Гетто в Ушачах

Гетто в Ушачах
Памятник евреям местечек Ушачи и Кубличи
Местонахождение	Ушачи Витебской области
Период существования	конец лета 1941 — 14 января 1942 года
Число погибших	около 1000
Председатель юденрата	Пейсахов Иосиф Калманович
Гетто в Ушачах на Викискладе

Гетто в Уша́чах (конец лета 1941 — 14 января 1942) — еврейское гетто, место принудительного переселения евреев посёлка Ушачи Витебской области и близлежащих населённых пунктов в процессе преследования и уничтожения евреев во время оккупации территории Белоруссии войсками нацистской Германии в период Второй мировой войны.

Оккупация Ушачей и создание гетто

По переписи 1939 года в Ушачах проживало 487 евреев — 24 % от общего числа жителей.

В Ушачах жили польские беженцы, бежавшие в местечко после сентября 1939 года. Они рассказывали об отношении немцев к евреям, но большинство местных жителей не могли в это поверить. По этой и другим причинам эвакуироваться на восток успели только единицы.

Ушачи были захвачены немецкими войсками 3 июля 1941 года и оккупация продолжалась 3 года — до 29 июня 1944 года.

Немцы расквартировали в Ушачах свой гарнизон, назначили бургомистра и волостных начальников.

С приходом немцев начались издевательства над евреями. Евреев заставили создать юденрат, поставив председателем Пейсахова Иосифа Калмановича, бывшего до войны председателем райпотребсоюза.

В конце августа — начале сентября (октябре) 1941 года немцы, реализуя гитлеровскую программу уничтожения евреев, организовали в местечке гетто в районе нынешней улице Кореневского (бывшая Октябрьская), где стояла синагога, согнав туда 464 (460) еврея. С собой разрешили взять только минимум вещей.

В декабре 1941 года в Ушачи пригнали ещё примерно 500 евреев из Кубличей (Кубличский сельсовет), Бабыничей, Селища (Кубличский сельсовет), Глыбочки (Глыбоченский сельсовет) и других населенных пунктов района. Их поместили в другом гетто — по улице Ленинской (до предпоследнего дома поселка Пролетарий), потому что до войны по улице Ленинской были лагеря для военных, в которых было много домов. Таким образом, в обоих гетто в Ушачах оказались более 900 человек.

Условия в гетто

Евреев заставили под страхом смерти носить метку в виде желтой звезды на одежде на груди и на спине, и попавшихся без такой метки сразу убивали.

Гетто охранялось белорусскими полицаями, и месяц спустя было окружено оградой из колючей проволоки в два ряда. Самостоятельный выход за пределы гетто каралось смертью. Вход в гетто неевреям был категорически запрещен.

Евреям запретили торговать даже на рынке. Узники умирали от холода, голода и болезней.

Узников гетто постоянно использовали на тяжелых и грязных принудительных работах. Например, евреев заставили разбивать бетонный памятник Ленину, на что ушло больше недели. Потом евреям приказали вырывать траву вдоль центральной улицы, и они ползали по обочине, исполняя издевательский приказ. Рабочие колонны ежедневно выводили из гетто под охраной полиции на расчистку улиц и разгрузку машин. Девушки в гололедицу в бочках возили воду из реки для лошадей немецкой кавалерийской части, и изможденных девчат были палками и прикладами винтовок, заставляя работать.

Уничтожение гетто

Из воспоминаний Василевской Н. А.: «…В этот день стреляли евреев. Немец один был, а стреляли наши полицаи. Отец рассказал — один подбрасывает ребёнка, а другой стреляет. Рассказывали, что девочка бежала через речку по тонкому льду, а за ней полицай гнался, бежит, провалится, и все-таки с другого берега её убили. А двое деток убежали и спрятались в стоге сена. Ночь пришла, они замерзали. Люди рассказывали, что они кричали: „Мама, нам холодно“. Потом спрятали этих детей».

Иногда евреев в Ушачах убивали с целью поживиться их имуществом. Например, Залмана и Брусю Фурман убил сосед, вызвавшийся вывезти их на телеге с вещами.

За несколько дней до ликвидации гетто подпольщики предупредили узников о предстоящих расстрелах, и некоторым евреям удалось бежать.

12 января 1942 года все узники гетто в сопровождении 12 солдат спецкоманды были расстреляны около дороги из Ушачей на Большие Дольцы".

Под конвоем полицейских и жандармов евреев гнали по Долецкой улице в сторону православного кладбища, которое находилось в полукилометре от местечка. Там, около дороги из Ушач на Большие Дольцы, заранее были выкопаны две большие ямы. Около пяти часов обреченных людей продержали на сильнейшем морозе. Затем людям приказали раздеться и лечь в ряд на дно ямы. Люди плакали, кричали, молились, прощались с родными, пытались загораживать собой детей. Маленьких детей прокалывали штыками и бросали в яму. Потом сверху началась стрельба.

С 10 часов утра до 4 часов вечера было расстреляно свыше 900 (735) человек. Две ямы, заполненные телами, были закопаны.

Расстрелом командовал комендант ОРС-комендатуры местечка Ушачи Карл. В расстреле участвовала айнзатцгруппа из Полоцка.

Встречающиеся в источниках разные даты убийства узников Ушачского гетто (6, 12 и 14 января) объясняются, скорее всего, тем, что было два расстрела. 6 января 1942 года расстреляли ушачских евреев, а 14 января — тех, кто был свезен в Ушачи из других мест.

Несколько дней спустя после этой «акции» (таким эвфемизмом гитлеровцы называли организованные ими массовые убийства) в Ушачинское гетто привезли 200 кубличинских евреев. Они подожгли дом в гетто, пытаясь бежать. Некоторые погибли при пожаре, а остальных, кроме двух человек, поймали и расстреляли.

Случаи спасения

Сумевшие спастись евреи из Ушачского гетто впоследствии воевали в партизанских отрядах. В партизанскую бригаду им. Пономарева попал Меер Григорьевич Циринский. В Витебской партизанской бригаде воевал и погиб Евгений Борисович Лившиц. В бригаде Чапаева воевали сестры Хая и Мая Монд, Елизавета Нароцкая. 14-летний Гриша Бененсон был принят в партизанскую бригаду Дубова. Еврей из Ушачей по имени Николай был разведчиком в партизанской бригаде Дубова.

Память

Собраны данные о 890 жертв геноцида евреев в Ушачах. По данным Национального архива Республики Беларусь, в Ушачах в годы войны «расстреляно, повешено и зверски замучено участников партизанского движения и членов их семей, советско-партизанского актива и мирного белорусского и еврейского населения — 1021 человек».

Первый памятник жертвам геноцида евреев в Ушачах был поставлен на месте убийства по инициативе Хоны Футермана и Рувима Асмана с надписью: «Товарищ! Склони голову перед памятью погибших. 6.1.1942 г. фашистскими палачами расстреляны 925 жителей г-п Ушачи и дер. Кубличи».

В 1974 году памятник был отреставрирован на государственные средства и надпись была изменена: «На этом месте 14 января 1942 года расстреляны 925 советских граждан — жителей города Ушачи и деревни Кубличи». О том, что в яме лежат именно евреи, не упомянуто.

Опубликованы неполные списки убитых в Ушачах евреев.

Литература

• Г.К. Кiсялёў, Н.М. Дук, Б.В. Ульянка i iнш. (рэдкал.), М.М. Кiрпiч (укладальнiк). «Памяць. Ушацкi раён». — Мн.: БЕЛТА, 2003. — 638 с. — ISBN 985-6302-43-9.  (белор.)
• Адамушко В. И., Бирюкова О. В., Крюк В. П., Кудрякова Г. А. Справочник о местах принудительного содержания гражданского населения на оккупированной территории Беларуси 1941-1944. — Мн.: Национальный архив Республики Беларусь, Государственный комитет по архивам и делопроизводству Республики Беларусь, 2001. — 158 с. — 2000 экз. — ISBN 985-6372-19-4.
• Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). — фонд 7021, опись 92, дело 223, листы 4 об, 10 об, 33;
• А. Шульман. [shtetle.co.il/Shtetls/ushachi/ushoc.html Евреи называли Ушачи — Ушоц];
• Адамушко В. И., Бирюкова О. В., Крюк В. П., Кудрякова Г. А. Справочник о местах принудительного содержания гражданского населения на оккупированной территории Беларуси 1941-1944. — Мн.: Национальный архив Республики Беларусь, Государственный комитет по архивам и делопроизводству Республики Беларусь, 2001. — 158 с. — 2000 экз. — ISBN 985-6372-19-4.

Архивные материалы

• Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). — фонд 7021, опись 92, дело 223, листы 4 об., 10 об., 33, 229;
• Национальный архив Республики Беларусь (НАРБ). — фонд 841, опись 1, дело 13, лист 110 об.

Дополнительная литература

• Смиловицкий Л. Л. [drive.google.com/file/d/0B6aCed1Z3JywSFpZRkJXaHp0YXc/view?usp=sharing Катастрофа евреев в Белоруссии, 1941—1944]. — Тель-Авив: Библиотека Матвея Черного, 2000. — 432 с. — ISBN 965-7094-24-0.
• Ицхак Арад. Уничтожение евреев СССР в годы немецкой оккупации (1941—1944). Сборник документов и материалов, Иерусалим, издательство Яд ва-Шем, 1991, ISBN 9653080105
• Черноглазова Р. А., Хеер Х. Трагедия евреев Белоруссии в 1941— 1944 гг.: сборник материалов и документов. — Изд. 2-е, испр. и доп.. — Мн.: Э. С. Гальперин, 1997. — 398 с. — 1000 экз. — ISBN 985627902X.

См. также

• Гетто в Ушачском районе

Отрывок, характеризующий Гетто в Ушачах

Пьер постоял несколько времени молча, раздумывая, пойти ли за ним или ехать домой. «Нет, ему не нужно! – решил сам собой Пьер, – и я знаю, что это наше последнее свидание». Он тяжело вздохнул и поехал назад в Горки.
Князь Андрей, вернувшись в сарай, лег на ковер, но не мог спать.
Он закрыл глаза. Одни образы сменялись другими. На одном он долго, радостно остановился. Он живо вспомнил один вечер в Петербурге. Наташа с оживленным, взволнованным лицом рассказывала ему, как она в прошлое лето, ходя за грибами, заблудилась в большом лесу. Она несвязно описывала ему и глушь леса, и свои чувства, и разговоры с пчельником, которого она встретила, и, всякую минуту прерываясь в своем рассказе, говорила: «Нет, не могу, я не так рассказываю; нет, вы не понимаете», – несмотря на то, что князь Андрей успокоивал ее, говоря, что он понимает, и действительно понимал все, что она хотела сказать. Наташа была недовольна своими словами, – она чувствовала, что не выходило то страстно поэтическое ощущение, которое она испытала в этот день и которое она хотела выворотить наружу. «Это такая прелесть был этот старик, и темно так в лесу… и такие добрые у него… нет, я не умею рассказать», – говорила она, краснея и волнуясь. Князь Андрей улыбнулся теперь той же радостной улыбкой, которой он улыбался тогда, глядя ей в глаза. «Я понимал ее, – думал князь Андрей. – Не только понимал, но эту то душевную силу, эту искренность, эту открытость душевную, эту то душу ее, которую как будто связывало тело, эту то душу я и любил в ней… так сильно, так счастливо любил…» И вдруг он вспомнил о том, чем кончилась его любовь. «Ему ничего этого не нужно было. Он ничего этого не видел и не понимал. Он видел в ней хорошенькую и свеженькую девочку, с которой он не удостоил связать свою судьбу. А я? И до сих пор он жив и весел».
Князь Андрей, как будто кто нибудь обжег его, вскочил и стал опять ходить перед сараем.


25 го августа, накануне Бородинского сражения, префект дворца императора французов m r de Beausset и полковник Fabvier приехали, первый из Парижа, второй из Мадрида, к императору Наполеону в его стоянку у Валуева.
Переодевшись в придворный мундир, m r de Beausset приказал нести впереди себя привезенную им императору посылку и вошел в первое отделение палатки Наполеона, где, переговариваясь с окружавшими его адъютантами Наполеона, занялся раскупориванием ящика.
Fabvier, не входя в палатку, остановился, разговорясь с знакомыми генералами, у входа в нее.
Император Наполеон еще не выходил из своей спальни и оканчивал свой туалет. Он, пофыркивая и покряхтывая, поворачивался то толстой спиной, то обросшей жирной грудью под щетку, которою камердинер растирал его тело. Другой камердинер, придерживая пальцем склянку, брызгал одеколоном на выхоленное тело императора с таким выражением, которое говорило, что он один мог знать, сколько и куда надо брызнуть одеколону. Короткие волосы Наполеона были мокры и спутаны на лоб. Но лицо его, хоть опухшее и желтое, выражало физическое удовольствие: «Allez ferme, allez toujours…» [Ну еще, крепче…] – приговаривал он, пожимаясь и покряхтывая, растиравшему камердинеру. Адъютант, вошедший в спальню с тем, чтобы доложить императору о том, сколько было во вчерашнем деле взято пленных, передав то, что нужно было, стоял у двери, ожидая позволения уйти. Наполеон, сморщась, взглянул исподлобья на адъютанта.
– Point de prisonniers, – повторил он слова адъютанта. – Il se font demolir. Tant pis pour l'armee russe, – сказал он. – Allez toujours, allez ferme, [Нет пленных. Они заставляют истреблять себя. Тем хуже для русской армии. Ну еще, ну крепче…] – проговорил он, горбатясь и подставляя свои жирные плечи.
– C'est bien! Faites entrer monsieur de Beausset, ainsi que Fabvier, [Хорошо! Пускай войдет де Боссе, и Фабвье тоже.] – сказал он адъютанту, кивнув головой.
– Oui, Sire, [Слушаю, государь.] – и адъютант исчез в дверь палатки. Два камердинера быстро одели его величество, и он, в гвардейском синем мундире, твердыми, быстрыми шагами вышел в приемную.
Боссе в это время торопился руками, устанавливая привезенный им подарок от императрицы на двух стульях, прямо перед входом императора. Но император так неожиданно скоро оделся и вышел, что он не успел вполне приготовить сюрприза.
Наполеон тотчас заметил то, что они делали, и догадался, что они были еще не готовы. Он не захотел лишить их удовольствия сделать ему сюрприз. Он притворился, что не видит господина Боссе, и подозвал к себе Фабвье. Наполеон слушал, строго нахмурившись и молча, то, что говорил Фабвье ему о храбрости и преданности его войск, дравшихся при Саламанке на другом конце Европы и имевших только одну мысль – быть достойными своего императора, и один страх – не угодить ему. Результат сражения был печальный. Наполеон делал иронические замечания во время рассказа Fabvier, как будто он не предполагал, чтобы дело могло идти иначе в его отсутствие.
– Я должен поправить это в Москве, – сказал Наполеон. – A tantot, [До свиданья.] – прибавил он и подозвал де Боссе, который в это время уже успел приготовить сюрприз, уставив что то на стульях, и накрыл что то покрывалом.
Де Боссе низко поклонился тем придворным французским поклоном, которым умели кланяться только старые слуги Бурбонов, и подошел, подавая конверт.
Наполеон весело обратился к нему и подрал его за ухо.
– Вы поспешили, очень рад. Ну, что говорит Париж? – сказал он, вдруг изменяя свое прежде строгое выражение на самое ласковое.
– Sire, tout Paris regrette votre absence, [Государь, весь Париж сожалеет о вашем отсутствии.] – как и должно, ответил де Боссе. Но хотя Наполеон знал, что Боссе должен сказать это или тому подобное, хотя он в свои ясные минуты знал, что это было неправда, ему приятно было это слышать от де Боссе. Он опять удостоил его прикосновения за ухо.
– Je suis fache, de vous avoir fait faire tant de chemin, [Очень сожалею, что заставил вас проехаться так далеко.] – сказал он.
– Sire! Je ne m'attendais pas a moins qu'a vous trouver aux portes de Moscou, [Я ожидал не менее того, как найти вас, государь, у ворот Москвы.] – сказал Боссе.
Наполеон улыбнулся и, рассеянно подняв голову, оглянулся направо. Адъютант плывущим шагом подошел с золотой табакеркой и подставил ее. Наполеон взял ее.
– Да, хорошо случилось для вас, – сказал он, приставляя раскрытую табакерку к носу, – вы любите путешествовать, через три дня вы увидите Москву. Вы, верно, не ждали увидать азиатскую столицу. Вы сделаете приятное путешествие.
Боссе поклонился с благодарностью за эту внимательность к его (неизвестной ему до сей поры) склонности путешествовать.
– А! это что? – сказал Наполеон, заметив, что все придворные смотрели на что то, покрытое покрывалом. Боссе с придворной ловкостью, не показывая спины, сделал вполуоборот два шага назад и в одно и то же время сдернул покрывало и проговорил:
– Подарок вашему величеству от императрицы.
Это был яркими красками написанный Жераром портрет мальчика, рожденного от Наполеона и дочери австрийского императора, которого почему то все называли королем Рима.
Весьма красивый курчавый мальчик, со взглядом, похожим на взгляд Христа в Сикстинской мадонне, изображен был играющим в бильбоке. Шар представлял земной шар, а палочка в другой руке изображала скипетр.
Хотя и не совсем ясно было, что именно хотел выразить живописец, представив так называемого короля Рима протыкающим земной шар палочкой, но аллегория эта, так же как и всем видевшим картину в Париже, так и Наполеону, очевидно, показалась ясною и весьма понравилась.
– Roi de Rome, [Римский король.] – сказал он, грациозным жестом руки указывая на портрет. – Admirable! [Чудесно!] – С свойственной итальянцам способностью изменять произвольно выражение лица, он подошел к портрету и сделал вид задумчивой нежности. Он чувствовал, что то, что он скажет и сделает теперь, – есть история. И ему казалось, что лучшее, что он может сделать теперь, – это то, чтобы он с своим величием, вследствие которого сын его в бильбоке играл земным шаром, чтобы он выказал, в противоположность этого величия, самую простую отеческую нежность. Глаза его отуманились, он подвинулся, оглянулся на стул (стул подскочил под него) и сел на него против портрета. Один жест его – и все на цыпочках вышли, предоставляя самому себе и его чувству великого человека.
Посидев несколько времени и дотронувшись, сам не зная для чего, рукой до шероховатости блика портрета, он встал и опять позвал Боссе и дежурного. Он приказал вынести портрет перед палатку, с тем, чтобы не лишить старую гвардию, стоявшую около его палатки, счастья видеть римского короля, сына и наследника их обожаемого государя.
Как он и ожидал, в то время как он завтракал с господином Боссе, удостоившимся этой чести, перед палаткой слышались восторженные клики сбежавшихся к портрету офицеров и солдат старой гвардии.
– Vive l'Empereur! Vive le Roi de Rome! Vive l'Empereur! [Да здравствует император! Да здравствует римский король!] – слышались восторженные голоса.
После завтрака Наполеон, в присутствии Боссе, продиктовал свой приказ по армии.
– Courte et energique! [Короткий и энергический!] – проговорил Наполеон, когда он прочел сам сразу без поправок написанную прокламацию. В приказе было:
«Воины! Вот сражение, которого вы столько желали. Победа зависит от вас. Она необходима для нас; она доставит нам все нужное: удобные квартиры и скорое возвращение в отечество. Действуйте так, как вы действовали при Аустерлице, Фридланде, Витебске и Смоленске. Пусть позднейшее потомство с гордостью вспомнит о ваших подвигах в сей день. Да скажут о каждом из вас: он был в великой битве под Москвою!»
– De la Moskowa! [Под Москвою!] – повторил Наполеон, и, пригласив к своей прогулке господина Боссе, любившего путешествовать, он вышел из палатки к оседланным лошадям.
– Votre Majeste a trop de bonte, [Вы слишком добры, ваше величество,] – сказал Боссе на приглашение сопутствовать императору: ему хотелось спать и он не умел и боялся ездить верхом.
Но Наполеон кивнул головой путешественнику, и Боссе должен был ехать. Когда Наполеон вышел из палатки, крики гвардейцев пред портретом его сына еще более усилились. Наполеон нахмурился.
– Снимите его, – сказал он, грациозно величественным жестом указывая на портрет. – Ему еще рано видеть поле сражения.