Геты

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Ге́ты (лат. Getae, греч. Γέται) — древний воинственный фракийский народ, родственный дакам, с которыми его смешивали римляне; жил во времена Геродота между Балканами и Дунаем.

Залмоксиса почитали как единственного бога. Геродот назвал гетов теми, «кто верит в своё бессмертие» (getas tous athanatizontas), «потому что согласно их вере они не умрут, а отправятся к Залмоксису». Залмоксис «учил, что ни он, ни его гости, ни их потомки не умрут, а лишь попадут в иное место, где будут жить вечно, пользуясь всеми благами».

Поскольку геты жили в землях, слабо известных грекам, но при этом были им хорошо знакомы по имени, это породило массу фантастических сообщений — особенно в эпоху поздней античности, на которую приходится расцвет древнегреческой фантастикиК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 2756 дней]. Так, Юлиан Отступник сообщал о победе гетов над готами. К тому же в этот период становится общепринятым переносить топонимы и этнонимы времён расцвета греческой цивилизации на современность. К примеру, в Византии ещё в XII в. было принято называть скифами всех кочевников Северного Причерноморья, вплоть до печенегов и половцев, без учёта, действительно ли эти племена как-то связаны между собой. Это следует учитывать при оценке поздних сообщений о гетах. Так, Иордан считал готов продолжателями истории гетов. Такой взгляд не имеет под собой иных оснований, кроме простого созвучия, и объясняется стремлением удревнить историю своего народа, поскольку по античным понятиям народ, не обладающий многовековым прошлым, не мог рассчитывать на уважениеК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 2756 дней].[1]





История

Сведения о гетах в период VI века до н. э. известны нам благодаря труду Геродота. Персидский царь Дарий I в 514 году до н. э. направил армию против скифов в так называемую Малую Скифию (ныне Добруджа). Фракийские племена (Thynoi, Skirmiadoi, Tranipsai, Nipsaioi и другие) не оказали особого сопротивления персидской армии. Как сообщает об этом Геродот:

«Не доходя ещё до Истра, Дарий сперва покорил гетов, которые считают себя бессмертными. Фракийцы же из Сальмидесса и живущие севернее Аполлонии и города Месамбрии, называемые скирмиадами и нипсеями, подчинились Дарию без боя. Однако геты, самые храбрые и честные[2] среди фракийцев, оказали царю вооруженное сопротивление, но тотчас же были покорены»[3].

Включив гетов в своё войско, Дарий затем подошёл к Истру (Дунаю) и переправился через него (Геродот IV, 97). Поход продлился до 512 г. до н. э., когда персидская армия, измученная и истощенная боями, повернула назад, покинув недавно завоеванные территории. Как предполагается, Дарий продвинулся не далее Буджака (в любом случае не переходя Днестр). Геты же остались на новой для себя территории, которую и начали осваивать[4].

Об исторических событиях V века до н. э. и первой половины следующего столетия письменных источников нет, хотя накоплен уже достаточно богатый археологический материал. Только на территории Республики Молдова с гетами связывают от 190 до 250 памятников. Судя по масштабам греческого импорта, важнейшие центры гетов в этот период располагались близ сёл Бутучень, Требужень и Сахарна (вокруг них сконцентрированы целые группы памятников), а также Ханска, Столничень, Хыртопул Маре, Алчедар, Матеуць, Хлижень, Рудь и др.[5] В румынской Молдове к этой же группе относятся памятники: Кэята (уезд Вранча), Федешть-Четэцуе, Бунешть и Рэдукэнень (уезд Васлуй), Мошна (уезд Яссы) и др.

В IV веке на юго-западе от обитания гетов начинает возвышаться государство Македония, с которой был заключен союз. К этому времени на севере скифскому царю Атею удалось образовать на западных границах Великой Скифии в Северном Причерноморье большое государство. Разорвав временный союз с Македонией в середине IV века до н. э., Атей покоряет гетов под руководством неизвестного военачальника (так называемого «короля Истрии») и захватывает почти всю дельту Дуная. В 339 г. до н. э. в результате кровопролитного сражения между скифскими войсками и македонской армией Филиппа II царь Атей был убит, а его войска раз­биты. Малая Скифия на небольшое время время оказывается под властью Македонии.

В результате этих событий скифы были вытеснены из Буджака, перешедшего под контроль гетов. В 331 г. до н. э. они были привлечены в качестве вспомогательной силы для похода Зопириона против греческих городов Северного Причерноморья. Однако Зопирион был отражён нижнеднепровскими скифами, пришедшими на помощь жителям Ольвии, и погиб, не успев переправиться через Дунай. После этого победители-скифы обрушились на гетов. Практически на всех гетских поселениях между Днестром и Карпатами к этому времени относятся следы разрушений, после которых жизнь на них не возобновилась. На несколько десятков лет весь этот край запустел.[6]

Впрочем, геты удержались в соседних районах нижнего Подунавья. Один из их царей, Дромихет, сумел в 293/292 г. до н. э. разбить в «Гетской пустыне» (Буджаке) войско Лисимаха. Страбон сообщает об этом:

«Дромихет — царь гетов в эпоху преемников Александра — захватил живым Лисимаха, который выступил против него походом. Указав затем Лисимаху на бедность свою и своего племени и вместе с тем на их независимость, он посоветовал Лисимаху не воевать с такими племенами, но вступать с ними в дружеские отношения. После этих слов царь устроил пленнику радушный прием и, заключив с ним дружественное соглашение, освободил его»[7].

Однако имеющихся письменных данных недостаточно для выводов о том, каковы были пределы царства Дромихета и где находился его центр. В любом случае, оно не могло охватывать только Буджак, так как гетские памятники в нём для этого времени крайне малочисленны. «Сравнительно небольшое гетское население степных районов Днестро-Дунайского междуречья едва ли могло составлять такую военную силу, которая способна была противостоять Лисимаху»[8].

Весной 61 г. до н. э. Гай Антоний Гибрида, продолжая завоевательные походы римлян во Фракии, вторгся к гетам, но неожидан­но натолкнулся на ожесточенное сопротивление. Близ города Истрия в Малой Скифии он был разбит объединенными войсками гетов, бастарнов и греков, а сам попал в плен. Это неожиданное поражение, а также внутренняя борьба в самом Риме, приос­тановили римское продвижение к Дунаю.

В середине I в. до н. э. владыкой всего Нижнего Подунавья стал Буребиста, которого источники называют то гетом, то даком. Его походы угрожали не только Фракии и городам западного побережья Понта, но даже границам римской провинции Македония[9]. После захвата власти Цезарь пла­нировал совершить поход против гетов, однако его убийство предотвратило войну. Впрочем, Буребиста был убит в том же году, и с этого момента термин «геты» окончательно становится анахронизмом для обозначения новых народов, занимавших бывшую гетскую территорию.

См. также

Напишите отзыв о статье "Геты"

Примечания

  1. Этот взгляд особенно заметен в книге Иосифа Флавия «О древности иудейского народа». Споря с теми, кто отказывает иудеям в древности происхождения, Иосиф Флавий, однако, не пытается оспорить саму постановку вопроса о зависимости иерархии народов от древности их рода.
  2. Другой вариант перевода: „самые мужественные и справедливые“
  3. Геродот. История, IV, 93. Перевод Г. А. Стратановского
  4. Левинский А. Н. История гетов в лесостепи Юго-Восточной Европы (конец VI — вторая половина IV вв. до н. э.) // Stratum plus. 2010. № 3. С. 15-127.
  5. См.: Там же, карта на с. 26; Левинский А. Н. Греческие амфоры на гетских памятниках лесостепи Днестровско-Прутского междуречья — центры и ритмы поступления // Stratum plus. 2012. № 3. С. 243—274.
  6. Левинский А. Н. История гетов… С. 114—118.
  7. Страбон. География, VII, III, 8. Перевод Г. А. Стратановского.
  8. Мелюкова А. И. Скифия и фракийский мир. М.: Наука, 1979. С.237-238.
  9. Флор. 1,39,6

Литература

Отрывок, характеризующий Геты

– Маменька, это нельзя; посмотрите, что на дворе! – закричала она. – Они остаются!..
– Что с тобой? Кто они? Что тебе надо?
– Раненые, вот кто! Это нельзя, маменька; это ни на что не похоже… Нет, маменька, голубушка, это не то, простите, пожалуйста, голубушка… Маменька, ну что нам то, что мы увезем, вы посмотрите только, что на дворе… Маменька!.. Это не может быть!..
Граф стоял у окна и, не поворачивая лица, слушал слова Наташи. Вдруг он засопел носом и приблизил свое лицо к окну.
Графиня взглянула на дочь, увидала ее пристыженное за мать лицо, увидала ее волнение, поняла, отчего муж теперь не оглядывался на нее, и с растерянным видом оглянулась вокруг себя.
– Ах, да делайте, как хотите! Разве я мешаю кому нибудь! – сказала она, еще не вдруг сдаваясь.
– Маменька, голубушка, простите меня!
Но графиня оттолкнула дочь и подошла к графу.
– Mon cher, ты распорядись, как надо… Я ведь не знаю этого, – сказала она, виновато опуская глаза.
– Яйца… яйца курицу учат… – сквозь счастливые слезы проговорил граф и обнял жену, которая рада была скрыть на его груди свое пристыженное лицо.
– Папенька, маменька! Можно распорядиться? Можно?.. – спрашивала Наташа. – Мы все таки возьмем все самое нужное… – говорила Наташа.
Граф утвердительно кивнул ей головой, и Наташа тем быстрым бегом, которым она бегивала в горелки, побежала по зале в переднюю и по лестнице на двор.
Люди собрались около Наташи и до тех пор не могли поверить тому странному приказанию, которое она передавала, пока сам граф именем своей жены не подтвердил приказания о том, чтобы отдавать все подводы под раненых, а сундуки сносить в кладовые. Поняв приказание, люди с радостью и хлопотливостью принялись за новое дело. Прислуге теперь это не только не казалось странным, но, напротив, казалось, что это не могло быть иначе, точно так же, как за четверть часа перед этим никому не только не казалось странным, что оставляют раненых, а берут вещи, но казалось, что не могло быть иначе.
Все домашние, как бы выплачивая за то, что они раньше не взялись за это, принялись с хлопотливостью за новое дело размещения раненых. Раненые повыползли из своих комнат и с радостными бледными лицами окружили подводы. В соседних домах тоже разнесся слух, что есть подводы, и на двор к Ростовым стали приходить раненые из других домов. Многие из раненых просили не снимать вещей и только посадить их сверху. Но раз начавшееся дело свалки вещей уже не могло остановиться. Было все равно, оставлять все или половину. На дворе лежали неубранные сундуки с посудой, с бронзой, с картинами, зеркалами, которые так старательно укладывали в прошлую ночь, и всё искали и находили возможность сложить то и то и отдать еще и еще подводы.
– Четверых еще можно взять, – говорил управляющий, – я свою повозку отдаю, а то куда же их?
– Да отдайте мою гардеробную, – говорила графиня. – Дуняша со мной сядет в карету.
Отдали еще и гардеробную повозку и отправили ее за ранеными через два дома. Все домашние и прислуга были весело оживлены. Наташа находилась в восторженно счастливом оживлении, которого она давно не испытывала.
– Куда же его привязать? – говорили люди, прилаживая сундук к узкой запятке кареты, – надо хоть одну подводу оставить.
– Да с чем он? – спрашивала Наташа.
– С книгами графскими.
– Оставьте. Васильич уберет. Это не нужно.
В бричке все было полно людей; сомневались о том, куда сядет Петр Ильич.
– Он на козлы. Ведь ты на козлы, Петя? – кричала Наташа.
Соня не переставая хлопотала тоже; но цель хлопот ее была противоположна цели Наташи. Она убирала те вещи, которые должны были остаться; записывала их, по желанию графини, и старалась захватить с собой как можно больше.


Во втором часу заложенные и уложенные четыре экипажа Ростовых стояли у подъезда. Подводы с ранеными одна за другой съезжали со двора.
Коляска, в которой везли князя Андрея, проезжая мимо крыльца, обратила на себя внимание Сони, устраивавшей вместе с девушкой сиденья для графини в ее огромной высокой карете, стоявшей у подъезда.
– Это чья же коляска? – спросила Соня, высунувшись в окно кареты.
– А вы разве не знали, барышня? – отвечала горничная. – Князь раненый: он у нас ночевал и тоже с нами едут.
– Да кто это? Как фамилия?
– Самый наш жених бывший, князь Болконский! – вздыхая, отвечала горничная. – Говорят, при смерти.
Соня выскочила из кареты и побежала к графине. Графиня, уже одетая по дорожному, в шали и шляпе, усталая, ходила по гостиной, ожидая домашних, с тем чтобы посидеть с закрытыми дверями и помолиться перед отъездом. Наташи не было в комнате.
– Maman, – сказала Соня, – князь Андрей здесь, раненый, при смерти. Он едет с нами.
Графиня испуганно открыла глаза и, схватив за руку Соню, оглянулась.
– Наташа? – проговорила она.
И для Сони и для графини известие это имело в первую минуту только одно значение. Они знали свою Наташу, и ужас о том, что будет с нею при этом известии, заглушал для них всякое сочувствие к человеку, которого они обе любили.
– Наташа не знает еще; но он едет с нами, – сказала Соня.
– Ты говоришь, при смерти?
Соня кивнула головой.
Графиня обняла Соню и заплакала.
«Пути господни неисповедимы!» – думала она, чувствуя, что во всем, что делалось теперь, начинала выступать скрывавшаяся прежде от взгляда людей всемогущая рука.
– Ну, мама, все готово. О чем вы?.. – спросила с оживленным лицом Наташа, вбегая в комнату.
– Ни о чем, – сказала графиня. – Готово, так поедем. – И графиня нагнулась к своему ридикюлю, чтобы скрыть расстроенное лицо. Соня обняла Наташу и поцеловала ее.
Наташа вопросительно взглянула на нее.
– Что ты? Что такое случилось?
– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.
– С богом! – сказал Ефим, надев шляпу. – Вытягивай! – Форейтор тронул. Правый дышловой влег в хомут, хрустнули высокие рессоры, и качнулся кузов. Лакей на ходу вскочил на козлы. Встряхнуло карету при выезде со двора на тряскую мостовую, так же встряхнуло другие экипажи, и поезд тронулся вверх по улице. В каретах, коляске и бричке все крестились на церковь, которая была напротив. Остававшиеся в Москве люди шли по обоим бокам экипажей, провожая их.