Гетто в Ивацевичах
| Гетто в Ивацевичах | |
 | |
| Тип |
закрытое |
|---|---|
| Местонахождение | |
| Период существования |
лето 1941 — 11 августа 1942 года |
| Гетто в Ивацевичах на Викискладе | |
Гетто в Иваце́вичах (лето 1941 — 11 августа 1942) — еврейское гетто, место принудительного переселения евреев города Ивацевичи Брестской области и близлежащих населённых пунктов в процессе преследования и уничтожения евреев во время оккупации территории Белоруссии войсками нацистской Германии в период Второй мировой войны.
Содержание
Оккупация Ивацевичей и создание гетто
Перед войной еврейское население Ивацевичей значительно пополнилось беженцами из районов Польши, захваченных немцами в сентябре 1939 года, и к началу оккупации составляло около 300 человек. Ивацевичи были захвачены немецкими войсками 24 июня 1941 года[1].
Евреям сразу же приказали нашить на одежду (на спину и грудь) крупные матерчатые метки в виде жёлтых кругов[1][2].
Немцы отобрали у евреев все сбережения, всю утварь и инструменты — оборудование, швейные машины, лошадей, фургоны, велосипеды и остальное имущество[2].
Вскоре после оккупации немцы, реализуя нацистскую программу уничтожения евреев, организовали в Ивацевичах гетто, куда стали пригонять и евреев из близлежащих деревень[3][4][5].
Условия в гетто
Гетто было расположено в переполненной маленькой гостинице на окраинной улице, ведущей к железнодорожной станции, которая шла параллельно центральной улице Ивацевичей. Территория гетто была обнесена колючей проволокой[1][2].
Узников ежедневно избивали и использовали на принудительных работах — стройках, прокладке дороги, погрузочно-разгрузочных работах на железнодорожной станции. Норма выдаваемого питания была минимальной — 200 гр хлеба на сутки[6][1]. По воспоминаниям свидетелей, в гетто приходили местные крестьяне и уговаривали: «Отдайте нам всё, вас и так убьют…»[2].
Уничтожение гетто
В феврале 1942 года, в сильный мороз и снежный буран, евреев из Ивацевичского гетто пешком погнали через лес в Коссово — 20 километров от Ивацевичей. Всех, кто оказался не в силах встать в строй, убили на месте. Люди падали от изнеможения, получали обморожения рук и ног. В Коссовском гетто их не смогли принять, и через два дня евреев погнали обратно[1][2].
В марте 1942 года были расстреляны 620 ивацевичских евреев[4][5].
В августе 1942 года немцы приказали евреям собрать и выдать всё золото, заставив даже снять зубные коронки. За деревней оккупанты приготовили яму 10 на 5 метров. «Акция» (таким эвфемизмом немцы предпочитали называть организованные ими массовые убийства) состоялась рано утром 11 августа 1942 года. Раздетых донага евреев поставили на край ямы и расстреляли. В убийстве участвовали литовские добровольцы из карательного батальона СС и украинские полицаи. После расстрела немцы и полицейские поделили между собой одежду и личные вещи убитых[2].
Память
На одном из мест убийства евреев Ивацевичей установлен памятник.
Опубликованы неполные списки убитых евреев Ивацевичей и ближайших деревень[7].
Источники
- В.П. Касько, Г.К. Кисялёў, У.М. Макар i iнш. (рэдкал.), М.В. Банасевiч, В.П. Касько i iнш.(укладальнiкi). «Памяць. Iвацэвiцкi раён». — Мн.: «БЕЛТА», 1997. — 496 с. — ISBN 985-6302-06-4. (белор.)
- Л. Смиловицкий. [www.souz.co.il/clubs/read.html?article=2236&Club_ID=1 Гетто Белоруссии — примеры геноцида] (из книги «Катастрофа евреев в Белоруссии, 1941—1944 гг.»
- Адамушко В. И., Бирюкова О. В., Крюк В. П., Кудрякова Г. А. Справочник о местах принудительного содержания гражданского населения на оккупированной территории Беларуси 1941-1944. — Мн.: Национальный архив Республики Беларусь, Государственный комитет по архивам и делопроизводству Республики Беларусь, 2001. — 158 с. — 2000 экз. — ISBN 985-6372-19-4.
- [rujen.ru/index.php/%D0%98%D0%B2%D0%B0%D1%86%D0%B5%D0%B2%D0%B8%D1%87%D0%B8 Ивацевичи] — статья из Российской еврейской энциклопедии;
- Национальный архив Республики Беларусь (НАРБ). — фонд 861, опись 1, дело 3, лист 53;
- Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). — фонд 7021, опись 3, дело 19, лист 4;
Напишите отзыв о статье "Гетто в Ивацевичах"
Литература
- Смиловицкий Л. Л. [drive.google.com/file/d/0B6aCed1Z3JywSFpZRkJXaHp0YXc/view?usp=sharing Катастрофа евреев в Белоруссии, 1941—1944]. — Тель-Авив: Библиотека Матвея Черного, 2000. — 432 с. — ISBN 965-7094-24-0.
- Ицхак Арад. Уничтожение евреев СССР в годы немецкой оккупации (1941—1944). Сборник документов и материалов, Иерусалим, издательство Яд ва-Шем, 1991, ISBN 9653080105
- Черноглазова Р. А., Хеер Х. Трагедия евреев Белоруссии в 1941— 1944 гг.: сборник материалов и документов. — Изд. 2-е, испр. и доп.. — Мн.: Э. С. Гальперин, 1997. — 398 с. — 1000 экз. — ISBN 985627902X.
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 5 [mb.s5x.org/homoliber.org/ru/uh/uh030603.shtml Сара Росс (Рожанская). Ивацевичи: как это было]
- ↑ 1 2 3 4 5 6 Л. Смиловицкий, [mishpoha.org/n19/19a12.shtml От Ивацевичей до Австралии, или путешествие длиной в жизнь]
- ↑ «Памяць. Iвацэвiцкi раён», 1997, с. 251, 254.
- ↑ 1 2 [rujen.ru/index.php/%D0%98%D0%B2%D0%B0%D1%86%D0%B5%D0%B2%D0%B8%D1%87%D0%B8 Ивацевичи] — статья из Российской еврейской энциклопедии
- ↑ 1 2 Адамушко В. И., Бирюкова О. В., Крюк В. П., Кудрякова Г. А. Справочник о местах принудительного содержания гражданского населения на оккупированной территории Беларуси 1941-1944. — Мн.: Национальный архив Республики Беларусь, Государственный комитет по архивам и делопроизводству Республики Беларусь, 2001. — 158 с. — 2000 экз. — ISBN 985-6372-19-4.
- ↑ «Памяць. Iвацэвiцкi раён», 1997, с. 254.
- ↑ «Памяць. Iвацэвiцкi раён», 1997, с. 274-275.
См. также
Отрывок, характеризующий Гетто в Ивацевичах
С Каратаевым, на третий день выхода из Москвы, сделалась та лихорадка, от которой он лежал в московском гошпитале, и по мере того как Каратаев ослабевал, Пьер отдалялся от него. Пьер не знал отчего, но, с тех пор как Каратаев стал слабеть, Пьер должен был делать усилие над собой, чтобы подойти к нему. И подходя к нему и слушая те тихие стоны, с которыми Каратаев обыкновенно на привалах ложился, и чувствуя усилившийся теперь запах, который издавал от себя Каратаев, Пьер отходил от него подальше и не думал о нем.В плену, в балагане, Пьер узнал не умом, а всем существом своим, жизнью, что человек сотворен для счастья, что счастье в нем самом, в удовлетворении естественных человеческих потребностей, и что все несчастье происходит не от недостатка, а от излишка; но теперь, в эти последние три недели похода, он узнал еще новую, утешительную истину – он узнал, что на свете нет ничего страшного. Он узнал, что так как нет положения, в котором бы человек был счастлив и вполне свободен, так и нет положения, в котором бы он был бы несчастлив и несвободен. Он узнал, что есть граница страданий и граница свободы и что эта граница очень близка; что тот человек, который страдал оттого, что в розовой постели его завернулся один листок, точно так же страдал, как страдал он теперь, засыпая на голой, сырой земле, остужая одну сторону и пригревая другую; что, когда он, бывало, надевал свои бальные узкие башмаки, он точно так же страдал, как теперь, когда он шел уже босой совсем (обувь его давно растрепалась), ногами, покрытыми болячками. Он узнал, что, когда он, как ему казалось, по собственной своей воле женился на своей жене, он был не более свободен, чем теперь, когда его запирали на ночь в конюшню. Из всего того, что потом и он называл страданием, но которое он тогда почти не чувствовал, главное были босые, стертые, заструпелые ноги. (Лошадиное мясо было вкусно и питательно, селитренный букет пороха, употребляемого вместо соли, был даже приятен, холода большого не было, и днем на ходу всегда бывало жарко, а ночью были костры; вши, евшие тело, приятно согревали.) Одно было тяжело в первое время – это ноги.
Во второй день перехода, осмотрев у костра свои болячки, Пьер думал невозможным ступить на них; но когда все поднялись, он пошел, прихрамывая, и потом, когда разогрелся, пошел без боли, хотя к вечеру страшнее еще было смотреть на ноги. Но он не смотрел на них и думал о другом.
Теперь только Пьер понял всю силу жизненности человека и спасительную силу перемещения внимания, вложенную в человека, подобную тому спасительному клапану в паровиках, который выпускает лишний пар, как только плотность его превышает известную норму.
Он не видал и не слыхал, как пристреливали отсталых пленных, хотя более сотни из них уже погибли таким образом. Он не думал о Каратаеве, который слабел с каждым днем и, очевидно, скоро должен был подвергнуться той же участи. Еще менее Пьер думал о себе. Чем труднее становилось его положение, чем страшнее была будущность, тем независимее от того положения, в котором он находился, приходили ему радостные и успокоительные мысли, воспоминания и представления.
22 го числа, в полдень, Пьер шел в гору по грязной, скользкой дороге, глядя на свои ноги и на неровности пути. Изредка он взглядывал на знакомую толпу, окружающую его, и опять на свои ноги. И то и другое было одинаково свое и знакомое ему. Лиловый кривоногий Серый весело бежал стороной дороги, изредка, в доказательство своей ловкости и довольства, поджимая заднюю лапу и прыгая на трех и потом опять на всех четырех бросаясь с лаем на вороньев, которые сидели на падали. Серый был веселее и глаже, чем в Москве. Со всех сторон лежало мясо различных животных – от человеческого до лошадиного, в различных степенях разложения; и волков не подпускали шедшие люди, так что Серый мог наедаться сколько угодно.
Дождик шел с утра, и казалось, что вот вот он пройдет и на небе расчистит, как вслед за непродолжительной остановкой припускал дождик еще сильнее. Напитанная дождем дорога уже не принимала в себя воды, и ручьи текли по колеям.
Пьер шел, оглядываясь по сторонам, считая шаги по три, и загибал на пальцах. Обращаясь к дождю, он внутренне приговаривал: ну ка, ну ка, еще, еще наддай.
Ему казалось, что он ни о чем не думает; но далеко и глубоко где то что то важное и утешительное думала его душа. Это что то было тончайшее духовное извлечение из вчерашнего его разговора с Каратаевым.
Вчера, на ночном привале, озябнув у потухшего огня, Пьер встал и перешел к ближайшему, лучше горящему костру. У костра, к которому он подошел, сидел Платон, укрывшись, как ризой, с головой шинелью, и рассказывал солдатам своим спорым, приятным, но слабым, болезненным голосом знакомую Пьеру историю. Было уже за полночь. Это было то время, в которое Каратаев обыкновенно оживал от лихорадочного припадка и бывал особенно оживлен. Подойдя к костру и услыхав слабый, болезненный голос Платона и увидав его ярко освещенное огнем жалкое лицо, Пьера что то неприятно кольнуло в сердце. Он испугался своей жалости к этому человеку и хотел уйти, но другого костра не было, и Пьер, стараясь не глядеть на Платона, подсел к костру.
– Что, как твое здоровье? – спросил он.
– Что здоровье? На болезнь плакаться – бог смерти не даст, – сказал Каратаев и тотчас же возвратился к начатому рассказу.
– …И вот, братец ты мой, – продолжал Платон с улыбкой на худом, бледном лице и с особенным, радостным блеском в глазах, – вот, братец ты мой…
