Гетто в Трудах (Полоцкий район)

Гетто в Трудах
Памятник евреям - узникам местного гетто
Местонахождение	Труды Полоцкого района Витебской области
Период существования	лето 1941 — 7 февраля 1942 года
Число погибших	76
Гетто в Трудах на Викискладе

Гетто в Труда́х (лето 1941 — 7 февраля 1942) — еврейское гетто, место принудительного переселения евреев деревни Труды Малоситнянского сельсовета Полоцкого района Витебской области и близлежащих населённых пунктов в процессе преследования и уничтожения евреев во время оккупации территории Белоруссии войсками нацистской Германии в период Второй мировой войны.

Оккупация Трудов и создание гетто

К началу войны в деревне Труды</span>^ru_be кроме местных евреев, были и приезжие, которые приехали погостить к родственникам. Уже 11 июля 1941 года высадился немецкий десант и пути эвакуации были перекрыты. В июле 1941 года в центре местечка уже были размещены немецкий гарнизон и военная комендатура. Советская власть в деревне была восстановлена уже в ноябре 1943 года, хотя целиком Полоцкий район был освобожден только 4 июля 1944 года.

После оккупации немцы заставили всех евреев деревни нашить на верхнюю одежду желтые звезды. Реализуя нацистскую программу уничтожения евреев, всех их согнали в гетто, занимавшее три дома. Все ценности отобрали или выманили обманом. Евреев не кормили и использовали на самых тяжёлых, непосильных работах. Местные жители, когда могли, передавали им хоть какую-то еду.

Председатель колхоза выпросил у полицаев для работы кузнеца Срола из гетто. Срол забрал с собой жену с двумя детьми. Немцы узнали об этом и приехали к председателю. Срола убили при попытке убежать. Его детей подкинули и насадили на штыки, а жену застрелили.

Уничтожение гетто

4 февраля 1942 года всех евреев согнали в один дом и приказали сдать все ценности и вещи, обещая освободить. 6 февраля евреев снова согнали в один дом. К ночи 6 февраля в Труды приехала карательная команда, которая пьянствовала всю ночь, а утром 7 февраля они раздели евреев и пешком погнали их в урочище Рябиновка.

Евреев заставили самих выкопать себе яму. Немцы очень серьёзно относились к возможности еврейского сопротивления, и поэтому в первую очередь убивали в гетто или ещё до его создания евреев-мужчин в возрасте от 15 до 50 лет — несмотря на экономическую нецелесообразность, так как это были самые трудоспособные узники. По этой причине во время «акции» (таким эвфемизмом нацисты называли организованные ими массовые убийства) никто не убегал, потому что среди обреченных людей остались практически только обессиленные старики и дети. Убивали по два человека — подводили к яме и стреляли. Маленьких детей подкидывали вверх и расстреливали на лету. Среди полицаев был эстонец Лейбург. Тела убитых каратели закидали снегом, а вечером пригнали местных жителей и приказали им закопать погибших.

Случаи спасения

В тот день спасся Мотя (Марк) Раввин, который успел уйти к партизанам, выжил, а после войны вернулся в Труды. Также спаслась женщина по имени Фрада. Подросток Мулька успел бежать и прятался в деревне Хоняки, пока местный полицай не узнал про это. Мальчика отправили в Полоцк и там расстреляли.

Память

В списках погибших в Трудах, составленных комиссией ЧГК по Полоцкому району, из 76 убитых установлены фамилии только 64 человек.

В 1986 году на месте убийства жертвам геноцида евреев был поставлен обелиск с надписью: «Здесь в 1942 году немецко-фашистскими оккупантами расстреляны жители Трудовского сельского совета».

По свидетельствам, на этом месте расстреливали не только местных евреев, но и полоцких, которых привозили по железной дороге в Дретунь, а оттуда гнали на расстрел в Труды.

После войны в Трудах жила только одна еврейская семья — спасшегося Моти Раввина. Его первая семья погибла в деревне Рябиновка, а сын Борис Маркович Раввин, 1919 года рождения, погиб на фронте. Мотя Раввин взял в жены Фраду — ту, которая тоже сумела спастись.

Опубликованы неполные списки евреев, убитых в Трудах.

Источники

• Адамушко В. И., Бирюкова О. В., Крюк В. П., Кудрякова Г. А. Справочник о местах принудительного содержания гражданского населения на оккупированной территории Беларуси 1941-1944. — Мн.: Национальный архив Республики Беларусь, Государственный комитет по архивам и делопроизводству Республики Беларусь, 2001. — 158 с. — 2000 экз. — ISBN 985-6372-19-4.
• I.Б. Каросцік, Р.I. Маслоускі, А. Л. Петрашкевіч i iнш. (рэдкал.), С. С. Чарняўская (укладальнiк). «Памяць. Полацкі раён». — Мн.: «Вышэйшая школа», 1999. — 700 с. — ISBN 985-06-0447-6.  (белор.)
• Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). — фонд 7021, опись 92, дело 221, лист 5;

Дополнительная литература

• Смиловицкий Л. Л. [drive.google.com/file/d/0B6aCed1Z3JywSFpZRkJXaHp0YXc/view?usp=sharing Катастрофа евреев в Белоруссии, 1941—1944]. — Тель-Авив: Библиотека Матвея Черного, 2000. — 432 с. — ISBN 965-7094-24-0.
• Ицхак Арад. Уничтожение евреев СССР в годы немецкой оккупации (1941—1944). Сборник документов и материалов, Иерусалим, издательство Яд ва-Шем, 1991, ISBN 9653080105
• Черноглазова Р. А., Хеер Х. Трагедия евреев Белоруссии в 1941— 1944 гг.: сборник материалов и документов. — Изд. 2-е, испр. и доп.. — Мн.: Э. С. Гальперин, 1997. — 398 с. — 1000 экз. — ISBN 985627902X.
• Винница Г. Р. Холокост на оккупированной территории Восточной Беларуси в 1941—1945 годах. — Мн.: Ковчег, 2011. — 360 с. — 150 экз. — ISBN 978-985-6950-96-7.

См. также

• Гетто в Полоцком районе

Отрывок, характеризующий Гетто в Трудах (Полоцкий район)

В октябре 1805 года русские войска занимали села и города эрцгерцогства Австрийского, и еще новые полки приходили из России и, отягощая постоем жителей, располагались у крепости Браунау. В Браунау была главная квартира главнокомандующего Кутузова.
11 го октября 1805 года один из только что пришедших к Браунау пехотных полков, ожидая смотра главнокомандующего, стоял в полумиле от города. Несмотря на нерусскую местность и обстановку (фруктовые сады, каменные ограды, черепичные крыши, горы, видневшиеся вдали), на нерусский народ, c любопытством смотревший на солдат, полк имел точно такой же вид, какой имел всякий русский полк, готовившийся к смотру где нибудь в середине России.
С вечера, на последнем переходе, был получен приказ, что главнокомандующий будет смотреть полк на походе. Хотя слова приказа и показались неясны полковому командиру, и возник вопрос, как разуметь слова приказа: в походной форме или нет? в совете батальонных командиров было решено представить полк в парадной форме на том основании, что всегда лучше перекланяться, чем не докланяться. И солдаты, после тридцативерстного перехода, не смыкали глаз, всю ночь чинились, чистились; адъютанты и ротные рассчитывали, отчисляли; и к утру полк, вместо растянутой беспорядочной толпы, какою он был накануне на последнем переходе, представлял стройную массу 2 000 людей, из которых каждый знал свое место, свое дело и из которых на каждом каждая пуговка и ремешок были на своем месте и блестели чистотой. Не только наружное было исправно, но ежели бы угодно было главнокомандующему заглянуть под мундиры, то на каждом он увидел бы одинаково чистую рубаху и в каждом ранце нашел бы узаконенное число вещей, «шильце и мыльце», как говорят солдаты. Было только одно обстоятельство, насчет которого никто не мог быть спокоен. Это была обувь. Больше чем у половины людей сапоги были разбиты. Но недостаток этот происходил не от вины полкового командира, так как, несмотря на неоднократные требования, ему не был отпущен товар от австрийского ведомства, а полк прошел тысячу верст.
Полковой командир был пожилой, сангвинический, с седеющими бровями и бакенбардами генерал, плотный и широкий больше от груди к спине, чем от одного плеча к другому. На нем был новый, с иголочки, со слежавшимися складками мундир и густые золотые эполеты, которые как будто не книзу, а кверху поднимали его тучные плечи. Полковой командир имел вид человека, счастливо совершающего одно из самых торжественных дел жизни. Он похаживал перед фронтом и, похаживая, подрагивал на каждом шагу, слегка изгибаясь спиною. Видно, было, что полковой командир любуется своим полком, счастлив им, что все его силы душевные заняты только полком; но, несмотря на то, его подрагивающая походка как будто говорила, что, кроме военных интересов, в душе его немалое место занимают и интересы общественного быта и женский пол.
– Ну, батюшка Михайло Митрич, – обратился он к одному батальонному командиру (батальонный командир улыбаясь подался вперед; видно было, что они были счастливы), – досталось на орехи нынче ночью. Однако, кажется, ничего, полк не из дурных… А?
Батальонный командир понял веселую иронию и засмеялся.
– И на Царицыном лугу с поля бы не прогнали.
– Что? – сказал командир.
В это время по дороге из города, по которой расставлены были махальные, показались два верховые. Это были адъютант и казак, ехавший сзади.
Адъютант был прислан из главного штаба подтвердить полковому командиру то, что было сказано неясно во вчерашнем приказе, а именно то, что главнокомандующий желал видеть полк совершенно в том положении, в котором oн шел – в шинелях, в чехлах и без всяких приготовлений.
К Кутузову накануне прибыл член гофкригсрата из Вены, с предложениями и требованиями итти как можно скорее на соединение с армией эрцгерцога Фердинанда и Мака, и Кутузов, не считая выгодным это соединение, в числе прочих доказательств в пользу своего мнения намеревался показать австрийскому генералу то печальное положение, в котором приходили войска из России. С этою целью он и хотел выехать навстречу полку, так что, чем хуже было бы положение полка, тем приятнее было бы это главнокомандующему. Хотя адъютант и не знал этих подробностей, однако он передал полковому командиру непременное требование главнокомандующего, чтобы люди были в шинелях и чехлах, и что в противном случае главнокомандующий будет недоволен. Выслушав эти слова, полковой командир опустил голову, молча вздернул плечами и сангвиническим жестом развел руки.
– Наделали дела! – проговорил он. – Вот я вам говорил же, Михайло Митрич, что на походе, так в шинелях, – обратился он с упреком к батальонному командиру. – Ах, мой Бог! – прибавил он и решительно выступил вперед. – Господа ротные командиры! – крикнул он голосом, привычным к команде. – Фельдфебелей!… Скоро ли пожалуют? – обратился он к приехавшему адъютанту с выражением почтительной учтивости, видимо относившейся к лицу, про которое он говорил.
– Через час, я думаю.
– Успеем переодеть?
– Не знаю, генерал…
Полковой командир, сам подойдя к рядам, распорядился переодеванием опять в шинели. Ротные командиры разбежались по ротам, фельдфебели засуетились (шинели были не совсем исправны) и в то же мгновение заколыхались, растянулись и говором загудели прежде правильные, молчаливые четвероугольники. Со всех сторон отбегали и подбегали солдаты, подкидывали сзади плечом, через голову перетаскивали ранцы, снимали шинели и, высоко поднимая руки, натягивали их в рукава.
Через полчаса всё опять пришло в прежний порядок, только четвероугольники сделались серыми из черных. Полковой командир, опять подрагивающею походкой, вышел вперед полка и издалека оглядел его.
– Это что еще? Это что! – прокричал он, останавливаясь. – Командира 3 й роты!..
– Командир 3 й роты к генералу! командира к генералу, 3 й роты к командиру!… – послышались голоса по рядам, и адъютант побежал отыскивать замешкавшегося офицера.
Когда звуки усердных голосов, перевирая, крича уже «генерала в 3 ю роту», дошли по назначению, требуемый офицер показался из за роты и, хотя человек уже пожилой и не имевший привычки бегать, неловко цепляясь носками, рысью направился к генералу. Лицо капитана выражало беспокойство школьника, которому велят сказать невыученный им урок. На красном (очевидно от невоздержания) носу выступали пятна, и рот не находил положения. Полковой командир с ног до головы осматривал капитана, в то время как он запыхавшись подходил, по мере приближения сдерживая шаг.
– Вы скоро людей в сарафаны нарядите! Это что? – крикнул полковой командир, выдвигая нижнюю челюсть и указывая в рядах 3 й роты на солдата в шинели цвета фабричного сукна, отличавшегося от других шинелей. – Сами где находились? Ожидается главнокомандующий, а вы отходите от своего места? А?… Я вас научу, как на смотр людей в казакины одевать!… А?…
Ротный командир, не спуская глаз с начальника, всё больше и больше прижимал свои два пальца к козырьку, как будто в одном этом прижимании он видел теперь свое спасенье.