Гетто в Томашовке (Брестская область)

Гетто в Томашовке
Памятник 1954 года убитым евреям Томашовки
Местонахождение	Томашовка Брестского района Брестской области
Координаты	51°33′20″ с. ш. 23°36′11″ в. д.51.55556° с. ш. 23.60306° в. д. / 51.55556; 23.60306
Период существования	июль 1942 года
Гетто в Томашовке на Викискладе

Гетто в Томашо́вке (июль 1942 года) — еврейское гетто, место принудительного переселения евреев поселка Томашовка Брестского района Брестской области и близлежащих населённых пунктов в процессе преследования и уничтожения евреев во время оккупации территории Белоруссии войсками нацистской Германии в период Второй мировой войны.

Война и оккупация Томашовки

До начала Второй мировой войны деревня Томашовка находилась в составе Польши, после раздела Польши — включена в состав СССР. В июне 1941 года была захвачена вермахтом и находилась под немецкой оккупацией до 22 июля 1944 года.

Создание гетто

В июле 1942 года немцы, последовательно реализуя нацистскую программу уничтожения евреев, создали в Томашовке гетто под названием «Фирма Райнеке». Туда были согнаны примерно 2000 евреев — не только местных, но и из ближайших местечек.

Гетто занимало площадь в 1,5 квадратных километра. Умирающих от голода и холода полураздетых узников постоянно избивали.

Уничтожение гетто

Систематические массовые убийства начали проводиться сразу после организации гетто. Расстрелы проводили размещенный в Домачево кавалерийский эскадрон жандармерии, полиция и зондеркоманда СД. Более 500 евреев Томашовского гетто были умерщвлены в душегубках.

По одним данным, к концу июля, по другим — 20 сентября 1942 года все евреи в Томашовке были убиты. Последних узников убивали в течение четырёх дней на Комаровском поле у противотанкового рва в 1,5 километрах к юго-востоку от деревни, в 500 метрах по правую сторону дороги Влодава-Брест.

Память

В 1954 году на могиле жертв геноцида евреев был установлен обелиск. В «Книге Памяти» Брестского района опубликованы неполные списки евреев, убитых в Томашовке.

См. также

• Гетто в Брестском районе

Использованная литература

• Г.К. Кисялёў (галоўны рэдактар), Л.К. Грышко, А.Л. Петрашкевiч i iнш. (рэдкал.), В.П. Россiхiн (укладальнiк). «Памяць. Брэсцкi раён». — Мн.: «БЕЛТА», 1998. — 574 с. — ISBN 985-6302-13-7.  (белор.)
• Томашевка // Холокост на территории СССР: Энциклопедия / Гл. ред. И. А. Альтман. — М.: РОССПЭН, 2009. — С. 983. — 1143 с. — 1000 экз. — ISBN 978-5-8243-1296-6.
• Адамушко В. И., Бирюкова О. В., Крюк В. П., Кудрякова Г. А. Справочник о местах принудительного содержания гражданского населения на оккупированной территории Беларуси 1941-1944. — Мн.: Национальный архив Республики Беларусь, Государственный комитет по архивам и делопроизводству Республики Беларусь, 2001. — 158 с. — 2000 экз. — ISBN 985-6372-19-4.

Архивные документы

• Национальный архив Республики Беларусь (НАРБ). — фонд 861, опись 1, дело 3, лист 5;
• Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). — фонд 7021, опись 83, дело 14, лист 5об.;
• Государственный архив Брестской области (ГАБО), — фонд 514, опись 1, дело 195, листы 5, 5об., 9, 15, 16, 17.

Дополнительная литература

• Смиловицкий Л. Л. [drive.google.com/file/d/0B6aCed1Z3JywSFpZRkJXaHp0YXc/view?usp=sharing Катастрофа евреев в Белоруссии, 1941—1944]. — Тель-Авив: Библиотека Матвея Черного, 2000. — 432 с. — ISBN 965-7094-24-0.
• Ицхак Арад. Уничтожение евреев СССР в годы немецкой оккупации (1941—1944). Сборник документов и материалов, Иерусалим, издательство Яд ва-Шем, 1991, ISBN 9653080105
• Черноглазова Р. А., Хеер Х. Трагедия евреев Белоруссии в 1941— 1944 гг.: сборник материалов и документов. — Изд. 2-е, испр. и доп.. — Мн.: Э. С. Гальперин, 1997. — 398 с. — 1000 экз. — ISBN 985627902X.

Отрывок, характеризующий Гетто в Томашовке (Брестская область)

– Так я пойду к себе. Когда можно будет, вы мне скажите.
Он вышел, и звонкий, но негромкий смех сестры с родинкой послышался за ним.
На другой день приехал князь Василий и поместился в доме графа. Он призвал к себе Пьера и сказал ему:
– Mon cher, si vous vous conduisez ici, comme a Petersbourg, vous finirez tres mal; c'est tout ce que je vous dis. [Мой милый, если вы будете вести себя здесь, как в Петербурге, вы кончите очень дурно; больше мне нечего вам сказать.] Граф очень, очень болен: тебе совсем не надо его видеть.
С тех пор Пьера не тревожили, и он целый день проводил один наверху, в своей комнате.
В то время как Борис вошел к нему, Пьер ходил по своей комнате, изредка останавливаясь в углах, делая угрожающие жесты к стене, как будто пронзая невидимого врага шпагой, и строго взглядывая сверх очков и затем вновь начиная свою прогулку, проговаривая неясные слова, пожимая плечами и разводя руками.
– L'Angleterre a vecu, [Англии конец,] – проговорил он, нахмуриваясь и указывая на кого то пальцем. – M. Pitt comme traitre a la nation et au droit des gens est condamiene a… [Питт, как изменник нации и народному праву, приговаривается к…] – Он не успел договорить приговора Питту, воображая себя в эту минуту самим Наполеоном и вместе с своим героем уже совершив опасный переезд через Па де Кале и завоевав Лондон, – как увидал входившего к нему молодого, стройного и красивого офицера. Он остановился. Пьер оставил Бориса четырнадцатилетним мальчиком и решительно не помнил его; но, несмотря на то, с свойственною ему быстрою и радушною манерой взял его за руку и дружелюбно улыбнулся.
– Вы меня помните? – спокойно, с приятной улыбкой сказал Борис. – Я с матушкой приехал к графу, но он, кажется, не совсем здоров.
– Да, кажется, нездоров. Его всё тревожат, – отвечал Пьер, стараясь вспомнить, кто этот молодой человек.
Борис чувствовал, что Пьер не узнает его, но не считал нужным называть себя и, не испытывая ни малейшего смущения, смотрел ему прямо в глаза.
– Граф Ростов просил вас нынче приехать к нему обедать, – сказал он после довольно долгого и неловкого для Пьера молчания.
– А! Граф Ростов! – радостно заговорил Пьер. – Так вы его сын, Илья. Я, можете себе представить, в первую минуту не узнал вас. Помните, как мы на Воробьевы горы ездили c m me Jacquot… [мадам Жако…] давно.
– Вы ошибаетесь, – неторопливо, с смелою и несколько насмешливою улыбкой проговорил Борис. – Я Борис, сын княгини Анны Михайловны Друбецкой. Ростова отца зовут Ильей, а сына – Николаем. И я m me Jacquot никакой не знал.
Пьер замахал руками и головой, как будто комары или пчелы напали на него.
– Ах, ну что это! я всё спутал. В Москве столько родных! Вы Борис…да. Ну вот мы с вами и договорились. Ну, что вы думаете о булонской экспедиции? Ведь англичанам плохо придется, ежели только Наполеон переправится через канал? Я думаю, что экспедиция очень возможна. Вилльнев бы не оплошал!
Борис ничего не знал о булонской экспедиции, он не читал газет и о Вилльневе в первый раз слышал.
– Мы здесь в Москве больше заняты обедами и сплетнями, чем политикой, – сказал он своим спокойным, насмешливым тоном. – Я ничего про это не знаю и не думаю. Москва занята сплетнями больше всего, – продолжал он. – Теперь говорят про вас и про графа.
Пьер улыбнулся своей доброю улыбкой, как будто боясь за своего собеседника, как бы он не сказал чего нибудь такого, в чем стал бы раскаиваться. Но Борис говорил отчетливо, ясно и сухо, прямо глядя в глаза Пьеру.
– Москве больше делать нечего, как сплетничать, – продолжал он. – Все заняты тем, кому оставит граф свое состояние, хотя, может быть, он переживет всех нас, чего я от души желаю…
– Да, это всё очень тяжело, – подхватил Пьер, – очень тяжело. – Пьер всё боялся, что этот офицер нечаянно вдастся в неловкий для самого себя разговор.
– А вам должно казаться, – говорил Борис, слегка краснея, но не изменяя голоса и позы, – вам должно казаться, что все заняты только тем, чтобы получить что нибудь от богача.
«Так и есть», подумал Пьер.
– А я именно хочу сказать вам, чтоб избежать недоразумений, что вы очень ошибетесь, ежели причтете меня и мою мать к числу этих людей. Мы очень бедны, но я, по крайней мере, за себя говорю: именно потому, что отец ваш богат, я не считаю себя его родственником, и ни я, ни мать никогда ничего не будем просить и не примем от него.
Пьер долго не мог понять, но когда понял, вскочил с дивана, ухватил Бориса за руку снизу с свойственною ему быстротой и неловкостью и, раскрасневшись гораздо более, чем Борис, начал говорить с смешанным чувством стыда и досады.