Гетто в Кожан-Городке

Гетто в Кожан-Городке
Памятник на братской могиле евреев Кожан-Городка
Тип	закрытое
Местонахождение	Кожан-Городок Лунинецкого района Брестской области
Период существования	лето 1941 — 3 сентября 1942 года
Гетто в Кожан-Городке на Викискладе

Гетто в Кожа́н-Городке́ (лето 1941 — 3 сентября 1942) — еврейское гетто, место принудительного переселения евреев деревни Кожан-Городок Лунинецкого района Брестской области и близлежащих населённых пунктов в процессе преследования и уничтожения евреев во время оккупации территории Белоруссии войсками нацистской Германии в период Второй мировой войны.

Оккупация Кожан-Городка и создание гетто

Деревня Кожан-Городок была занята войсками вермахта 10 июля 1941 года, и оккупация продолжалась 3 года — до 10 июля 1944 года.

Евреи Кожан-Городка, как и все жители Западной Белоруссии, которые до 17 сентября 1939 года были в составе Польши, не смогли эвакуироваться, потому что без специальных пропусков советские военные патрули, несмотря на близость немецких войск, закрывали им выезд на восток дальше Микашевичей.

Во время оккупации деревня административно относилась к Лахвенской гмине Лунинецкой районной управы Пинской округи рейхскомиссариата Украина.

После оккупации немцы, реализуя гитлеровскую программу уничтожения евреев, организовали в местечке гетто.

Условия в гетто

Территория гетто была ограничена улицами Пески и Бирюковка и включала в себя не менее десяти домов.

Гетто охранялось немецкими солдатами и полицаями.

Евреев использовали на самых тяжелых принудительных работах, заставляя ремонтировать мосты и дороги, вручную валить и перетаскивать толстые деревья, вручную распиливать бревна на доски. Евреев, в том числе женщин и детей, запрягали в телеги и использовали вместо лошадей.

Уничтожение гетто

Уже до намеченной даты уничтожения евреев перестали выпускать из гетто и не давали им никакой еды.

3 сентября 1942 года узников вывели на окраину деревни к еврейскому кладбищу. Обреченных людей подводили небольшими группами к подготовленной могильной яме глубже человеческого роста, заставляли раздеться догола и расстреливали.

Из стенограммы франкфуртского процесса 1973 г.: «Главное управление СС. Бергаль Расп командиру СД в Пинске Раску и гебитскомиссару (лично) Главное управление СС поручает вам организовать в период с августа по сентябрь 1942 г. ликвидацию еврейского населения района. Гебитскомиссариат обязан позаботиться в кратчайшие сроки о подготовке акции. Акция должна быть проведена в соответствии со следующим планом: Следует заранее подготовить ямы для захоронения трупов. Герметично закрыть гетто. Евреи должны быть сконцентрированы в одном месте для более организованного сопровождения до места акции. Маршевый строй в сопровождении охраны — колонны на сто человек (100). Евреи выстраиваются возле рвов спиной к вооруженным автоматчикам. Следующие партии должны ложиться на трупы и расстреливаться с близкой дистанции. Перед акцией и после неё силы безопасности и СД получают водку.»

Затем одежду убитых прощупали в поисках зашитых ценностей, погрузили в телегу и отвезли в полицию.

Нескольким местным крестьянам приказали закопать могилу, доверху заполненную плотно уложенными телами убитых и раненых, но ещё живых людей. Заживо погребенными оказалось множество евреев, потому что каратели спешили — в этот же день у них было запланировано уничтожение ещё и гетто в Лахве.

Всего в этот день в Кожан-Городке были убиты 937 евреев.

Случаи спасения

Убежать с места расстрела было практически невозможно — вокруг кроме редких молодых низкорослых деревьев ничего не было и укрыться было негде.

Но примерно 15 человек сумели спастись. Например, двое подростков убежали по дороге к месту расстрела и им помог скрыться местный житель Павел Коротыш-Ливончик. Спасшиеся евреи, среди которых были Улицкий, Мучник, братья Семён и Давид Луцкие, в большинстве впоследствии воевали в партизанах.

Память

Комиссия ЧГК по Лунинецкому району обследовала братскую могилу с восточной стороны еврейского кладбища Кожан-Городка и выяснила, что там похоронены 937 евреев, в том числе 325 женщин и 301 ребёнок.

Имеются неполные списки жертв геноцида евреев в Кожан-Городке.

В 1971 году на братской могиле евреев в Кожан-Городке местными властями была установлена стела с надписью: «Здесь в 1942 году зверски расстреляно немецкими фашистами 937 советских граждан» — без упоминания о национальности погибших.

В 1993 году памятник реконструировали. Под шестиконечной звездой появилась надпись на иврите и белорусском языке: «Братская могила. Евреям Кожан-Городка, которые погибли от рук немецких нацистов в 1941—1943 годах. Вечная память погибшим. Объединение евреев из Лунинца и Кожан-Городка в Израиле». В нижней части стелы вмурована доска с надписью, снятая с первого памятника.

Источники

• Адамушко В. И., Бирюкова О. В., Крюк В. П., Кудрякова Г. А. Справочник о местах принудительного содержания гражданского населения на оккупированной территории Беларуси 1941-1944. — Мн.: Национальный архив Республики Беларусь, Государственный комитет по архивам и делопроизводству Республики Беларусь, 2001. — 158 с. — 2000 экз. — ISBN 985-6372-19-4.
• [rujen.ru/index.php/%D0%9A%D0%BE%D0%B6%D0%B0%D0%BD-%D0%93%D0%BE%D1%80%D0%BE%D0%B4%D0%BE%D0%BA Кожан-Городок] — статья из Российской еврейской энциклопедии;
• Э.Н. Гнеўка, А.Л. Петрашкевiч i iнш. (рэдкал.), Т.В. Канапацкая (укладальнiк). «Памяць. Лунiнецкi раён». — Мн.: «Беларусь», 1995. — 720 с. — ISBN 985-01-0029-X.  (белор.)
• Национальный архив Республики Беларусь (НАРБ). — фонд 861, опись 1, дело 11, лист 4;
• Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). — фонд 7021, опись 90, дело 31, листы 2, 2об;
• Зональный государственный архив в г. Пинске, — фонд 118, опись 1, дела 5, 9;

См. также

• Гетто в Лунинецком районе

Литература

• Смиловицкий Л. Л. [drive.google.com/file/d/0B6aCed1Z3JywSFpZRkJXaHp0YXc/view?usp=sharing Катастрофа евреев в Белоруссии, 1941—1944]. — Тель-Авив: Библиотека Матвея Черного, 2000. — 432 с. — ISBN 965-7094-24-0.
• Ицхак Арад. Уничтожение евреев СССР в годы немецкой оккупации (1941—1944). Сборник документов и материалов, Иерусалим, издательство Яд ва-Шем, 1991, ISBN 9653080105
• Черноглазова Р. А., Хеер Х. Трагедия евреев Белоруссии в 1941— 1944 гг.: сборник материалов и документов. — Изд. 2-е, испр. и доп.. — Мн.: Э. С. Гальперин, 1997. — 398 с. — 1000 экз. — ISBN 985627902X.

Отрывок, характеризующий Гетто в Кожан-Городке

В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.
– Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин.
– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром.
– Ведь это не шутки шутить, – говорил он. – Хорошо, кто один. Одна голова и бедна – так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, да все имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство после этого?.. Эх, перевешал бы разбойников…
– Да ну, будет, – говорил другой.
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.
– А, Яков Алпатыч, ты зачем?
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.
– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.
– Довели, что погибать всем… разбойники! – опять проговорил он и сошел с крыльца.
Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.
– Господину барону Ашу от генерала аншефа князя Болконского, – провозгласил он так торжественно и значительно, что чиновник обратился к нему и взял его письмо. Через несколько минут губернатор принял Алпатыча и поспешно сказал ему:
– Доложи князю и княжне, что мне ничего не известно было: я поступал по высшим приказаниям – вот…
Он дал бумагу Алпатычу.
– А впрочем, так как князь нездоров, мой совет им ехать в Москву. Я сам сейчас еду. Доложи… – Но губернатор не договорил: в дверь вбежал запыленный и запотелый офицер и начал что то говорить по французски. На лице губернатора изобразился ужас.
– Иди, – сказал он, кивнув головой Алпатычу, и стал что то спрашивать у офицера. Жадные, испуганные, беспомощные взгляды обратились на Алпатыча, когда он вышел из кабинета губернатора. Невольно прислушиваясь теперь к близким и все усиливавшимся выстрелам, Алпатыч поспешил на постоялый двор. Бумага, которую дал губернатор Алпатычу, была следующая: