Гетеросексизм

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Гетеросексизм (англ. Heterosexism) — система взглядов и убеждений, основанная на идеях о гетеронормативности и предполагающая гетеросексуальность единственно естественной и морально и социально приемлемой формой сексуальности человека. Следует отметить, что не все гетеросексуалы разделяют такую идеологию, поэтому гетеросексуальность сама по себе не предполагает гетеросексизм.





Идеология

Термин также используется для описания социальных и культурных последствий такой идеологии. Термин «гетеросексизм» образован по модели, общей с такими терминами, как сексизм (идея неравенства полов), расизм (идея неравенства рас). Для описания того же явления предлагалось также слово «гетеросексуализм», но оно не прижилось, поскольку имеет терминологические коннотации не со словом «сексизм», а со словом «гомосексуализм», что вводит в заблуждение — ибо термин не имеет прямого отношения к сексуальности или сексуальной ориентации, а описывает социально-культурные реалии[1].

Отличия от гомофобии

Термин «гетеросексизм» предлагался Грегори Хереком как альтернативный, заменяющий для термина гомофобия, не несущий при этом оскорбительного смысла и не являющийся идеологическим клише. Херек полагал, что этот термин более научно корректен и более точно концептуализирует суть явления, ставя его в один ряд с сексизмом и другими формами шовинизма, а не с фобиями[2].

Некоторые авторы, в частности, Чарльз Сокарайдес, однако, указывают, что эти термины не взаимозаменяемы и что гетеросексизм как таковой не равноценен и не означает гомонегативизма или гомофобии: человек может иметь искреннюю внутреннюю убеждённость в том, что только гетеросексуальность является нормальной и морально приемлемой, или искренне считать, что гетеросексуалы лучше гомосексуалов, только по причине собственной гетеросексуальности, но вместе с тем не испытывать негативного отношения к гомосексуалам или гомосексуальности.

Гетероцентризм

Гетеросексизм не следует смешивать с гетероцентризмом. Гетероцентризм — это (часто подсознательное) предположение или допущение, что каждый из людей, с которым индивид имеет дело, является гетеросексуалом (если его/её ориентация заранее не известна), и вытекающие из этого предположения формы общения. Статистически такое предположение будет корректным в большинстве случаев (так как гетеросексуалов большинство), но в некоторых случаях оно может оказаться неверным. Гетероцентризм может проявляться случайным и ненамеренным образом в повседневной жизни. Например, когда женщина говорит, что идёт на любовную встречу, многие люди спросят что-нибудь вроде: «Как его зовут?» или «А он красивый?», тем самым неявно предполагая, что речь идёт о гетеросексуальной любви.

Напишите отзыв о статье "Гетеросексизм"

Ссылки

  1. Corsini, Raymond J., The Dictionary of Psychology (2001), ISBN 1-58391-328-9
  2. Herek, Gregory M., Ph.D., «Beyond 'Homophobia': Thinking About Sexual Prejudice and Stigma in the Twenty-First Century» Sexuality Research & Social Policy (April, 2004)

Отрывок, характеризующий Гетеросексизм

– Andre, ты хоч… – вдруг сказала княжна Марья содрогнувшимся голосом, – ты хочешь видеть Николушку? Он все время вспоминал о тебе.
Князь Андрей чуть заметно улыбнулся в первый раз, но княжна Марья, так знавшая его лицо, с ужасом поняла, что это была улыбка не радости, не нежности к сыну, но тихой, кроткой насмешки над тем, что княжна Марья употребляла, по ее мнению, последнее средство для приведения его в чувства.
– Да, я очень рад Николушке. Он здоров?

Когда привели к князю Андрею Николушку, испуганно смотревшего на отца, но не плакавшего, потому что никто не плакал, князь Андрей поцеловал его и, очевидно, не знал, что говорить с ним.
Когда Николушку уводили, княжна Марья подошла еще раз к брату, поцеловала его и, не в силах удерживаться более, заплакала.
Он пристально посмотрел на нее.
– Ты об Николушке? – сказал он.
Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.

Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.

Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.


Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.