Гетто в Бытене (Ивацевичский район)

Гетто в Бытене
Памятник на месте убийства евреев в Бытене в 1942 году
Местонахождение	Бытень Ивацевичского района Брестской области
Период существования	лето 1941 — 25 декабря 1942 года
Гетто в Бытене на Викискладе

Гетто в Бы́тене (лето 1941 — 25 декабря 1942) — еврейское гетто, место принудительного переселения евреев города Бытень Ивацевичского района Брестской области и близлежащих населённых пунктов в процессе преследования и уничтожения евреев во время оккупации территории Белоруссии войсками нацистской Германии в период Второй мировой войны.

Оккупация Бытеня и создание гетто

В местечке Бытень перед войной проживало 739 евреев. Оккупация немецкими войсками продолжалась более 3-х лет — с 26 июня 1941 года по 9 (10) июля 1944 года.

После оккупации немцы, реализуя нацистскую программу уничтожения евреев, организовали в местечке гетто.

Уничтожение гетто

Немцы очень серьёзно относились к возможности еврейского сопротивления, и поэтому в первую очередь убивали в гетто или ещё до его создания евреев-мужчин в возрасте от 15 до 50 лет — несмотря на экономическую нецелесообразность, так как это были самые трудоспособные узники. В частности, и поэтому «акции» (таким эвфемизмом гитлеровцы называли организованные ими массовые убийства) против евреев в Бытене происходили неоднократно вплоть до момента полного уничтожения гетто.

25 декабря (летом) 1942 года нацисты и коллаборационисты уничтожили Бытеньское гетто. Евреев привозили на автомашинах на окраину местечка к старому окопу длиной 100 метров, заставляли раздеваться и ложиться на дно лицом вниз, расстреливали сверху из автоматов и пулеметов, а следующих жертв заставляли ложиться поверх убитых. Яма засыпалась слоем земли толщиной 0,5 метра с колючей проволокой.

Всего в Бытене были убиты от 2 000 до 3 000 евреев из самого местечка и близлежащих деревень.

Память

Комиссия содействия ЧГК СССР по Бытеньскому району 18 ноября 1944 года произвела вскрытие места расстрела. 30 декабря 1944 года той же комиссией были обследованы два места массовых захоронений у деревни Рудня (2 км от Бытеня). В одном насчитали 900 тел (350 мужчин, 420 женщин и 130 детей), в другом — 80 (45 мужчин, 20 женщин и 15 детей). В выводах экспертной комиссии национальность погибших не была зафиксирована, но по показаниям свидетелей было установлено, что на этом месте 25 июля 1942 года были убиты евреи из Бытеня. Их привозили к месту убийства на грузовиках, заставляли раздеться, лечь в яму лицом вниз, и расстреливали. Следующую группу обреченных людей заставляли ложиться на мертвых. В заключении комиссии зафиксировано, что тела убитых были полностью без одежды, лежали лицом вниз, вперемешку дети, женщины и мужчины, а следы от пуль были в разных местах тел.

Из найденного после войны предсмертного письма Златы Вишнятской, еврейки из Бытеня (написано перед казнью Златой и её 12-летней дочерью Юнитой — мужу и отцу): «25 июля у нас произошла ужасная резня. Массовое убийство. Осталось 350 человек. 850 погибли от рук убийц черной смертью. Как щенков бросали в нужники, детей живых бросали в ямы. Я думаю, что кто-нибудь случайно уцелеет, он расскажет о наших мучениях и о нашем кровавом конце. Мы каждый день ждем смерти и оплакиваем близких. Твоих, Мошкеле, уже нет. Но я им завидую. Кончаю, невозможно писать и не могу передать наших мучений… Единственное, что вы можете для нас сделать — это отомстить нашим убийцам. Мы кричим вам: отомстите! Прощаюсь со всеми вами перед нашей смертью. (приписка) Дорогой отец! Прощаюсь с тобой перед смертью. Нам очень хочется жить, но пропало — не дают! Я так этой смерти боюсь, потому что малых детей бросают живыми в могилы. Прощайте навсегда.»

Комиссия установила и задокументировала имена некоторых организаторов и исполнителей массовых убийств евреев в Бытене: шеф жандармерии Шульц, офицеры Ганофтоль, Хилькин, Бровзер, Грихе, заместитель начальника жандармерии Вебер, начальник СД Тубис, жандармы Энкель, Шмек, Изберг, начальник лесопильного завода Вундерлих и его помощник Лясс, начальник фуршутскоманды Михелос Отто, оберлейтенант Кох, штабс-фельдфебель Альфред Розубавц.

Опубликованы неполные списки убитых евреев Бытеня и близлежащих деревень.

Жертвам геноцида евреев на месте расстрела установлен памятник.

Источники

• В.П. Касько, Г.К. Кисялёў, У.М. Макар i iнш. (рэдкал.), М.В. Банасевiч, В.П. Касько i iнш.(укладальнiкi). «Памяць. Iвацэвiцкi раён». — Мн.: «БЕЛТА», 1997. — 496 с. — ISBN 985-6302-06-4.  (белор.)
• Л. Смиловицкий. [www.souz.co.il/clubs/read.html?article=2236&Club_ID=1 Гетто Белоруссии — примеры геноцида] (из книги «Катастрофа евреев в Белоруссии, 1941—1944 гг.»)
• [rujen.ru/index.php/%D0%91%D1%8B%D1%82%D0%B5%D0%BD%D1%8C Бытень] — статья из Российской еврейской энциклопедии;
• А.П. Красоўскi, У.А. Мачульскi, У.I. Мезенцаў i iнш. (рэдкал.), У.I. Мезенцаў (укладальнiк). «Памяць. Вiцебскi раён». — Мн.: «Мастацкая лiтаратура», 2004. — 771 с. — ISBN 985-02-0647-0.  (белор.)

Литература

• Смиловицкий Л. Л. [drive.google.com/file/d/0B6aCed1Z3JywSFpZRkJXaHp0YXc/view?usp=sharing Катастрофа евреев в Белоруссии, 1941—1944]. — Тель-Авив: Библиотека Матвея Черного, 2000. — 432 с. — ISBN 965-7094-24-0.
• Ицхак Арад. Уничтожение евреев СССР в годы немецкой оккупации (1941—1944). Сборник документов и материалов, Иерусалим, издательство Яд ва-Шем, 1991, ISBN 9653080105
• Черноглазова Р. А., Хеер Х. Трагедия евреев Белоруссии в 1941— 1944 гг.: сборник материалов и документов. — Изд. 2-е, испр. и доп.. — Мн.: Э. С. Гальперин, 1997. — 398 с. — 1000 экз. — ISBN 985627902X.

См. также

• Гетто в Ивацевичском районе

Отрывок, характеризующий Гетто в Бытене (Ивацевичский район)

Самый хитрый человек не мог бы искуснее вкрасться в доверие княжны, вызывая ее воспоминания лучшего времени молодости и выказывая к ним сочувствие. А между тем вся хитрость Пьера состояла только в том, что он искал своего удовольствия, вызывая в озлобленной, cyхой и по своему гордой княжне человеческие чувства.
– Да, он очень, очень добрый человек, когда находится под влиянием не дурных людей, а таких людей, как я, – говорила себе княжна.
Перемена, происшедшая в Пьере, была замечена по своему и его слугами – Терентием и Васькой. Они находили, что он много попростел. Терентий часто, раздев барина, с сапогами и платьем в руке, пожелав покойной ночи, медлил уходить, ожидая, не вступит ли барин в разговор. И большею частью Пьер останавливал Терентия, замечая, что ему хочется поговорить.
– Ну, так скажи мне… да как же вы доставали себе еду? – спрашивал он. И Терентий начинал рассказ о московском разорении, о покойном графе и долго стоял с платьем, рассказывая, а иногда слушая рассказы Пьера, и, с приятным сознанием близости к себе барина и дружелюбия к нему, уходил в переднюю.
Доктор, лечивший Пьера и навещавший его каждый день, несмотря на то, что, по обязанности докторов, считал своим долгом иметь вид человека, каждая минута которого драгоценна для страждущего человечества, засиживался часами у Пьера, рассказывая свои любимые истории и наблюдения над нравами больных вообще и в особенности дам.
– Да, вот с таким человеком поговорить приятно, не то, что у нас, в провинции, – говорил он.
В Орле жило несколько пленных французских офицеров, и доктор привел одного из них, молодого итальянского офицера.
Офицер этот стал ходить к Пьеру, и княжна смеялась над теми нежными чувствами, которые выражал итальянец к Пьеру.
Итальянец, видимо, был счастлив только тогда, когда он мог приходить к Пьеру и разговаривать и рассказывать ему про свое прошедшее, про свою домашнюю жизнь, про свою любовь и изливать ему свое негодование на французов, и в особенности на Наполеона.
– Ежели все русские хотя немного похожи на вас, – говорил он Пьеру, – c'est un sacrilege que de faire la guerre a un peuple comme le votre. [Это кощунство – воевать с таким народом, как вы.] Вы, пострадавшие столько от французов, вы даже злобы не имеете против них.
И страстную любовь итальянца Пьер теперь заслужил только тем, что он вызывал в нем лучшие стороны его души и любовался ими.
Последнее время пребывания Пьера в Орле к нему приехал его старый знакомый масон – граф Вилларский, – тот самый, который вводил его в ложу в 1807 году. Вилларский был женат на богатой русской, имевшей большие имения в Орловской губернии, и занимал в городе временное место по продовольственной части.
Узнав, что Безухов в Орле, Вилларский, хотя и никогда не был коротко знаком с ним, приехал к нему с теми заявлениями дружбы и близости, которые выражают обыкновенно друг другу люди, встречаясь в пустыне. Вилларский скучал в Орле и был счастлив, встретив человека одного с собой круга и с одинаковыми, как он полагал, интересами.
Но, к удивлению своему, Вилларский заметил скоро, что Пьер очень отстал от настоящей жизни и впал, как он сам с собою определял Пьера, в апатию и эгоизм.
– Vous vous encroutez, mon cher, [Вы запускаетесь, мой милый.] – говорил он ему. Несмотря на то, Вилларскому было теперь приятнее с Пьером, чем прежде, и он каждый день бывал у него. Пьеру же, глядя на Вилларского и слушая его теперь, странно и невероятно было думать, что он сам очень недавно был такой же.
Вилларский был женат, семейный человек, занятый и делами имения жены, и службой, и семьей. Он считал, что все эти занятия суть помеха в жизни и что все они презренны, потому что имеют целью личное благо его и семьи. Военные, административные, политические, масонские соображения постоянно поглощали его внимание. И Пьер, не стараясь изменить его взгляд, не осуждая его, с своей теперь постоянно тихой, радостной насмешкой, любовался на это странное, столь знакомое ему явление.
В отношениях своих с Вилларским, с княжною, с доктором, со всеми людьми, с которыми он встречался теперь, в Пьере была новая черта, заслуживавшая ему расположение всех людей: это признание возможности каждого человека думать, чувствовать и смотреть на вещи по своему; признание невозможности словами разубедить человека. Эта законная особенность каждого человека, которая прежде волновала и раздражала Пьера, теперь составляла основу участия и интереса, которые он принимал в людях. Различие, иногда совершенное противоречие взглядов людей с своею жизнью и между собою, радовало Пьера и вызывало в нем насмешливую и кроткую улыбку.
В практических делах Пьер неожиданно теперь почувствовал, что у него был центр тяжести, которого не было прежде. Прежде каждый денежный вопрос, в особенности просьбы о деньгах, которым он, как очень богатый человек, подвергался очень часто, приводили его в безвыходные волнения и недоуменья. «Дать или не дать?» – спрашивал он себя. «У меня есть, а ему нужно. Но другому еще нужнее. Кому нужнее? А может быть, оба обманщики?» И из всех этих предположений он прежде не находил никакого выхода и давал всем, пока было что давать. Точно в таком же недоуменье он находился прежде при каждом вопросе, касающемся его состояния, когда один говорил, что надо поступить так, а другой – иначе.
Теперь, к удивлению своему, он нашел, что во всех этих вопросах не было более сомнений и недоумений. В нем теперь явился судья, по каким то неизвестным ему самому законам решавший, что было нужно и чего не нужно делать.
Он был так же, как прежде, равнодушен к денежным делам; но теперь он несомненно знал, что должно сделать и чего не должно. Первым приложением этого нового судьи была для него просьба пленного французского полковника, пришедшего к нему, много рассказывавшего о своих подвигах и под конец заявившего почти требование о том, чтобы Пьер дал ему четыре тысячи франков для отсылки жене и детям. Пьер без малейшего труда и напряжения отказал ему, удивляясь впоследствии, как было просто и легко то, что прежде казалось неразрешимо трудным. Вместе с тем тут же, отказывая полковнику, он решил, что необходимо употребить хитрость для того, чтобы, уезжая из Орла, заставить итальянского офицера взять денег, в которых он, видимо, нуждался. Новым доказательством для Пьера его утвердившегося взгляда на практические дела было его решение вопроса о долгах жены и о возобновлении или невозобновлении московских домов и дач.
В Орел приезжал к нему его главный управляющий, и с ним Пьер сделал общий счет своих изменявшихся доходов. Пожар Москвы стоил Пьеру, по учету главно управляющего, около двух миллионов.
Главноуправляющий, в утешение этих потерь, представил Пьеру расчет о том, что, несмотря на эти потери, доходы его не только не уменьшатся, но увеличатся, если он откажется от уплаты долгов, оставшихся после графини, к чему он не может быть обязан, и если он не будет возобновлять московских домов и подмосковной, которые стоили ежегодно восемьдесят тысяч и ничего не приносили.
– Да, да, это правда, – сказал Пьер, весело улыбаясь. – Да, да, мне ничего этого не нужно. Я от разоренья стал гораздо богаче.