Гечан-Гечевич, Викентий Иванович
| Викентий Иванович Гечан-Гечевич | |
| Род деятельности: |
государственный деятель, минский губернатор, сенатор; тайный советник |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Подданство: | |
| Дата смерти: | |
| Награды и премии: |
|
Викентий Иванович Гечан-Гечевич (1770—1840) — российский государственный деятель, минский губернатор, сенатор; тайный советник.
Содержание
Биография
Викентий Гечан-Гечевич родился 5 апреля 1770 года; происходил из литовских дворян[1].
Первоначально был на польской службе, в 1788 году получил звание крайчаго воеводства Виленского, в 1791 году по выбору дворянства Виленского воеводства назначен членом гражданско-войсковой порядковой комиссии, а в 1792 году — председателем отделения этой комиссии. После третьего раздела Польши сделался русским подданным и в 1795 году был избран дворянством Минской губернии заседателем Верхнего земского суда. По упразднении Верхнего земского суда назначен в 1798 году в 1-й департамент Минского главного суда заседателем; в 1802 году избран подкоморьем Виленского уезда и занимал эту должность в течение двух трехлетий, причем на его долю выпало разграничение Минской и Виленской губерний[1].
В 1812 году Гечевич был назначен членом Виленского уездного присутствия для военных повинностей, а в 1813 и 1814 гг. был членом Минского губернского для военных повинностей присутствия; в 1814 году избран Минским дворянством в члены Виленского межевого нормального суда. Служа по выборам, В. И. Гечан-Гечевич в то же время исполнял поручения генерал-губернатора Тутолмина и его преемников; так, он описал (на собственный счет) имения греко-униатского митрополита и базилианских монастырей и староство Радошкевичи[1].
25 октября 1816 года Викентий Иванович Гечан-Гечевич был назначен Минским вице-губернатором, а 31 декабря 1818 года — Минским губернатором[1].
В 1828 году он был командирован по предложению цесаревича Константина Павловича в Виленскую губернию для производства следствия по делу о покушении на отравление жены Виленского губернского прокурора Ботвинка[1].
За время службы губернатором Гечан-Гечевич был награждён орденом Святой Анны 1-й степени (1823 год, с Императорской короной — 1829 год) и орденом Святого Владимира 4 степени (1829 год), чинами действительного статского советника (6 декабря 1826 года) и тайного советника (26 февраля 1831 года) и арендой войтовств Друцкого и Перебродского (1823 год) без платежа кварты на 12 лет (потом продолжена еще на 12 лет)[1].
Одновременно с производством в тайные советники он был назначен сенатором[2]. Присутствовал во 2-м отделении 5-го департамента, а в последний год жизни — в 1-м отделении 5-го департамента[1].
Викентий Иванович Гечан-Гечевич умер 19 марта 1840 года и был погребён на Смоленском евангелическом кладбище города Санкт-Петербурга[3].
Семья
Женат был на дочери генерал-адъютанта польского короля Елизавете Осиповне из рода Прушинских и имел двух сыновей: Ипполита (Виленский предводитель дворянства) и Льва[4] и пять дочерей: Елену, за председателем Минской гражданской палаты Прушинским, Сусанну, за камер-юнкером Слотвинским, Розу, за Богдановичем, Ядвигу, за Оскерко, и Сабину, за Унеховским[1].
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Этот раздел статьи следует викифицировать. Пожалуйста, оформите его согласно правилам оформления статей. </div>
|
Напишите отзыв о статье "Гечан-Гечевич, Викентий Иванович"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 Е. К. Александрович. Гечан-Гечевич, Викентий Иванович // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.
- ↑ «История Сената», том V (список сенаторов).
- ↑ «Петербургский Некрополь», т. І.
- ↑ Чулков Н. П. Гечевич, Лев Викентьевич // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.
Литература
- «Остафьевский архив», том I.
Отрывок, характеризующий Гечан-Гечевич, Викентий Иванович
Действительно, с батареи открывался вид почти всего расположения русских войск и большей части неприятеля. Прямо против батареи, на горизонте противоположного бугра, виднелась деревня Шенграбен; левее и правее можно было различить в трех местах, среди дыма их костров, массы французских войск, которых, очевидно, большая часть находилась в самой деревне и за горою. Левее деревни, в дыму, казалось что то похожее на батарею, но простым глазом нельзя было рассмотреть хорошенько. Правый фланг наш располагался на довольно крутом возвышении, которое господствовало над позицией французов. По нем расположена была наша пехота, и на самом краю видны были драгуны. В центре, где и находилась та батарея Тушина, с которой рассматривал позицию князь Андрей, был самый отлогий и прямой спуск и подъем к ручью, отделявшему нас от Шенграбена. Налево войска наши примыкали к лесу, где дымились костры нашей, рубившей дрова, пехоты. Линия французов была шире нашей, и ясно было, что французы легко могли обойти нас с обеих сторон. Сзади нашей позиции был крутой и глубокий овраг, по которому трудно было отступать артиллерии и коннице. Князь Андрей, облокотясь на пушку и достав бумажник, начертил для себя план расположения войск. В двух местах он карандашом поставил заметки, намереваясь сообщить их Багратиону. Он предполагал, во первых, сосредоточить всю артиллерию в центре и, во вторых, кавалерию перевести назад, на ту сторону оврага. Князь Андрей, постоянно находясь при главнокомандующем, следя за движениями масс и общими распоряжениями и постоянно занимаясь историческими описаниями сражений, и в этом предстоящем деле невольно соображал будущий ход военных действий только в общих чертах. Ему представлялись лишь следующего рода крупные случайности: «Ежели неприятель поведет атаку на правый фланг, – говорил он сам себе, – Киевский гренадерский и Подольский егерский должны будут удерживать свою позицию до тех пор, пока резервы центра не подойдут к ним. В этом случае драгуны могут ударить во фланг и опрокинуть их. В случае же атаки на центр, мы выставляем на этом возвышении центральную батарею и под ее прикрытием стягиваем левый фланг и отступаем до оврага эшелонами», рассуждал он сам с собою…Всё время, что он был на батарее у орудия, он, как это часто бывает, не переставая, слышал звуки голосов офицеров, говоривших в балагане, но не понимал ни одного слова из того, что они говорили. Вдруг звук голосов из балагана поразил его таким задушевным тоном, что он невольно стал прислушиваться.
– Нет, голубчик, – говорил приятный и как будто знакомый князю Андрею голос, – я говорю, что коли бы возможно было знать, что будет после смерти, тогда бы и смерти из нас никто не боялся. Так то, голубчик.
Другой, более молодой голос перебил его:
– Да бойся, не бойся, всё равно, – не минуешь.
– А всё боишься! Эх вы, ученые люди, – сказал третий мужественный голос, перебивая обоих. – То то вы, артиллеристы, и учены очень оттого, что всё с собой свезти можно, и водочки и закусочки.
И владелец мужественного голоса, видимо, пехотный офицер, засмеялся.
– А всё боишься, – продолжал первый знакомый голос. – Боишься неизвестности, вот чего. Как там ни говори, что душа на небо пойдет… ведь это мы знаем, что неба нет, a сфера одна.
Опять мужественный голос перебил артиллериста.
– Ну, угостите же травником то вашим, Тушин, – сказал он.
«А, это тот самый капитан, который без сапог стоял у маркитанта», подумал князь Андрей, с удовольствием признавая приятный философствовавший голос.
– Травничку можно, – сказал Тушин, – а всё таки будущую жизнь постигнуть…
Он не договорил. В это время в воздухе послышался свист; ближе, ближе, быстрее и слышнее, слышнее и быстрее, и ядро, как будто не договорив всего, что нужно было, с нечеловеческою силой взрывая брызги, шлепнулось в землю недалеко от балагана. Земля как будто ахнула от страшного удара.
В то же мгновение из балагана выскочил прежде всех маленький Тушин с закушенною на бок трубочкой; доброе, умное лицо его было несколько бледно. За ним вышел владетель мужественного голоса, молодцоватый пехотный офицер, и побежал к своей роте, на бегу застегиваясь.
