Витебское гетто

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Гетто в Витебске»)
Перейти к: навигация, поиск
Витебское гетто

Вид на территорию бывшего гетто в Витебске - в центре фотографии на дальнем берегу реки справа от моста.
Тип

закрытое

Местонахождение

Витебск

55°11′41″ с. ш. 30°11′50″ в. д. / 55.1949139° с. ш. 30.1973028° в. д. / 55.1949139; 30.1973028 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=55.1949139&mlon=30.1973028&zoom=14 (O)] (Я)

Период существования

25 июля —
декабрь 1941

Число погибших

20 000[1]

Председатель юденрата

Каценельсон

Витебское гетто на Викискладе

Ви́тебское гетто — (25 июля 1941 — декабрь 1941) — еврейское гетто, место принудительного переселения евреев города Витебска и близлежащих населённых пунктов в процессе преследования и уничтожения евреев во время оккупации территории Белоруссии войсками нацистской Германии в период Второй мировой войны.





Оккупация Витебска

Согласно Всесоюзной переписи 1939 года в Витебске насчитывалось 37 095 евреев — 22,17 % от населения города[2][3]. Витебск подвергся бомбардировке немецкой авиации 25 июня 1941 года, но до 4 июля 1941 года государственные структуры не проводили организованной эвакуации. Более того, чтобы избежать стихийной эвакуации, было объявлено, что самовольное оставление работы является дезертирством[4]. В настоящее время трудно достаточно точно установить, какая часть еврейского населения Витебска смогла эвакуироваться в условиях быстрого захвата вермахтом советской территории. Неизвестно также число евреев, призванных в ряды Красной армии.

Правобережная часть Витебска была захвачена 11 июля 1941 года, а на следующий день гитлеровцы оккупировали территорию города на левом берегу Западной Двины[5][6][7]. Оккупация продолжалась почти 3 года — до 26 июня 1944 года[8]. Убийства мирных жителей и облавы на евреев начались сразу после захвата города, а в районе Песковатика сразу после оккупации три дня происходили расстрелы на еврейском кладбище[9]. Для устрашения населения немцы устраивали показательные казни через повешение, и, пока ещё не были построены виселицы, людей вешали на деревьях. Первой из таких повешенных стала женщина-еврейка, чьё имя не сохранилось[10].

Перед созданием гетто

После захвата Витебска для работы с населением города (в том числе и еврейским) 22 июля 1941 года оккупанты создали коллаборационистскую административную структуру — городскую управу, во главе с бургомистром В. Родько[11]. Для еврейского населения оккупационные власти создали в городе отдельный орган самоуправления (юденрат) и «службу порядка». Гитлеровцы считали, что в состав юденрата должны входить только уроженцы города. Еврейский орган самоуправления нацисты создали после предоставления заместителем бургомистра города Л. Г. Брандтом кандидатур его будущих членов. Известны семеро человек, входивших в состав Еврейского комитета: Бейзерман (учительница), Д. С. Блен (директор дома художественного творчества), Д. X. Гинзбург (1888 г.р.), И. О. Глезерман (1871 г.р.), Каган (учительница), Лейтман (бухгалтер), Е. Ш. Цодикман (1884 г.р.)[4]. Есть основания предполагать, что фамилия председателя юденрата была Каценельсон[12]. Членам юденрата разрешался выход из гетто: «В Витебскую городскую управу по предложению немецкой полиции просим выдать члену Еврейского комитета Цодикману Евсею Шмуйловичу 1884 г. рождения пропуск на право хождения вне черты Гетто по делам службы. Старш. Евр. к-та. Подпись»[13].

О деятельности Еврейского комитета Витебска известно немного. Ясно только, что орган самоуправления был вынужден выполнять распоряжения оккупационных властей (перепись евреев, отправка на работу и т. д.). Основные функции службы порядка заключались в патрулировании внутри гетто.

Оккупантам, для дальнейшей реализации политики геноцида, нужна была полная информация о евреях Витебска. Уже 17 июля 1941 года появились объявления об обязательной регистрации еврейского населения. Мероприятие, которое оккупанты планировали завершить до 20 июля 1941 года, затянулось. В докладе айнзатцгруппы «Б» о положении в Витебске от 26 июля 1941 года говорится: «Назначенный еврейский совет пока зарегистрировал 3 тысячи евреев»[14]. При регистрации в Витебске использовали данные советских паспортов. Всего же учтено в городе 16 000 евреев (включая полукровок и даже детей от смешанных браков в третьем поколении)[15][16].

Очевидно, что зарегистрировались не все. Немало евреев, которые пытались эвакуироваться, находились в окрестностях города. К ним следует добавить евреев, проживавших вблизи города. Кроме того, в Витебске оказалось большое количество беженцев из западной части Беларуси. Часть евреев скрывалась от оккупантов, и также не были учтены евреи, убитые в первые дни оккупации[3]. Списки евреев, составленные юденратом, а затем переданные оккупационным властям, до настоящего времени не обнаружены.

Одной из первых дискриминационных мер, введенных оккупантами в отношении еврейского населения Витебска, являлось ношение желтых нашивок (Kennzeichen) диаметром 10 сантиметров на правой стороне одежды спереди и сзади. Возрастные рамки идентификации — 10-55 лет[4][9].

Создание гетто

Место изоляции евреев гитлеровцы нашли не сразу. Вначале оккупанты стали сгонять всех евреев в бывшие овощные склады[17]. Вероятно, из-за невозможности разместить всех евреев нацисты приняли решение о другом месте изоляции. Распоряжение оккупационных властей о переселении еврейского населения на правый берег Западной Двины к зданию бывшего Клуба металлистов отдано 25 июля 1941 года. Разрешалось брать с собой только ручную кладь. Евреям предписывалось перебраться в изолированный район до 27 июля. Место для гетто рекомендовал оккупантам Л. Г. Брандт[9]. Выполняя распоряжение оккупационных властей, несколько тысяч евреев собралось на левом берегу Западной Двины, в районе Успенской горки. Оккупанты использовали сложившуюся ситуацию, отбирая драгоценности и насилуя девушек[9]. Для скопившихся на берегу реки евреев, проблемой стала возможность добраться к бывшему Клубу металлистов. Мост через реку был разрушен советскими войсками при отступлении. Оккупанты навели понтонный мост, но пользоваться им запрещали. Следовательно, переправиться можно было только используя подручные средства. Переправа через Западную Двину превратилась в массовый погром еврейского населения Витебска. Военнослужащие вермахта намеренно переворачивали плоты и лодки с людьми. Евреи, не умевшие плавать, тонули (особенно пожилые и маленькие дети). Тех, кто пытался спастись вплавь, гитлеровцы расстреливали или добивали веслами[9]. Количество жертв на переправе точно не определено. Согласно одним сведениям, погибло 2000 человек[18], по другим данным убито 300 евреев[19][1]. Нет ясности и относительно даты переправы. Существуют две версии — 18 и 25 июля 1941 года[20].

Оккупанты неуклонно проводили политику геноцида. В течение трех дней евреев выгнали из собственных жилищ и переселили в район, примыкающий к Клубу металлистов на улице Верхняя Набережная (ныне улица Ильинского)[21][1]. Оставленное при переселении еврейское имущество присваивалось нацистами. В частности, оккупационные власти продавали недвижимость, оставленную евреями[22][23].

Условия в гетто

Часть города, отведенная для изолированного проживания евреев, представляла собой гетто «закрытого типа» и занимало район Клуба металлистов и территорию в пределах нынешних улиц Набережной, Ильинского, Кирова, Комсомольской, Энгельса[24][25].

Этот участок был обнесен дощатым забором, колючей проволокой и круглосуточно охранялся полицаями[26]. Предположительно в гетто согнали 13 000 евреев[27].

Территория гетто представляла собой каменное пожарище, и бытовые условия в нём были ужасными[9]. На территории гетто находились в основном полуразрушенные здания, в которых было мало подвалов. Узники располагались под открытым небом на берегу реки и в развалинах строений. Те, кому не хватило места в зданиях, строили себе шалаши и конуры из кирпичей, жести и разных обломков. Обитателям гетто приходилось спать на лестничных клетках, в подвалах, на чердаках, — но всё равно большинство людей оставались под открытым небом[4][26].

Узников гетто оккупанты не снабжали продовольствием. Вначале евреи обменивали вещи на продукты питания через проволоку, и жители Витебска с этой целью сами подходили к забору гетто. Выходить из гетто запрещалось, и только подростки с риском для жизни убегали по ночам, чтобы обменять вещи на еду[4][26].

Вначале узники могли пить только речную воду, для этого оккупанты оставили узкий проход к Западной Двине[28]. Затем к Клубу металлистов провели водопровод, откуда тонкой струйкой лилась вода. Для того, чтобы набрать воду к водопроводу выстраивалась огромная очередь. Узники гетто постоянно подвергались насилию. Нацисты часто избивали людей палками. Гитлеровцы обыскивали обитателей гетто, отбирая у них драгоценности. Еврейский труд применялся на тяжелых физических работах. Мужчин-узников выводили колоннами из гетто для разборки разрушений и завалов в городе, а также для обслуживания войсковых частей. Кроме членов юденрата, пропуск на выход из гетто имели специалисты. Несколько врачей-евреев работали по специальности и по просьбе отдела здравоохранения не были переселены в гетто. Наиболее известный из них — И. Е. Риваш, оказывавший медицинскую помощь партизанам и подпольщикам, и убитый вместе с женой в 1942 году[4].

К октябрю 1941 года положение в гетто стало катастрофическим. У евреев закончились вещи для обмена на продукты питания, и они голодали. К тому же, 16 сентября 1941 местная коллаборационистская газета «Вiцебскiя весцi» напечатала объявление: «Усiм грамадзянам нежыдоускага паходжання сурова забараняецца знаходжанне на тэрыторыi Гэтто. Адначасова yciм жыдам забараняецца хаджэнне па няуказанай iм тэрыторыi. За парушэнне вiнаватыя будуць пакараны. Крымiнальны аддзел горада Вiцебска»[29][30].

Условия существования в гетто постоянно ухудшались. Каждый день от голода, болезней и холода умирали десятки человек, первыми —старики и дети. Иногда тела вывозились за территорию гетто, но чаще покойников хоронили здесь же, рядом со зданием клуба или складывали умерших в разрушенном здании. В Витебском гетто по разным данным ежедневно умирало от 30 до 70 узников[26][31]. Всего за три месяца с конца июля по октябрь включительно в Витебском гетто погибло примерно 5 000 человек[32][33].

Уничтожение гетто

Июль 1941 года

Массовые расстрелы евреев гитлеровцы начали проводить в первые же дни оккупации Витебска. На еврейском кладбище (Старо-Улановичское) в районе Песковатика, в течение 3 дней нацисты убивали евреев (дата и число не установлены), схваченных в результате облавы[34][9]. В дальнейшем истребление евреев Витебска проводилось гитлеровцами систематически.

Ещё одна массовая казнь евреев проведена нацистами 20 июля 1941 года. Оккупанты вначале приказали всем евреям мужского пола от 15 до 50 лет собраться в бывшем городском саду имени Ленина. Затем, после избиения, отобрали в каждом ряду по 30 человек и расстреляли (число погибших не установлено) якобы за то, что не все исполнили приказ о ношении желтых меток. Вскоре, 24 июля 1941 года, оккупанты опять уничтожили группу мужчин-евреев. Скрывая истинные намерения, нацисты отбирали людей «для расчистки города от завалов», выдав им лопаты и метлы[35][9]. Примерно 300 евреев гитлеровцы доставили на Улановичскую гору, где расстреляли «за поджог города»[36][9].

В июле 1941 года активное участие в убийстве витебских евреев принимали и силы вермахта — солдаты 354-го пехотного полка утопили около 2000 евреев (детей, стариков, женщин) в Западной Двине[37].

Август 1941 года

В конце июля — начале августа 1941 года в Витебск прибыла айнзатцкоманда-9 под командованием А. Фильберта, в задачу которой, входило тотальное уничтожение еврейского населения. Айнзатцкоманда сразу же стала проводить облавы в деревнях вблизи Витебска, доставляя евреев в переполненное гетто. Скот, отобранный у евреев, живших в деревнях, загоняли в специально сооруженный для этой цели хлев. Уже в первые 10 дней пребывания в Витебске члены айнзатцкоманды убили около 100 человек[26]. «Акции» (таким эвфемизмом нацисты называли организованные ими массовые убийства) проводились практически ежедневно. 24 июля 1941 года было расстреляно 400 евреев якобы за поджог города; с 20 по 25 октября 1941 года под предлогом борьбы с эпидемией были убиты 3000 узников гетто[38].

Немцы очень серьёзно относились к возможности еврейского сопротивления, и поэтому в первую очередь убивали в гетто или ещё до его создания евреев-мужчин в возрасте от 15 до 50 лет — несмотря на экономическую нецелесообразность, так как это были самые трудоспособные узники[39]. По этой причине в конце августа 1941 года оккупанты провели массовую казнь, целью которой стала наиболее активная часть узников гетто. Как правило, нацисты скрывали истинные намерения, предлагая юденрату выделить людей на работу, и в этот день вывезли из Витебска в пригородную деревню Себяхи (Себахи) (тогда — Елагинского сельсовета) 500—600 евреев (врачи, учителя, студенты), расстреляв их в Иловском (Туловском) рву[40]. Иловский ров — это противотанковый ров длиной 467 метров, шириной и глубиной по 2 метра. В течение 1941-43 годов немцы полностью заполнили его телами убитых — как евреев, так и неевреев[41].

Сентябрь 1941 года

4 сентября 1941 года айнзатцкомандой-9 расстреляно 149 евреев «из верхушки НКВД и из политических функционеров», а также «за уклонение от уборки урожая и от строительства дорог и аэродрома»[42]. В сентябре вермахт передал айнзатцкоманде-9 из лагеря для гражданских лиц 397 евреев, которых немедленно уничтожили[43]. Такая же участь постигла 332 узников гетто[44].

Октябрь 1941 года

В октябре 1941 в Витебском гетто из-за царившей там антисанитарии и полного отсутствия медицинской помощи возникла опасность эпидемий. Метод борьбы с ними у нацистов существовал один — поголовное уничтожение людей. Альфред Фильберт, командир айнзатцкоманды99 и главный палач Витебского гетто, издал указ о поэтапном уничтожении евреев. Указ обосновывался опасностью возникновения эпидемий[45].

Документы содержат противоречивые данные относительно даты ликвидации гетто и количества погибших. В отчетах аинзатцгруппы «Б» говорится о двух массовых расстрелах в октябре (3000[46]) и декабре (4090)[47]. В материалах судебного процесса, состоявшегося в Западном Берлине в мае 1962 года, указаны три октябрьских расстрела, когда убито 250 (руководил казнью Грайфенберг), 750 (Фильберт) и 800 (Штрук) евреев[30][48]. Согласно материалам ЧГК, расстреляно 17 000. По другим данным 11 000 или 8000 евреев[49].

Датой расстрела в документах называются 2-12 октября, 20-25 (20-23[50]) октября и 6-8 ноября 1941 года[41][51]. Однако существует ещё одна дата — 19 декабря 1941 года. Согласно отчету айнзатцгруппы «Б», в этот день были уничтожены последние узники Витебского гетто (4090 человек), и СД сообщило в Берлин о полной ликвидации гетто[38]. Материалы ЧГК свидетельствуют о ликвидации гетто в октябре-ноябре 1941 года, хотя числа называются разные[52].

Процесс массового убийства, по данным расследования ЧГК, выглядел следующим образом. Тысячи узников на грузовиках вывозились к деревне Себяхи, где в Туловском рву проводилась казнь. Жертвы везли по Туловской улице к оврагу, ссаживали с грузовиков в 100—150 метрах от него, приказывали раздеться, группами по 5-10 человек сталкивали в овраг и убивали. Расстрелы производились с утра до поздней ночи. Детей и стариков бросали в ров и закапывали живыми. После по этим могилам несколько раз проезжала немецкая грузовая машина[50][53][46]. Расстрел производился айнзатцкомандой-9 при активном участии местной полиции, которую возглавлял П. Шосток и А. Туровский[54].

Перед смертью обреченных людей заставляли раскладывать снятую одежду — отдельно верхнюю и нижнюю, в отдельное место складывали обувь. В дальнейшем лучшее из этих вещей высылалось в Берлин, часть разбирали немцы на местах, остатки передавались городскому управлению[46].

Местами массовых расстрелов стали: Иловский (Туловский) ров (в котором к середине октября 1941 года были убиты более 10 000 евреев[1]), еврейское кладбище в районе Песковатика, Старо-Улановичское кладбище, Улановичская гора (возле нынешнего кладбища в Мазурино), Чёрная лужа, Духовский овраг у старого аэропорта в районе Лучёсы, пойма реки Витьбы недалеко от Ветеринарного института[38][55][50][56].

С сентября 1943 года нацисты, опасаясь возмездия за свои преступления, вскрывали захоронения евреев и сжигали останки жертв силами советских военнопленных и мирного населения, которые после завершения работ были ликвидированы[57][58][52].

Организаторы и исполнители убийств

Главным палачом витебских евреев был руководитель «Айнзацкоманды-9» А. Фильберт — патологический садист, который не ограничивался организованными массовыми убийствами, а сам убивал евреев и любил лично прочесывать небольшие деревни в поисках прячущихся евреев[46].

Случаи спасения и «Праведники народов мира»

Часть витебских евреев скрывалась от оккупантов, однако большинство из них было поймано в результате облав или просто погибло от голода и холода[56]. Это, в частности, подтверждают данные регистрационного журнала Витебской городской тюрьмы СД за 1942 год[59]. Большинство этих узников — евреи (всех возрастов). Почти все они (более ста евреев) были расстреляны.

Часть узников сопротивлялась жесточайшей политике оккупантов. Так, установлено, что в гетто местечка Лиозно нацисты пригоняли еврейские семьи (очевидно скрывавшиеся поблизости), бежавшие из Витебска.

Известны и успешные случаи спасения. Узники Софья Гольдина и Семен Угориц, бежавшие из гетто, дожили до дня освобождения. Однако, количество евреев, сумевших совершить побег из гетто, не установлено[4].

Некоторое число евреев Витебска были спасены членами городских подпольных групп[60].

В Витебске 2 человека были удостоены почетного звания «Праведник народов мира» от израильского мемориального института «Яд Вашем» «в знак глубочайшей признательности за помощь, оказанную еврейскому народу в годы Второй мировой войны»:

  • Бородина (Ломоносенко) Тамара — за спасение Брускиной Розы[61];
  • Попеляева Полина — за спасение Зарецкого Юрия[62];

Память

Всего в гетто Витебска были замучены и убиты около 20 000[1] евреев.

В октябре 1993 года на месте Витебского гетто, возле Клуба металлистов, был установлен памятный камень[52].

На месте массового убийства в Туловском (Иловском) овраге на окраине Витебска были установлены памятные знаки в 1995 году и 25 июня 2010 года.

Опубликованы неполные списки жертв Катастрофы в Витебске[63][64].

Источники

  • Адамушко В. И., Бирюкова О. В., Крюк В. П., Кудрякова Г. А. Справочник о местах принудительного содержания гражданского населения на оккупированной территории Беларуси 1941-1944. — Мн.: Национальный архив Республики Беларусь, Государственный комитет по архивам и делопроизводству Республики Беларусь, 2001. — 158 с. — 2000 экз. — ISBN 985-6372-19-4.
  • Национальный архив Республики Беларусь (НАРБ). — фонд 861, опись 1, дело 5, листы 15-16, 25, 51, 76;
  • Государственный архив Витебской области (ГАВО), — фонд 1-п, опись 1, дело 102, лист 8; фонд 571, опись 7, дело 12, листы 5, 7, 8
  • Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ):
    • фонд 7021, опись 84, дело 3, листы 1, 10-11, 15;
    • фонд 2155, описи 1, 2, дела 5, 8;
  • Г.П. Пашкоў (галоўны рэдактар), А.У. Русецкi, С.П. Самуэль i iнш. (рэдкал.), А.I. Мацяюн (укладальнiк). «Памяць. Вiцебск. Кнiга 1-я». — Мн.: «Беларуская энцыклапедыя», 2002. — 648 с. — ISBN 985-11-0246-6.  (белор.)
  • Г.П. Пашкоў (галоўны рэдактар), А.У. Русецкi, С.П. Самуэль i iнш. (рэдкал.), А.I. Мацяюн (укладальнiк). «Памяць. Вiцебск. Кнiга 2-я». — Мн.: «Беларуская энцыклапедыя», 2003. — 680 с. — ISBN 985-11-0257-1.  (белор.)
  • А.П. Красоўскi, У.А. Мачульскi, У.I. Мезенцаў i iнш. (рэдкал.), У.I. Мезенцаў (укладальнiк). «Памяць. Вiцебскi раён». — Мн.: «Мастацкая лiтаратура», 2004. — 771 с. — ISBN 985-02-0647-0.  (белор.)
  • Ицхак Арад. Уничтожение евреев СССР в годы немецкой оккупации (1941—1944). Сборник документов и материалов, Иерусалим, издательство Яд ва-Шем, 1991, стр. 16 ISBN 9653080105
  • [rujen.ru/index.php/%D0%92%D0%B8%D1%82%D0%B5%D0%B1%D1%81%D0%BA Витебск] — статья из Российской еврейской энциклопедии

Напишите отзыв о статье "Витебское гетто"

Литература

  • Винница Г. Р. Холокост на оккупированной территории Восточной Беларуси в 1941—1945 годах. — Мн.: Ковчег, 2011. — 360 с. — 150 экз. — ISBN 978-985-6950-96-7.
  • Винница, Г. Р. Витебск // Холокост на территории СССР: энциклопедия / гл. ред. И. А. Альтман — М., 2009. — С.162 — 164.
  • Черноглазова Р. А., Хеер Х. Трагедия евреев Белоруссии в 1941— 1944 гг.: сборник материалов и документов. — Изд. 2-е, испр. и доп.. — Мн.: Э. С. Гальперин, 1997. — 398 с. — 1000 экз. — ISBN 985627902X.
  • Смиловицкий Л. Л. [drive.google.com/file/d/0B6aCed1Z3JywSFpZRkJXaHp0YXc/view?usp=sharing Катастрофа евреев в Белоруссии, 1941—1944]. — Тель-Авив: Библиотека Матвея Черного, 2000. — 432 с. — ISBN 965-7094-24-0.
  • Рывкин М. С. Холокост на Витебщине // Краеведческие очерки и статьи / сост., предисл. и примеч. А. М. Подлипского. — Витебск: Витебская областная типография, 2011. — 159 с. — ISBN 978-985-6849-92-6.
  • Рывкин М. С. (совместно с Шульманом А. Л.) «Хроника страшных дней. Трагедия Витебского гетто.», Витебск, 2004, — 152 с. — 300 экз.
  • Рывкин М. С., Шульман А. Л.. [www.mishpoha.org/library/18/ «Хроника страшных дней. Трагедия Витебского гетто.»], издание второе, дополненное, Минск, «Медисонт», 2014, — 236 с. ISBN 978-985-7085-37-8
  • Алексиевич С. А. [www.e-reading.club/chapter.php/1603/77/Aleksievich_-_Poslednie_svideteli._Solo_dlya_detskogo_golosa.html Последние свидетели. «А они не тонули, как мячики…»]

Ссылки

  • [rossony.vitebsk-region.gov.by/ru/news/region/?id=3632 Фотовыставка «Холокост. Взгляд через 65 лет» открылась в Витебске.]

Примечания

  1. ↑ 1 2 3 4 5 «Памяць. Вiцебск (том 1)», 2002, с. 436.
  2. ↑ Distribution of the Jewish population of the USSR 1939 / edit. Mordechai Altshuler. — Jerusalem, 1993. — P. 39.  (англ.)
  3. ↑ 1 2 «Памяць. Вiцебск (том 1)», 2002, с. 439.
  4. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 Г. Р. Винница. Холокост на оккупированной территории Восточной Беларуси в 1941—1945 годах. — Мн., 2011, стр. 269—276 ISBN 978-985-6950-96-7
  5. ↑ [archives.gov.by/index.php?id=447717 Периоды оккупации населенных пунктов Беларуси]
  6. ↑ «Памяць. Вiцебск (том 1)», 2002, с. 393, 399, 425.
  7. ↑ Hoth, H. Panzer-Operationen. — Heidelberg, Kurt Vowinckel Verlag, 1956. — S. 33.  (нем.)
  8. ↑ «Памяць. Вiцебск (том 1)», 2002, с. 425, 553, 558-559.
  9. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 «Памяць. Вiцебск (том 1)», 2002, с. 440.
  10. ↑ «Памяць. Вiцебск (том 1)», 2002, с. 435.
  11. ↑ «Памяць. Вiцебск (том 1)», 2002, с. 426-427.
  12. ↑ Государственный архив Витебской области (ГАВО), — фонд 2073. опись 1. дело 85. лист 47
  13. ↑ Государственный архив Витебской области (ГАВО), — фонд 2073. опись 1. дело 85. лист 35
  14. ↑ Дело Отто Олендорфа и других // Нюрнбергский процесс. Т. 4 / под общ. ред. Р. А. Руденко. — М.: Государственное издательство юридической литературы, 1959. — С. 623—645.
  15. ↑ Д. Романовский, А. Зельцер. Уничтожение евреев в Витебске в 1941 году. Вестник Еврейского университета в Москве. — 1993. — № 4. — С. 200.
  16. ↑ «Памяць. Вiцебск (том 1)», 2002, с. 439, 440.
  17. ↑ Вспоминает С. И. Гольдина / Аркадий Шульман «Яд Вашем — вечный памятник», газета «Выбар», 17.06.1992.
  18. ↑ Справка о злодеяниях немецких оккупантов в г. Витебске. Государственный архив Российской Федерации Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). — Фонд 7021. — Оп. 84. — Д. 3. — Л. 155.
  19. ↑ Протокол допроса Бабочкина П. К. от 24 марта 1945 года. Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). — Фонд 7021. — Оп. 84. — Д. 3. — Л. 146.
  20. ↑ Протокол допроса Бутримович В. И. от 29 августа 1944 года.- Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). — Фонд 7021.- Оп. 84.- Д. 3. — Л. 132; Справка о злодеяниях немецких оккупантов в г. Витебске. ГАРФ. -Фонд 7021. — Оп. 84. — Д. 3. — Л. 155.
  21. ↑ Справочник о местах принудительного содержания, 2001, с. 18.
  22. ↑ Витебская городская управа. Заявления от граждан на приобретение жилплощади. Начато: 1941 г. — окончено 1942 г. // Государственный архив Витебской области (ГАВО), — фонд 2073. — Оп. 3. -Д. 111.-Л. 18.
  23. ↑ Справки. Финансовому отделу. Жилищный отдел Витебской городской управы // Государственный архив Витебской области (ГАВО), — Фонд 2073. — Оп. 2. — Д. 19. — Л. 513 об.
  24. ↑ «Памяць. Вiцебск (том 1)», 2002, с. 440-441.
  25. ↑ М. С. Рыукш, Вiцебскае гета / Памяць. Вiцебск. Минск: Беларуская энцыклапедыя. — Кн. 1: [Период до июля 1944 г.]. — 2002. — С. 440.
  26. ↑ 1 2 3 4 5 «Памяць. Вiцебск (том 1)», 2002, с. 441.
  27. ↑ Протокол допроса Бутримович А. С. от 29 августа 1944 года. Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). — Фонд 7021. — Оп. 84. — Д. 3. — Л. 132.
  28. ↑ Акт № 9. По установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников на территории Железнодорожного района города Витебска БССР. Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). — Фонд 7021.-Оп.84.-Д. 3.-Л. 3.
  29. ↑ М. С. Рыукш, Вiцебскае гета / Памяць. Вiцебск. Минск: Беларуская энцыклапедыя. — Кн. 1: [Период до июля 1944 г.]. — 2002. — С. 442.
  30. ↑ 1 2 «Памяць. Вiцебск (том 1)», 2002, с. 442.
  31. ↑ Показание о зверствах немецких оккупантов, причиненных на территории г. Витебска в период его оккупации. Материалы ЧГК по расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков над советскими гражданами и военнопленными в г. Витебске // Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). — Фонд 7021.- Оп. 84.-Д. З.-Л. 126.
  32. ↑ Протокол допроса Бутримович А. С. от 29 августа 1944 года.- ГАРФ.- Фонд 7021.- Оп. 84.- Д. 3. — Л. 132
  33. ↑ Справка о злодеяниях немецких оккупантов в г. Витебске. — ГАРФ. — Фонд 7021. — Оп. 84. — Д. 3. — Л. 155.
  34. ↑ Протокол допроса Орловой В. Д. от 29 августа 1944 года. ГАРФ. — Фонд 7021. — Оп. 84 — Д. 3 — Л. 139.
  35. ↑ Протокол допроса Панкова Ф. Т. от 27 сентября 1944 года. ГАРФ. — Фонд 7021. — Оп. 84. — Д. 3. — Л. 141
  36. ↑ Показание о зверствах немецких оккупантов, причиненных на территории г. Витебска в период его оккупации. Материалы ЧГК по расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков над советскими гражданами и военнопленными в г. Витебске // ГАРФ.- Фонд 7021.- Оп. 84.-Д. З.-Л. 125.
  37. ↑ Э. Иоффе. [mb.s5x.org/homoliber.org/ru/uh/uh010201.shtml О некоторых специфических особенностях Холокоста на территории Беларуси]
  38. ↑ 1 2 3 [www.souz.co.il/clubs/read.html?article=2236&Club_ID=1 Л. Смиловицкий. Гетто Белоруссии — примеры геноцида]
  39. ↑ А. Каганович. [www.jewniverse.ru/RED/Kaganovich/Belarusia%5B2%5D.htm#_ftnref15 Вопросы и задачи исследования мест принудительного содержания евреев на территории Беларуси в 1941—1944 годах.]
  40. ↑ Протокол допроса Федосенко М. Е. от 14 августа 1944 года. — Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). — фонд 7021. — опись 84. — дело 3. — лист 119;
  41. ↑ 1 2 Национальный архив Республики Беларусь (НАРБ). — фонд 845, опись 1, дело 5, лист 56;
  42. ↑ Д. Романовский, А. Зельцер. Уничтожение евреев в Витебске в 1941 году. Вестник Еврейского университета в Москве. — 1993. — № 4. — С. 202.
  43. ↑ Ereignismeldung UdSSR № 73. 4.9.1941 // Bundesarchiv Berlin. — R 58/216.- В. 17.  (нем.)
  44. ↑ Gerlach, Ch. Die Einsatzgruppe В 1941/42 / Christian Gerlach. — Peter Klein (Hg.) Die Einsatzgruppen in der Besetzten Sowjetunion 1941/42. — Berlin: Edition Hentrich, 1997. — S. 52-70.  (нем.)
  45. ↑ «Памяць. Вiцебск (том 1)», 2002, с. 442, 443.
  46. ↑ 1 2 3 4 «Памяць. Вiцебск (том 1)», 2002, с. 443.
  47. ↑ Ereignismeldung UdSSR № 124, 25.10.1941 // Bundesarchiv Berlin.- R 58 / 218; Ereignismeldung UdSSR № 148, 19.12.1941 // Bundesarchiv Berlin. — R 58 / 219.  (нем.)
  48. ↑ Рыбкин, М. С. Хроника страшных дней: Трагедия Витебского гетто / М. С. Рыбкин, А. Л. Шульман. — Витебск: Витебская областная типография, 2004. — С. 98,104.
  49. ↑ Протокол опроса Шабашова Ф. А. от 5 марта 1945 года. -ГАРФ. — Фонд 7021. — Оп. 84. — Д. 3. — Л. 151; Справка о злодеяниях немецких оккупантов в г. Витебске. — ГАРФ. — Фонд 7021. — Оп. 84. -Д. 3.-Л. 155.
  50. ↑ 1 2 3 «Памяць. Вiцебскi раён», 2004, с. 226.
  51. ↑ Показание о зверствах немецких оккупантов, причиненных на территории г. Витебска в период его оккупации. Материалы ЧГК по расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков над советскими гражданами и военнопленными в г. Витебске // ГАРФ.- Фонд 7021.- Оп. 84.-Д. 3. — Л. 126; Протокол допроса Бавтута Н. И. от 14 августа 1944 года.- ГАРФ.- Фонд 7021.- Оп. 84.- Д. 3. — Л. 114; Протокол допроса Бавтуто Е. Н. от 29 июля 1944 года. — ГАРФ. — Фонд 7021. -Оп.84.-Д.3.-Л. 128.
  52. ↑ 1 2 3 «Памяць. Вiцебск (том 1)», 2002, с. 445.
  53. ↑ Государственный архив Витебской области (ГАВО), — фонд 571, опись 7, дело 12, листы 5, 7, 8
  54. ↑ «Памяць. Вiцебск (том 1)», 2002, с. 440, 444.
  55. ↑ М. С. Рыукш, Вiцебскае гета / Памяць. Вiцебск. Минск: Беларуская энцыклапедыя. — Кн. 1: [Период до июля 1944 г.]. — 2002. — С. 444
  56. ↑ 1 2 «Памяць. Вiцебск (том 1)», 2002, с. 444.
  57. ↑ Национальный архив Республики Беларусь (НАРБ). — фонд 861, опись 1, дело 5, листы 25, 51, 76
  58. ↑ Госархив Витебской области, ф. 1610, оп. 1, д. 1, лл. 194—195
  59. ↑ Памяць. Вiцебск. Минск: Беларуская энцыклапедыя. — Кн. 1: [Период до июля 1944 г.]. — 2002. — С. 429—430.
  60. ↑ «Памяць. Вiцебск (том 1)», 2002, с. 496, 512.
  61. ↑ [db.yadvashem.org/righteous/family.html?language=ru&itemId=4016164 История спасения. Брускина Роза]
  62. ↑ [db.yadvashem.org/righteous/family.html?language=ru&itemId=5603913 История спасения. Зарецкий Юрий]
  63. ↑ «Памяць. Вiцебск (том 2)», 2003, с. 406-416, 417-431.
  64. ↑ М. Рывкин, А. Шульман. Вечная память: Справочник. / Витебск, УПП "Витебская областная типография, 2003. — 64 с. ISBN 985-6674-14-X

См. также

Отрывок, характеризующий Витебское гетто

– Что? Мама?… Что?
– Поди, поди к нему. Он просит твоей руки, – сказала графиня холодно, как показалось Наташе… – Поди… поди, – проговорила мать с грустью и укоризной вслед убегавшей дочери, и тяжело вздохнула.
Наташа не помнила, как она вошла в гостиную. Войдя в дверь и увидав его, она остановилась. «Неужели этот чужой человек сделался теперь всё для меня?» спросила она себя и мгновенно ответила: «Да, всё: он один теперь дороже для меня всего на свете». Князь Андрей подошел к ней, опустив глаза.
– Я полюбил вас с той минуты, как увидал вас. Могу ли я надеяться?
Он взглянул на нее, и серьезная страстность выражения ее лица поразила его. Лицо ее говорило: «Зачем спрашивать? Зачем сомневаться в том, чего нельзя не знать? Зачем говорить, когда нельзя словами выразить того, что чувствуешь».
Она приблизилась к нему и остановилась. Он взял ее руку и поцеловал.
– Любите ли вы меня?
– Да, да, – как будто с досадой проговорила Наташа, громко вздохнула, другой раз, чаще и чаще, и зарыдала.
– Об чем? Что с вами?
– Ах, я так счастлива, – отвечала она, улыбнулась сквозь слезы, нагнулась ближе к нему, подумала секунду, как будто спрашивая себя, можно ли это, и поцеловала его.
Князь Андрей держал ее руки, смотрел ей в глаза, и не находил в своей душе прежней любви к ней. В душе его вдруг повернулось что то: не было прежней поэтической и таинственной прелести желания, а была жалость к ее женской и детской слабости, был страх перед ее преданностью и доверчивостью, тяжелое и вместе радостное сознание долга, навеки связавшего его с нею. Настоящее чувство, хотя и не было так светло и поэтично как прежнее, было серьезнее и сильнее.
– Сказала ли вам maman, что это не может быть раньше года? – сказал князь Андрей, продолжая глядеть в ее глаза. «Неужели это я, та девочка ребенок (все так говорили обо мне) думала Наташа, неужели я теперь с этой минуты жена , равная этого чужого, милого, умного человека, уважаемого даже отцом моим. Неужели это правда! неужели правда, что теперь уже нельзя шутить жизнию, теперь уж я большая, теперь уж лежит на мне ответственность за всякое мое дело и слово? Да, что он спросил у меня?»
– Нет, – отвечала она, но она не понимала того, что он спрашивал.
– Простите меня, – сказал князь Андрей, – но вы так молоды, а я уже так много испытал жизни. Мне страшно за вас. Вы не знаете себя.
Наташа с сосредоточенным вниманием слушала, стараясь понять смысл его слов и не понимала.
– Как ни тяжел мне будет этот год, отсрочивающий мое счастье, – продолжал князь Андрей, – в этот срок вы поверите себя. Я прошу вас через год сделать мое счастье; но вы свободны: помолвка наша останется тайной и, ежели вы убедились бы, что вы не любите меня, или полюбили бы… – сказал князь Андрей с неестественной улыбкой.
– Зачем вы это говорите? – перебила его Наташа. – Вы знаете, что с того самого дня, как вы в первый раз приехали в Отрадное, я полюбила вас, – сказала она, твердо уверенная, что она говорила правду.
– В год вы узнаете себя…
– Целый год! – вдруг сказала Наташа, теперь только поняв то, что свадьба отсрочена на год. – Да отчего ж год? Отчего ж год?… – Князь Андрей стал ей объяснять причины этой отсрочки. Наташа не слушала его.
– И нельзя иначе? – спросила она. Князь Андрей ничего не ответил, но в лице его выразилась невозможность изменить это решение.
– Это ужасно! Нет, это ужасно, ужасно! – вдруг заговорила Наташа и опять зарыдала. – Я умру, дожидаясь года: это нельзя, это ужасно. – Она взглянула в лицо своего жениха и увидала на нем выражение сострадания и недоумения.
– Нет, нет, я всё сделаю, – сказала она, вдруг остановив слезы, – я так счастлива! – Отец и мать вошли в комнату и благословили жениха и невесту.
С этого дня князь Андрей женихом стал ездить к Ростовым.


Обручения не было и никому не было объявлено о помолвке Болконского с Наташей; на этом настоял князь Андрей. Он говорил, что так как он причиной отсрочки, то он и должен нести всю тяжесть ее. Он говорил, что он навеки связал себя своим словом, но что он не хочет связывать Наташу и предоставляет ей полную свободу. Ежели она через полгода почувствует, что она не любит его, она будет в своем праве, ежели откажет ему. Само собою разумеется, что ни родители, ни Наташа не хотели слышать об этом; но князь Андрей настаивал на своем. Князь Андрей бывал каждый день у Ростовых, но не как жених обращался с Наташей: он говорил ей вы и целовал только ее руку. Между князем Андреем и Наташей после дня предложения установились совсем другие чем прежде, близкие, простые отношения. Они как будто до сих пор не знали друг друга. И он и она любили вспоминать о том, как они смотрели друг на друга, когда были еще ничем , теперь оба они чувствовали себя совсем другими существами: тогда притворными, теперь простыми и искренними. Сначала в семействе чувствовалась неловкость в обращении с князем Андреем; он казался человеком из чуждого мира, и Наташа долго приучала домашних к князю Андрею и с гордостью уверяла всех, что он только кажется таким особенным, а что он такой же, как и все, и что она его не боится и что никто не должен бояться его. После нескольких дней, в семействе к нему привыкли и не стесняясь вели при нем прежний образ жизни, в котором он принимал участие. Он про хозяйство умел говорить с графом и про наряды с графиней и Наташей, и про альбомы и канву с Соней. Иногда домашние Ростовы между собою и при князе Андрее удивлялись тому, как всё это случилось и как очевидны были предзнаменования этого: и приезд князя Андрея в Отрадное, и их приезд в Петербург, и сходство между Наташей и князем Андреем, которое заметила няня в первый приезд князя Андрея, и столкновение в 1805 м году между Андреем и Николаем, и еще много других предзнаменований того, что случилось, было замечено домашними.
В доме царствовала та поэтическая скука и молчаливость, которая всегда сопутствует присутствию жениха и невесты. Часто сидя вместе, все молчали. Иногда вставали и уходили, и жених с невестой, оставаясь одни, всё также молчали. Редко они говорили о будущей своей жизни. Князю Андрею страшно и совестно было говорить об этом. Наташа разделяла это чувство, как и все его чувства, которые она постоянно угадывала. Один раз Наташа стала расспрашивать про его сына. Князь Андрей покраснел, что с ним часто случалось теперь и что особенно любила Наташа, и сказал, что сын его не будет жить с ними.
– Отчего? – испуганно сказала Наташа.
– Я не могу отнять его у деда и потом…
– Как бы я его любила! – сказала Наташа, тотчас же угадав его мысль; но я знаю, вы хотите, чтобы не было предлогов обвинять вас и меня.
Старый граф иногда подходил к князю Андрею, целовал его, спрашивал у него совета на счет воспитания Пети или службы Николая. Старая графиня вздыхала, глядя на них. Соня боялась всякую минуту быть лишней и старалась находить предлоги оставлять их одних, когда им этого и не нужно было. Когда князь Андрей говорил (он очень хорошо рассказывал), Наташа с гордостью слушала его; когда она говорила, то со страхом и радостью замечала, что он внимательно и испытующе смотрит на нее. Она с недоумением спрашивала себя: «Что он ищет во мне? Чего то он добивается своим взглядом! Что, как нет во мне того, что он ищет этим взглядом?» Иногда она входила в свойственное ей безумно веселое расположение духа, и тогда она особенно любила слушать и смотреть, как князь Андрей смеялся. Он редко смеялся, но зато, когда он смеялся, то отдавался весь своему смеху, и всякий раз после этого смеха она чувствовала себя ближе к нему. Наташа была бы совершенно счастлива, ежели бы мысль о предстоящей и приближающейся разлуке не пугала ее, так как и он бледнел и холодел при одной мысли о том.
Накануне своего отъезда из Петербурга, князь Андрей привез с собой Пьера, со времени бала ни разу не бывшего у Ростовых. Пьер казался растерянным и смущенным. Он разговаривал с матерью. Наташа села с Соней у шахматного столика, приглашая этим к себе князя Андрея. Он подошел к ним.
– Вы ведь давно знаете Безухого? – спросил он. – Вы любите его?
– Да, он славный, но смешной очень.
И она, как всегда говоря о Пьере, стала рассказывать анекдоты о его рассеянности, анекдоты, которые даже выдумывали на него.
– Вы знаете, я поверил ему нашу тайну, – сказал князь Андрей. – Я знаю его с детства. Это золотое сердце. Я вас прошу, Натали, – сказал он вдруг серьезно; – я уеду, Бог знает, что может случиться. Вы можете разлю… Ну, знаю, что я не должен говорить об этом. Одно, – чтобы ни случилось с вами, когда меня не будет…
– Что ж случится?…
– Какое бы горе ни было, – продолжал князь Андрей, – я вас прошу, m lle Sophie, что бы ни случилось, обратитесь к нему одному за советом и помощью. Это самый рассеянный и смешной человек, но самое золотое сердце.
Ни отец и мать, ни Соня, ни сам князь Андрей не могли предвидеть того, как подействует на Наташу расставанье с ее женихом. Красная и взволнованная, с сухими глазами, она ходила этот день по дому, занимаясь самыми ничтожными делами, как будто не понимая того, что ожидает ее. Она не плакала и в ту минуту, как он, прощаясь, последний раз поцеловал ее руку. – Не уезжайте! – только проговорила она ему таким голосом, который заставил его задуматься о том, не нужно ли ему действительно остаться и который он долго помнил после этого. Когда он уехал, она тоже не плакала; но несколько дней она не плача сидела в своей комнате, не интересовалась ничем и только говорила иногда: – Ах, зачем он уехал!
Но через две недели после его отъезда, она так же неожиданно для окружающих ее, очнулась от своей нравственной болезни, стала такая же как прежде, но только с измененной нравственной физиогномией, как дети с другим лицом встают с постели после продолжительной болезни.


Здоровье и характер князя Николая Андреича Болконского, в этот последний год после отъезда сына, очень ослабели. Он сделался еще более раздражителен, чем прежде, и все вспышки его беспричинного гнева большей частью обрушивались на княжне Марье. Он как будто старательно изыскивал все больные места ее, чтобы как можно жесточе нравственно мучить ее. У княжны Марьи были две страсти и потому две радости: племянник Николушка и религия, и обе были любимыми темами нападений и насмешек князя. О чем бы ни заговорили, он сводил разговор на суеверия старых девок или на баловство и порчу детей. – «Тебе хочется его (Николеньку) сделать такой же старой девкой, как ты сама; напрасно: князю Андрею нужно сына, а не девку», говорил он. Или, обращаясь к mademoiselle Bourime, он спрашивал ее при княжне Марье, как ей нравятся наши попы и образа, и шутил…
Он беспрестанно больно оскорблял княжну Марью, но дочь даже не делала усилий над собой, чтобы прощать его. Разве мог он быть виноват перед нею, и разве мог отец ее, который, она всё таки знала это, любил ее, быть несправедливым? Да и что такое справедливость? Княжна никогда не думала об этом гордом слове: «справедливость». Все сложные законы человечества сосредоточивались для нее в одном простом и ясном законе – в законе любви и самоотвержения, преподанном нам Тем, Который с любовью страдал за человечество, когда сам он – Бог. Что ей было за дело до справедливости или несправедливости других людей? Ей надо было самой страдать и любить, и это она делала.
Зимой в Лысые Горы приезжал князь Андрей, был весел, кроток и нежен, каким его давно не видала княжна Марья. Она предчувствовала, что с ним что то случилось, но он не сказал ничего княжне Марье о своей любви. Перед отъездом князь Андрей долго беседовал о чем то с отцом и княжна Марья заметила, что перед отъездом оба были недовольны друг другом.
Вскоре после отъезда князя Андрея, княжна Марья писала из Лысых Гор в Петербург своему другу Жюли Карагиной, которую княжна Марья мечтала, как мечтают всегда девушки, выдать за своего брата, и которая в это время была в трауре по случаю смерти своего брата, убитого в Турции.
«Горести, видно, общий удел наш, милый и нежный друг Julieie».
«Ваша потеря так ужасна, что я иначе не могу себе объяснить ее, как особенную милость Бога, Который хочет испытать – любя вас – вас и вашу превосходную мать. Ах, мой друг, религия, и только одна религия, может нас, уже не говорю утешить, но избавить от отчаяния; одна религия может объяснить нам то, чего без ее помощи не может понять человек: для чего, зачем существа добрые, возвышенные, умеющие находить счастие в жизни, никому не только не вредящие, но необходимые для счастия других – призываются к Богу, а остаются жить злые, бесполезные, вредные, или такие, которые в тягость себе и другим. Первая смерть, которую я видела и которую никогда не забуду – смерть моей милой невестки, произвела на меня такое впечатление. Точно так же как вы спрашиваете судьбу, для чего было умирать вашему прекрасному брату, точно так же спрашивала я, для чего было умирать этому ангелу Лизе, которая не только не сделала какого нибудь зла человеку, но никогда кроме добрых мыслей не имела в своей душе. И что ж, мой друг, вот прошло с тех пор пять лет, и я, с своим ничтожным умом, уже начинаю ясно понимать, для чего ей нужно было умереть, и каким образом эта смерть была только выражением бесконечной благости Творца, все действия Которого, хотя мы их большею частью не понимаем, суть только проявления Его бесконечной любви к Своему творению. Может быть, я часто думаю, она была слишком ангельски невинна для того, чтобы иметь силу перенести все обязанности матери. Она была безупречна, как молодая жена; может быть, она не могла бы быть такою матерью. Теперь, мало того, что она оставила нам, и в особенности князю Андрею, самое чистое сожаление и воспоминание, она там вероятно получит то место, которого я не смею надеяться для себя. Но, не говоря уже о ней одной, эта ранняя и страшная смерть имела самое благотворное влияние, несмотря на всю печаль, на меня и на брата. Тогда, в минуту потери, эти мысли не могли притти мне; тогда я с ужасом отогнала бы их, но теперь это так ясно и несомненно. Пишу всё это вам, мой друг, только для того, чтобы убедить вас в евангельской истине, сделавшейся для меня жизненным правилом: ни один волос с головы не упадет без Его воли. А воля Его руководствуется только одною беспредельною любовью к нам, и потому всё, что ни случается с нами, всё для нашего блага. Вы спрашиваете, проведем ли мы следующую зиму в Москве? Несмотря на всё желание вас видеть, не думаю и не желаю этого. И вы удивитесь, что причиною тому Буонапарте. И вот почему: здоровье отца моего заметно слабеет: он не может переносить противоречий и делается раздражителен. Раздражительность эта, как вы знаете, обращена преимущественно на политические дела. Он не может перенести мысли о том, что Буонапарте ведет дело как с равными, со всеми государями Европы и в особенности с нашим, внуком Великой Екатерины! Как вы знаете, я совершенно равнодушна к политическим делам, но из слов моего отца и разговоров его с Михаилом Ивановичем, я знаю всё, что делается в мире, и в особенности все почести, воздаваемые Буонапарте, которого, как кажется, еще только в Лысых Горах на всем земном шаре не признают ни великим человеком, ни еще менее французским императором. И мой отец не может переносить этого. Мне кажется, что мой отец, преимущественно вследствие своего взгляда на политические дела и предвидя столкновения, которые у него будут, вследствие его манеры, не стесняясь ни с кем, высказывать свои мнения, неохотно говорит о поездке в Москву. Всё, что он выиграет от лечения, он потеряет вследствие споров о Буонапарте, которые неминуемы. Во всяком случае это решится очень скоро. Семейная жизнь наша идет по старому, за исключением присутствия брата Андрея. Он, как я уже писала вам, очень изменился последнее время. После его горя, он теперь только, в нынешнем году, совершенно нравственно ожил. Он стал таким, каким я его знала ребенком: добрым, нежным, с тем золотым сердцем, которому я не знаю равного. Он понял, как мне кажется, что жизнь для него не кончена. Но вместе с этой нравственной переменой, он физически очень ослабел. Он стал худее чем прежде, нервнее. Я боюсь за него и рада, что он предпринял эту поездку за границу, которую доктора уже давно предписывали ему. Я надеюсь, что это поправит его. Вы мне пишете, что в Петербурге о нем говорят, как об одном из самых деятельных, образованных и умных молодых людей. Простите за самолюбие родства – я никогда в этом не сомневалась. Нельзя счесть добро, которое он здесь сделал всем, начиная с своих мужиков и до дворян. Приехав в Петербург, он взял только то, что ему следовало. Удивляюсь, каким образом вообще доходят слухи из Петербурга в Москву и особенно такие неверные, как тот, о котором вы мне пишете, – слух о мнимой женитьбе брата на маленькой Ростовой. Я не думаю, чтобы Андрей когда нибудь женился на ком бы то ни было и в особенности на ней. И вот почему: во первых я знаю, что хотя он и редко говорит о покойной жене, но печаль этой потери слишком глубоко вкоренилась в его сердце, чтобы когда нибудь он решился дать ей преемницу и мачеху нашему маленькому ангелу. Во вторых потому, что, сколько я знаю, эта девушка не из того разряда женщин, которые могут нравиться князю Андрею. Не думаю, чтобы князь Андрей выбрал ее своею женою, и откровенно скажу: я не желаю этого. Но я заболталась, кончаю свой второй листок. Прощайте, мой милый друг; да сохранит вас Бог под Своим святым и могучим покровом. Моя милая подруга, mademoiselle Bourienne, целует вас.
Мари».


В середине лета, княжна Марья получила неожиданное письмо от князя Андрея из Швейцарии, в котором он сообщал ей странную и неожиданную новость. Князь Андрей объявлял о своей помолвке с Ростовой. Всё письмо его дышало любовной восторженностью к своей невесте и нежной дружбой и доверием к сестре. Он писал, что никогда не любил так, как любит теперь, и что теперь только понял и узнал жизнь; он просил сестру простить его за то, что в свой приезд в Лысые Горы он ничего не сказал ей об этом решении, хотя и говорил об этом с отцом. Он не сказал ей этого потому, что княжна Марья стала бы просить отца дать свое согласие, и не достигнув бы цели, раздражила бы отца, и на себе бы понесла всю тяжесть его неудовольствия. Впрочем, писал он, тогда еще дело не было так окончательно решено, как теперь. «Тогда отец назначил мне срок, год, и вот уже шесть месяцев, половина прошло из назначенного срока, и я остаюсь более, чем когда нибудь тверд в своем решении. Ежели бы доктора не задерживали меня здесь, на водах, я бы сам был в России, но теперь возвращение мое я должен отложить еще на три месяца. Ты знаешь меня и мои отношения с отцом. Мне ничего от него не нужно, я был и буду всегда независим, но сделать противное его воле, заслужить его гнев, когда может быть так недолго осталось ему быть с нами, разрушило бы наполовину мое счастие. Я пишу теперь ему письмо о том же и прошу тебя, выбрав добрую минуту, передать ему письмо и известить меня о том, как он смотрит на всё это и есть ли надежда на то, чтобы он согласился сократить срок на три месяца».
После долгих колебаний, сомнений и молитв, княжна Марья передала письмо отцу. На другой день старый князь сказал ей спокойно:
– Напиши брату, чтоб подождал, пока умру… Не долго – скоро развяжу…
Княжна хотела возразить что то, но отец не допустил ее, и стал всё более и более возвышать голос.
– Женись, женись, голубчик… Родство хорошее!… Умные люди, а? Богатые, а? Да. Хороша мачеха у Николушки будет! Напиши ты ему, что пускай женится хоть завтра. Мачеха Николушки будет – она, а я на Бурьенке женюсь!… Ха, ха, ха, и ему чтоб без мачехи не быть! Только одно, в моем доме больше баб не нужно; пускай женится, сам по себе живет. Может, и ты к нему переедешь? – обратился он к княжне Марье: – с Богом, по морозцу, по морозцу… по морозцу!…
После этой вспышки, князь не говорил больше ни разу об этом деле. Но сдержанная досада за малодушие сына выразилась в отношениях отца с дочерью. К прежним предлогам насмешек прибавился еще новый – разговор о мачехе и любезности к m lle Bourienne.
– Отчего же мне на ней не жениться? – говорил он дочери. – Славная княгиня будет! – И в последнее время, к недоуменью и удивлению своему, княжна Марья стала замечать, что отец ее действительно начинал больше и больше приближать к себе француженку. Княжна Марья написала князю Андрею о том, как отец принял его письмо; но утешала брата, подавая надежду примирить отца с этою мыслью.
Николушка и его воспитание, Andre и религия были утешениями и радостями княжны Марьи; но кроме того, так как каждому человеку нужны свои личные надежды, у княжны Марьи была в самой глубокой тайне ее души скрытая мечта и надежда, доставлявшая ей главное утешение в ее жизни. Утешительную эту мечту и надежду дали ей божьи люди – юродивые и странники, посещавшие ее тайно от князя. Чем больше жила княжна Марья, чем больше испытывала она жизнь и наблюдала ее, тем более удивляла ее близорукость людей, ищущих здесь на земле наслаждений и счастия; трудящихся, страдающих, борющихся и делающих зло друг другу, для достижения этого невозможного, призрачного и порочного счастия. «Князь Андрей любил жену, она умерла, ему мало этого, он хочет связать свое счастие с другой женщиной. Отец не хочет этого, потому что желает для Андрея более знатного и богатого супружества. И все они борются и страдают, и мучают, и портят свою душу, свою вечную душу, для достижения благ, которым срок есть мгновенье. Мало того, что мы сами знаем это, – Христос, сын Бога сошел на землю и сказал нам, что эта жизнь есть мгновенная жизнь, испытание, а мы всё держимся за нее и думаем в ней найти счастье. Как никто не понял этого? – думала княжна Марья. Никто кроме этих презренных божьих людей, которые с сумками за плечами приходят ко мне с заднего крыльца, боясь попасться на глаза князю, и не для того, чтобы не пострадать от него, а для того, чтобы его не ввести в грех. Оставить семью, родину, все заботы о мирских благах для того, чтобы не прилепляясь ни к чему, ходить в посконном рубище, под чужим именем с места на место, не делая вреда людям, и молясь за них, молясь и за тех, которые гонят, и за тех, которые покровительствуют: выше этой истины и жизни нет истины и жизни!»
Была одна странница, Федосьюшка, 50 ти летняя, маленькая, тихенькая, рябая женщина, ходившая уже более 30 ти лет босиком и в веригах. Ее особенно любила княжна Марья. Однажды, когда в темной комнате, при свете одной лампадки, Федосьюшка рассказывала о своей жизни, – княжне Марье вдруг с такой силой пришла мысль о том, что Федосьюшка одна нашла верный путь жизни, что она решилась сама пойти странствовать. Когда Федосьюшка пошла спать, княжна Марья долго думала над этим и наконец решила, что как ни странно это было – ей надо было итти странствовать. Она поверила свое намерение только одному духовнику монаху, отцу Акинфию, и духовник одобрил ее намерение. Под предлогом подарка странницам, княжна Марья припасла себе полное одеяние странницы: рубашку, лапти, кафтан и черный платок. Часто подходя к заветному комоду, княжна Марья останавливалась в нерешительности о том, не наступило ли уже время для приведения в исполнение ее намерения.
Часто слушая рассказы странниц, она возбуждалась их простыми, для них механическими, а для нее полными глубокого смысла речами, так что она была несколько раз готова бросить всё и бежать из дому. В воображении своем она уже видела себя с Федосьюшкой в грубом рубище, шагающей с палочкой и котомочкой по пыльной дороге, направляя свое странствие без зависти, без любви человеческой, без желаний от угодников к угодникам, и в конце концов, туда, где нет ни печали, ни воздыхания, а вечная радость и блаженство.
«Приду к одному месту, помолюсь; не успею привыкнуть, полюбить – пойду дальше. И буду итти до тех пор, пока ноги подкосятся, и лягу и умру где нибудь, и приду наконец в ту вечную, тихую пристань, где нет ни печали, ни воздыхания!…» думала княжна Марья.
Но потом, увидав отца и особенно маленького Коко, она ослабевала в своем намерении, потихоньку плакала и чувствовала, что она грешница: любила отца и племянника больше, чем Бога.



Библейское предание говорит, что отсутствие труда – праздность была условием блаженства первого человека до его падения. Любовь к праздности осталась та же и в падшем человеке, но проклятие всё тяготеет над человеком, и не только потому, что мы в поте лица должны снискивать хлеб свой, но потому, что по нравственным свойствам своим мы не можем быть праздны и спокойны. Тайный голос говорит, что мы должны быть виновны за то, что праздны. Ежели бы мог человек найти состояние, в котором он, будучи праздным, чувствовал бы себя полезным и исполняющим свой долг, он бы нашел одну сторону первобытного блаженства. И таким состоянием обязательной и безупречной праздности пользуется целое сословие – сословие военное. В этой то обязательной и безупречной праздности состояла и будет состоять главная привлекательность военной службы.
Николай Ростов испытывал вполне это блаженство, после 1807 года продолжая служить в Павлоградском полку, в котором он уже командовал эскадроном, принятым от Денисова.
Ростов сделался загрубелым, добрым малым, которого московские знакомые нашли бы несколько mauvais genre [дурного тона], но который был любим и уважаем товарищами, подчиненными и начальством и который был доволен своей жизнью. В последнее время, в 1809 году, он чаще в письмах из дому находил сетования матери на то, что дела расстраиваются хуже и хуже, и что пора бы ему приехать домой, обрадовать и успокоить стариков родителей.
Читая эти письма, Николай испытывал страх, что хотят вывести его из той среды, в которой он, оградив себя от всей житейской путаницы, жил так тихо и спокойно. Он чувствовал, что рано или поздно придется опять вступить в тот омут жизни с расстройствами и поправлениями дел, с учетами управляющих, ссорами, интригами, с связями, с обществом, с любовью Сони и обещанием ей. Всё это было страшно трудно, запутано, и он отвечал на письма матери, холодными классическими письмами, начинавшимися: Ma chere maman [Моя милая матушка] и кончавшимися: votre obeissant fils, [Ваш послушный сын,] умалчивая о том, когда он намерен приехать. В 1810 году он получил письма родных, в которых извещали его о помолвке Наташи с Болконским и о том, что свадьба будет через год, потому что старый князь не согласен. Это письмо огорчило, оскорбило Николая. Во первых, ему жалко было потерять из дома Наташу, которую он любил больше всех из семьи; во вторых, он с своей гусарской точки зрения жалел о том, что его не было при этом, потому что он бы показал этому Болконскому, что совсем не такая большая честь родство с ним и что, ежели он любит Наташу, то может обойтись и без разрешения сумасбродного отца. Минуту он колебался не попроситься ли в отпуск, чтоб увидать Наташу невестой, но тут подошли маневры, пришли соображения о Соне, о путанице, и Николай опять отложил. Но весной того же года он получил письмо матери, писавшей тайно от графа, и письмо это убедило его ехать. Она писала, что ежели Николай не приедет и не возьмется за дела, то всё именье пойдет с молотка и все пойдут по миру. Граф так слаб, так вверился Митеньке, и так добр, и так все его обманывают, что всё идет хуже и хуже. «Ради Бога, умоляю тебя, приезжай сейчас же, ежели ты не хочешь сделать меня и всё твое семейство несчастными», писала графиня.
Письмо это подействовало на Николая. У него был тот здравый смысл посредственности, который показывал ему, что было должно.
Теперь должно было ехать, если не в отставку, то в отпуск. Почему надо было ехать, он не знал; но выспавшись после обеда, он велел оседлать серого Марса, давно не езженного и страшно злого жеребца, и вернувшись на взмыленном жеребце домой, объявил Лаврушке (лакей Денисова остался у Ростова) и пришедшим вечером товарищам, что подает в отпуск и едет домой. Как ни трудно и странно было ему думать, что он уедет и не узнает из штаба (что ему особенно интересно было), произведен ли он будет в ротмистры, или получит Анну за последние маневры; как ни странно было думать, что он так и уедет, не продав графу Голуховскому тройку саврасых, которых польский граф торговал у него, и которых Ростов на пари бил, что продаст за 2 тысячи, как ни непонятно казалось, что без него будет тот бал, который гусары должны были дать панне Пшаздецкой в пику уланам, дававшим бал своей панне Боржозовской, – он знал, что надо ехать из этого ясного, хорошего мира куда то туда, где всё было вздор и путаница.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Витебское_гетто&oldid=80314139»