так помни же», – он отвел ее в сторону:
– Но вот что, по правде вам сказать, ma tante…
– Что, что, мой друг; пойдем вот тут сядем.
Николай вдруг почувствовал желание и необходимость рассказать все свои задушевные мысли (такие, которые и не рассказал бы матери, сестре, другу) этой почти чужой женщине. Николаю потом, когда он вспоминал об этом порыве ничем не вызванной, необъяснимой откровенности, которая имела, однако, для него очень важные последствия, казалось (как это и кажется всегда людям), что так, глупый стих нашел; а между тем этот порыв откровенности, вместе с другими мелкими событиями, имел для него и для всей семьи огромные последствия.
– Вот что, ma tante. Maman меня давно женить хочет на богатой, но мне мысль одна эта противна, жениться из за денег.
– О да, понимаю, – сказала губернаторша.
– Но княжна Болконская, это другое дело; во первых, я вам правду скажу, она мне очень нравится, она по сердцу мне, и потом, после того как я ее встретил в таком положении, так странно, мне часто в голову приходило что это судьба. Особенно подумайте: maman давно об этом думала, но прежде мне ее не случалось встречать, как то все так случалось: не встречались. И во время, когда Наташа была невестой ее брата, ведь тогда мне бы нельзя было думать жениться на ней. Надо же, чтобы я ее встретил именно тогда, когда Наташина свадьба расстроилась, ну и потом всё… Да, вот что. Я никому не говорил этого и не скажу. А вам только.
Губернаторша пожала его благодарно за локоть.
– Вы знаете Софи, кузину? Я люблю ее, я обещал жениться и женюсь на ней… Поэтому вы видите, что про это не может быть и речи, – нескладно и краснея говорил Николай.
– Mon cher, mon cher, как же ты судишь? Да ведь у Софи ничего нет, а ты сам говорил, что дела твоего папа очень плохи. А твоя maman? Это убьет ее, раз. Потом Софи, ежели она девушка с сердцем, какая жизнь для нее будет? Мать в отчаянии, дела расстроены… Нет, mon cher, ты и Софи должны понять это.
Николай молчал. Ему приятно было слышать эти выводы.
– Все таки, ma tante, этого не может быть, – со вздохом сказал он, помолчав немного. – Да пойдет ли еще за меня княжна? и опять, она теперь в трауре. Разве можно об этом думать?
– Да разве ты думаешь, что я тебя сейчас и женю. Il y a maniere et maniere, [На все есть манера.] – сказала губернаторша.
– Какая вы сваха, ma tante… – сказал Nicolas, целуя ее пухлую ручку.


Приехав в Москву после своей встречи с Ростовым, княжна Марья нашла там своего племянника с гувернером и письмо от князя Андрея, который предписывал им их маршрут в Воронеж, к тетушке Мальвинцевой. Заботы о переезде, беспокойство о брате, устройство жизни в новом доме, новые лица, воспитание племянника – все это заглушило в душе княжны Марьи то чувство как будто искушения, которое мучило ее во время болезни и после кончины ее отца и в особенности после встречи с Ростовым. Она была печальна. Впечатление потери отца, соединявшееся в ее душе с погибелью России, теперь, после месяца, прошедшего с тех пор в условиях покойной жизни, все сильнее и сильнее чувствовалось ей. Она была тревожна: мысль об опасностях, которым подвергался ее брат – единственный близкий человек, оставшийся у нее, мучила ее беспрестанно. Она была озабочена воспитанием племянника, для которого она чувствовала себя постоянно неспособной; но в глубине души ее было согласие с самой собою, вытекавшее из сознания того, что она задавила в себе поднявшиеся было, связанные с появлением Ростова, личные мечтания и надежды.
Когда на другой день после своего вечера губернаторша приехала к Мальвинцевой и, переговорив с теткой о своих планах (сделав оговорку о том, что, хотя при теперешних обстоятельствах нельзя и думать о формальном сватовстве, все таки можно свести молодых людей, дать им узнать друг друга), и когда, получив одобрение тетки, губернаторша при княжне Марье заговорила о Ростове, хваля его и рассказывая, как он покраснел при упоминании о княжне, – княжна Марья испытала не радостное, но болезненное чувство: внутреннее согласие ее не существовало более, и опять поднялись желания, сомнения, упреки и надежды.
В те два дня, которые прошли со времени этого известия и до посещения Ростова, княжна Марья не переставая думала о том, как ей должно держать себя в отношении Ростова. То она решала, что она не выйдет в гостиную, когда он приедет к тетке, что ей, в ее глубоком трауре, неприлично принимать гостей; то она думала, что это будет грубо после того, что он сделал для нее; то ей приходило в голову, что ее тетка и губернаторша имеют какие то виды на нее и Ростова (их взгляды и слова иногда, казалось, подтверждали это предположение); то она говорила себе, что только она с своей порочностью могла думать это про них: не могли они не помнить, что в ее положении, когда еще она не сняла плерезы, такое сватовство было бы оскорбительно и ей, и памяти ее отца. Предполагая, что она выйдет к нему, княжна Марья придумывала те слова, которые он скажет ей и которые она скажет ему; и то слова эти казались ей незаслуженно холодными, то имеющими слишком большое значение. Больше же всего она при свидании с ним боялась за смущение, которое, она чувствовала, должно было овладеть ею и выдать ее, как скоро она его увидит.