Гештальт-терапия

Гешта́льт-терапи́я (от нем. Gestalt — здесь «целостный образ») — гуманистическое направление в психотерапии, основанное на экспериментально-феноменологическом и экзистенциальном подходах. Зародилось в 1950-х годах и получило большое распространение, начиная с 1960-х. В отличие от психоанализа, гештальт-терапевт не занимается интерпретацией бессознательного пациента, а помогает клиенту развить самоосознавание, и играет роль не пассивного стороннего наблюдателя, как психоаналитик, а активного участника, раскрываясь, взаимодействуя с пациентом как личность с личностью, как это предполагает гуманистический подход.

Гештальт-терапия не является прикладным приложением гештальтпсихологии, хотя и вобрала в себя некоторые идеи последней.

Основные концепции и процесс терапии

Основной подход гештальт-терапии называется экспериментально-феноменологическим: в ходе терапии пациенту предлагается ставить эксперименты и наблюдать выявляемые в ходе экспериментов феномены.

В качестве эксперимента пациенту может быть предложено, например, рассказать о каком-то событии своей жизни, о какой-то своей проблеме, просто поговорить на произвольную тему или представить и описать некую гипотетическую ситуацию, и как бы пациент в ней себя повёл. Также в качестве эксперимента часто применяется монодрама (ещё называемая «метод пустого стула»): пациенту предлагается представить, что на пустом стуле рядом сидит какой-то важный для него человек (или он сам), и начать разговаривать с ним (с собой) вслух. Терапевт может вмешиваться в ход эксперимента: направлять его, задавать вопросы, акцентировать на чем-то внимание. Продолжительность эксперимента заранее не устанавливается. Перед началом терапевт инструктирует пациента внимательно наблюдать за собой в ходе эксперимента и фиксировать феномены.

В качестве феноменов могут выступать: эмоции, изменения в голосе (повышение и понижение тона, дрожание, запинки), мимика, поза, жесты, время реакции, появление разных ощущений в теле (напряжение, жар, холод, «мурашки») и т. д. Как феномены рассматриваются только явления, наблюдаемые непосредственно во время эксперимента, даже если эксперимент посвящён событиям прошлого. Это отражает важный принцип гештальт-терапии — принцип «здесь и сейчас», в соответствии с которым работа должна проводиться только над имеющимися в данный момент чувствами и мыслями (включая чувства и мысли по поводу прошлых событий), а не теми, что были в момент прошедших событий.

Учась фиксировать в себе феномены, пациент развивает в себе осознавание — ключевое понятие гештальт-терапии. Успех терапии в целом зависит от успешности развития этого навыка и обучения пациента применять этот навык в реальной жизни после окончания сеансов терапии.

После завершения эксперимента феномены обсуждаются с терапевтом. В ходе обсуждения затрагиваются темы потребностей и ожиданий пациента, обсуждается, как эти потребности и ожидания соотносятся с тем, что происходит на самом деле, что нужно от пациента другим людям, как соотносятся ожидания пациента и других людей. Терапевт указывает на феномены, упущенные пациентом, на которые нужно обращать внимание при следующих экспериментах для улучшения осознавания. По канонам гуманистического подхода в гештальт-терапии, терапевт анализирует феномены совместно с пациентом на равных, избегая наставничества, доверяя суждениям пациента, при этом полностью вовлекаясь в процесс обсуждения, раскрываясь как личность, давая при необходимости личные оценки, рассказывая о собственном опыте и событиях своей жизни. По этой причине личные качества терапевта имеют огромное значение в гештальт-терапии, большее, чем в психоанализе и поведенческой терапии. Между пациентом и терапевтом должен установиться диалог — ещё одно важное понятие гештальт-терапии.

Целью гештальт-терапии является создание и укрепление целостного образа (гештальта) личности пациента. Посредством осознавания и самоанализа пациент должен выявить отвергаемые им части своей личности: отвергаемые эмоции, потребности, черты характера, мысли. Затем принять их, принять себя и тем самым восстановить целостность своей личности. Большое внимание при этом уделяется также развитию независимости личности — умению следовать своим собственным мечтам и потребностям, а не потребностям других людей.

История

Основные идеи гештальт-терапии были разработаны в 1940-50-х годах Фредериком (Фрицем) Перлзом, его женой Лаурой Перлз и Полом Гудменом. Фриц Перлз, психоаналитик и убеждённый фрейдист, в какой-то момент начал пересматривать свои взгляды на психоанализ, и первые идеи гештальт-терапии можно рассматривать именно как ревизию психоанализа. Однако затем его идеи претерпели бурное развитие и быстро превратились в независимую систему психотерапии, вобрав в себя элементы гештальтпсихологии, экзистенциальной психологии, психодрамы и других популярных в 1940-х идей.

Совместно с Полом Гудменом (англ. Paul Goodman) и Ральфом Хефферлином (англ. Ralph Hefferline) в 1951 году Перлз пишет основополагающий труд «Гештальт-терапия: возбуждение и рост в человеческой личности» (англ. Gestalt Therapy: Excitement and Growth in the Human Personality). В 1952 году Перлз переезжает в Нью-Йорк и вместе с «Семёркой» (кроме него, в «Семёрке» состояли Лаура Перлз, Изидор Фром, Пол Гудмен, Элиот Шапиро, Ричард Кицлер и Пол Вейс) учреждает Нью-Йоркский Гештальт-институт, штаб-квартира которого первоначально находилась в квартире Перлзов. Идеи гештальт-терапии быстро набирают популярность. В 1954 году был создан Кливлендский институт гештальт-терапии, а к концу 50-х годов группы гештальт-терапии были организованы по всей Америке. В 60-х годах началось распространение гештальт-терапии в Европе.

По сравнению с ранними годами гештальт-терапия претерпела в ходе своего развития два важных изменения. Во-первых, стала реже применяться групповая терапия, которую продвигал Фриц Перлз, на каком-то этапе вообще отказавшийся от индивидуальных сеансов, посчитав это устаревшей методикой. Во-вторых, отношение к пациенту стало более терпимым и сочувственным. Вхождение в конфликт с пациентом, которое нередко применял сам Перлз, стало считаться крайне нежелательным, хотя в принципе остаётся допустимым в рамках гештальт-терапии.

Теория

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Создатели гештальт-терапии считали это направление психотерапии абсолютно практическим и не подлежащим теоретическому изучению. У Фрица Перлза даже было понятие «слоновье дерьмо» — специально для обозначения теоретизирования. Однако, с течением времени объём сведений и осмысление опыта гештальт-терапии потребовали теоретической систематизации и анализа. И тем и другим впервые занялся Пол Гудмен, именно ему мы обязаны первым построением кривой цикла-контакта и введением едва ли не большинства определений современной гештальт-терапии. Изначально гештальт считался одним из трёх современных ему направлений экзистенциальной терапии, наряду с экзистенциальным анализом Л. Бинсвангера и логотерапией В. Франкла. Базовая идея гештальта основана на способности психики к саморегуляции при единстве всех функций человеческого организма и психики (как одной из них) — холистичности, на способности организма творчески приспосабливаться к окружающей среде и на принципе ответственности человека за все свои действия, намерения и ожидания. Основная роль терапевта заключается в том, чтобы фокусировать внимание клиента на осознавании (awareness) происходящего «здесь и сейчас» (а в интерпретации Ф. Перлза: «здесь и как»), ограничении попыток интерпретировать события, привлекать внимание к чувствам-индикаторам потребностей, собственной ответственности клиента как за реализацию, так и за запреты на реализацию потребностей.

Большой вклад в развитие методологии и теории гештальт-терапии внесли также Изидор Фром, Ирвин и Мариам Польстеры, Джозеф Зинкер, Джон Энрайт, Серж Гингер и другие.

Личность в теории гештальт-терапии рассматривается как непрерывно протекающий процесс взаимодействия организма со средой и с самим собою. В этом процессе выделяются три важные функции:

• ID — совокупность всех телесных, аффективных и эмоциональных процессов;
• Personality — совокупность процессов мнезиса;
• Ego — функция выбора, принятия решения, включается только при наличии необходимости принятия решения.

С точки зрения Сержа Гингера всё, что происходит с человеком, есть события, происходящие на границе-контакт, то есть граница-контакт одновременно обеспечивает обособление человека от среды и она же одновременно обеспечивает возможность взаимодействия со средой.

Подход к сопротивлению в гештальт-терапии коренным образом отличается от подхода аналитических направлений. Гештальт рассматривает сопротивления как способы взаимодействия организма со средой, некогда имевшие высокую эффективность для взаимодействия, но здесь и сейчас либо неуместные, либо вообще единственно доступные клиенту как способы взаимодействия (например, для клиента-наркомана самым характерным способом взаимодействия будет конфлюэнция второго типа, вполне органичная при взаимодействии матери и младенца). В связи с этим сопротивления клиента, естественно демонстрируемые им в ходе взаимодействия с терапевтом, используются как основа эффективного поиска неосознаваемых клиентом потребностей.

Ещё одна функция терапии в гештальте — выведение клиента на осознавание своих истинных потребностей. (Например, молодая женщина, жена моряка, жалуется на избыточный вес. В ходе терапии выясняется, что она сильно полнеет, когда её муж в плавании. Отмечается также привычка — в начале ночи она идёт к холодильнику и наедается «до отвала», после чего может спать. Ходом терапии клиентка выводится к осознаванию истинной телесной потребности ?— потребности в сексе, — «заедаемой» одинокими ночами. Соответственно, она получает осознавание того, с чем именно ей надо решать проблему.

Ф. Перлз разрабатывал гештальт-терапию, опираясь на практику психоанализа, экзистенциализм, феноменологию, восточную философию, теорию поля и теорию гештальт-психологии. Концептуально гештальт-терапия неотделима от гуманистической и экзистенциальной психологии.

Однако, если прислушаться к Клаудио Наранхо, то можно узнать о других истоках и формах гештальт-терапии. Основные аспекты традиционной философии гештальт-терапии — аспекты осознанности, актуальности и ответственности. Цель и средство традиционной гештальт-терапии — «сознательное осознавание» (Ж. М. Робин, Энрайт, Ф. Перлз, С. Гингер/Женжер). Ситуация проживается клиентом здесь-и-сейчас в присутствии сознания. Степень включённости именно сознания меняется динамически в связи с потребностью, интенсивностью переживаний и т. д. К. Наранхо придерживается иной точки зрения, выделяя актуальность. Одна из основных техник в терапии Наранхо — концентрация на настоящем, здесь и сейчас, что и составляет основу гештальт-терапии Наранхо. Для того, чтобы выделить и отличить эту модальность, Наранхо вводит собственный термин — презентификация: «Как и в случае с мечтами и фантазиями о будущем, в гештальте существует свой подход и к прошлому, который я предложил называть презентификацией (восприятие прошлого с точки зрения настоящего). Посредством обыгрывания клиент снова ставит себя в ситуацию, воспоминания о которой преследуют его, и управляется с ней, как если бы она была в настоящем». Существуют, по крайней мере, два пути, в которых концентрация на настоящем отражена техническим репертуаром гештальт-терапии Наранхо. Один — откровенная просьба к клиенту следовать его намерениям: здесь выражается то, что выходит в его теперешнее поле сознания. Чаще всего это сопровождается наставлением воздержаться от осмысливания во имя чистого самонаблюдения. Другой путь — презентификация прошлого или будущего (или фантазии в целом).

Необходимо отметить, что подходы К. Наранхо разделяются не всеми школами гештальт-терапевтов.

«Гештальт-молитва»

В 1969 году в своей книге Gestalt Therapy Verbatim Фриц Перлз публикует «гештальт-молитву» (англ. Gestalt prayer) — короткий текст из 56 английских слов, получивший в США и затем в мире широкую известность и вызвавший бурную реакцию, множество критических отзывов, переработок и подражаний. «Молитва» выражает важную для гештальт-терапии концепцию независимости личности и предлагает модель отношений между такими независимыми личностями. По мнению биографов Фрица Перлза — Дж. Гейнса и М. Шепард — этот текст также являлся личным кредо Перлза, который никогда не стремился оправдать чьих-либо ожиданий, всегда делал только то, что считал нужным, и полагал, что отношения между двумя независимыми личностями могут носить только ограниченный и временный характер. За это последнее утверждение Перлз часто подвергался критике, но несомненно, что «гештальт-молитва» оказала огромное влияние на культуру 70-х. По мнению профессора Университета Миссури Роберта Долливера, это произошло во многом потому, что молитва попала «в струю 70-х» — десятилетия «Я», эпохи борьбы за свои права, отвержения многих традиционных «истин» и поиска новых форм взаимоотношений.

Текст молитвы:

Я делаю своё дело, и ты делаешь своё дело.

Я в этом мире не для того, чтобы соответствовать твоим ожиданиям,

И ты в этом мире не для того, чтобы соответствовать моим.

Ты — это ты, и я — это я,

И если нам случилось найти друг друга — это прекрасно.

А если нет — этому нельзя помочь.

— Фриц Перлз, "Gestalt Therapy Verbatim", 1969 г.

* Последняя строка часто опускается при цитировании.

Оригинальный текст (англ.)  

I do my thing and you do your thing.

I am not in this world to live up to your expectations,

And you are not in this world to live up to mine.

You are you, and I am I,

And if by chance we find each other, it's beautiful.

If not, it can't be helped.

См. также

• Гештальтпсихология
• Экзистенциальная психология
• Феноменология
• Психодрама
• Игровая терапия
• Сказкотерапия
• Процессуальная терапия

Литература на русском языке

• Гештальт-терапия. Теория и практика. — Апрель пресс; Эксмо-пресс, 2002.
• Перлз Ф. Практика гештальт-терапии / Фредерик Перлз. — Институт общегуманитарных исследований, 2001.
• Перлз Ф. Гештальт-семинары / Фредерик Перлз. — Институт общегуманитарных исследований, 1998.
• Перлз Ф. Внутри и вне помойного ведра // Практикум по гештальт-терапии. — Петербург — XXI век, 1995.
• Перлз Ф. Теория гештальт-терапии / Фредерик Перлз. — Институт общегуманитарных исследований 2001.
• Перлз Ф. Эго, голод и агрессия / Фредерик Перлз. — Смысл, 2000.
• Перлз Ф. С. Практика гештальт-терапии / Фредерик Саломон Перлз; пер. М. П. Папуша. — М.: Институт общегуманитарных исследований, 2001.
• Перлз Ф., Гудман П., Хефферлин Р. Практикум по гештальт-терапии / Фредерик Перлз, Пол Гудман, Ральф Хефферлин. — М.: 2005.
• Наранхо К. Гештальт-терапия / Клаудио Нарахо. — Модек, 1995.
• Папуш М. Психотехника экзистенциального выбора / Михаил Папуш. — Институт общегуманитарных исследований, 2001.
• Рудестам К. Групповая психотерапия / Келл Рудестам. — Универс, 1995.
• Зингер Д. В поисках хорошей формы. Гештальт-терапия с супружескими парами и семьями / Джозеф Зингер. — Класс, 2000.
• Харин С. С. Искусство психотренинга. Заверши свой гештальт. — Лучи Софии, 1997.
• Малкина-Пых И. Г. Техники гештальта и когнитивной терапии. — М.: Экмо, 2004.
• Полстер И., Полстер М. Интегрированная гештальт-терапия / Ирвен Полстер, Мириам Полстер. — Класс, 1997.
• Полстер И. Обитаемый человек / Ирвен Полстер. — Класс, 1999.
• Гингер С. Гештальт-терапия контакта / Серж Гингер. — Специальная литература, 1999.
• Гингер С. Гештальт: искусство контакта / Серж Гингер. — PerSe, 2002.
• Кемплер У. Основы семейной гештальт-терапии / Уолтер Кемплер. — Издательство Пиражкова, 2001.
• Шоттенлоэр Г. Рисунок и образ в гештальт-терапии / Гертруда Шоттенлоєр. — Издательство Пиражкова, 2001.
• Уиллер Г. Гештальт-терапия постмодерна. За пределами индивидуализма / Гордон Уиллер. — М.: Смысл, 2005.
• Новодержкин Б. А., Романенко О. К. Гештальт-терапия. — М.: Фолиум, 1997.
• Масколье Г. Гештальт-терапия: вчера, сегодня, завтра. Быть собой. / Гонзаг Масколье. — М.: Боргес, 2010.
• Лебедева Н., Иванова Е. Путешествие в Гештальт: теория и практика / Наталья Лебедева, Елена Иванова. — СПб.: Речь, 2004.
• Булюбаш И. Д. Основы супервизии в гештальт-терапии. — М.: Институт психотерапии, 2003.
• Булюбаш И. Д. Руководство по гештальт-терапии. — М.: Институт психотерапии, 2004.
• Даунинг Дж., Марморштейн Р. Сны и кошмары. Истории из практики гештальт-терапии. — М.: Алтер пресс, 2003.
• Бриджит М. Сексуальность, любовь и гештальт / Мартель Бриджит. — СПб.: Речь, 2005.
• Сименс Х. Практическое руководство для гештальт-терапевтов / Харм Сименс. — Издательство Пиражкова, 2008.
• Невис Э. Организационное консультирование / Эдвин Невис. — Издательство Пиражкова, 2002.
• Гингер С., Гингер А. Гештальт-терапия контакта. — СПб.: Специальная литература, 1999. — 287 с.

Ссылки

• [www.eagt.org/ European Association for Gestalt Therapy] (англ.). — Европейская ассоциация гештальт-терапии. (Проверено 30 июля 2011)
• [forge.gestalt.lv/ International Federation of Gestalt Training Organizations] (англ.). — Международная федерация организаций гештальт-тренингов. (Проверено 30 июля 2011)
• [gestalt.lv/ Rīgas Geštalta institūts]. (латыш.) (рус.) (англ.). — Рижский Гештальт-институт. (Проверено 17 апреля 2014)
• [gestalt.ru/ Московский Гештальт-институт]. (Проверено 17 апреля 2014)
• [gestalt-therapy.ru/ Московский Институт Гештальт-терапии и Консультирования]. (Проверено 17 апреля 2014)
• [www.gestalt.spb.ru Санкт-Петербургский институт гештальта]. (Проверено 30 июля 2011)
• [gefo.ru/ Гештальт: обучение и психотерапия]. (Проверено 30 июля 2011)
• [migip.ru/ Московский институт гештальта и психодрамы]. (Проверено 30 июля 2011)
• [www.vegi.ru/ Восточно-Европейский Гештальт Институт]. (Проверено 30 июля 2011)

Отрывок, характеризующий Гештальт-терапия

– Целый год! – вдруг сказала Наташа, теперь только поняв то, что свадьба отсрочена на год. – Да отчего ж год? Отчего ж год?… – Князь Андрей стал ей объяснять причины этой отсрочки. Наташа не слушала его.
– И нельзя иначе? – спросила она. Князь Андрей ничего не ответил, но в лице его выразилась невозможность изменить это решение.
– Это ужасно! Нет, это ужасно, ужасно! – вдруг заговорила Наташа и опять зарыдала. – Я умру, дожидаясь года: это нельзя, это ужасно. – Она взглянула в лицо своего жениха и увидала на нем выражение сострадания и недоумения.
– Нет, нет, я всё сделаю, – сказала она, вдруг остановив слезы, – я так счастлива! – Отец и мать вошли в комнату и благословили жениха и невесту.
С этого дня князь Андрей женихом стал ездить к Ростовым.


Обручения не было и никому не было объявлено о помолвке Болконского с Наташей; на этом настоял князь Андрей. Он говорил, что так как он причиной отсрочки, то он и должен нести всю тяжесть ее. Он говорил, что он навеки связал себя своим словом, но что он не хочет связывать Наташу и предоставляет ей полную свободу. Ежели она через полгода почувствует, что она не любит его, она будет в своем праве, ежели откажет ему. Само собою разумеется, что ни родители, ни Наташа не хотели слышать об этом; но князь Андрей настаивал на своем. Князь Андрей бывал каждый день у Ростовых, но не как жених обращался с Наташей: он говорил ей вы и целовал только ее руку. Между князем Андреем и Наташей после дня предложения установились совсем другие чем прежде, близкие, простые отношения. Они как будто до сих пор не знали друг друга. И он и она любили вспоминать о том, как они смотрели друг на друга, когда были еще ничем , теперь оба они чувствовали себя совсем другими существами: тогда притворными, теперь простыми и искренними. Сначала в семействе чувствовалась неловкость в обращении с князем Андреем; он казался человеком из чуждого мира, и Наташа долго приучала домашних к князю Андрею и с гордостью уверяла всех, что он только кажется таким особенным, а что он такой же, как и все, и что она его не боится и что никто не должен бояться его. После нескольких дней, в семействе к нему привыкли и не стесняясь вели при нем прежний образ жизни, в котором он принимал участие. Он про хозяйство умел говорить с графом и про наряды с графиней и Наташей, и про альбомы и канву с Соней. Иногда домашние Ростовы между собою и при князе Андрее удивлялись тому, как всё это случилось и как очевидны были предзнаменования этого: и приезд князя Андрея в Отрадное, и их приезд в Петербург, и сходство между Наташей и князем Андреем, которое заметила няня в первый приезд князя Андрея, и столкновение в 1805 м году между Андреем и Николаем, и еще много других предзнаменований того, что случилось, было замечено домашними.
В доме царствовала та поэтическая скука и молчаливость, которая всегда сопутствует присутствию жениха и невесты. Часто сидя вместе, все молчали. Иногда вставали и уходили, и жених с невестой, оставаясь одни, всё также молчали. Редко они говорили о будущей своей жизни. Князю Андрею страшно и совестно было говорить об этом. Наташа разделяла это чувство, как и все его чувства, которые она постоянно угадывала. Один раз Наташа стала расспрашивать про его сына. Князь Андрей покраснел, что с ним часто случалось теперь и что особенно любила Наташа, и сказал, что сын его не будет жить с ними.
– Отчего? – испуганно сказала Наташа.
– Я не могу отнять его у деда и потом…
– Как бы я его любила! – сказала Наташа, тотчас же угадав его мысль; но я знаю, вы хотите, чтобы не было предлогов обвинять вас и меня.
Старый граф иногда подходил к князю Андрею, целовал его, спрашивал у него совета на счет воспитания Пети или службы Николая. Старая графиня вздыхала, глядя на них. Соня боялась всякую минуту быть лишней и старалась находить предлоги оставлять их одних, когда им этого и не нужно было. Когда князь Андрей говорил (он очень хорошо рассказывал), Наташа с гордостью слушала его; когда она говорила, то со страхом и радостью замечала, что он внимательно и испытующе смотрит на нее. Она с недоумением спрашивала себя: «Что он ищет во мне? Чего то он добивается своим взглядом! Что, как нет во мне того, что он ищет этим взглядом?» Иногда она входила в свойственное ей безумно веселое расположение духа, и тогда она особенно любила слушать и смотреть, как князь Андрей смеялся. Он редко смеялся, но зато, когда он смеялся, то отдавался весь своему смеху, и всякий раз после этого смеха она чувствовала себя ближе к нему. Наташа была бы совершенно счастлива, ежели бы мысль о предстоящей и приближающейся разлуке не пугала ее, так как и он бледнел и холодел при одной мысли о том.
Накануне своего отъезда из Петербурга, князь Андрей привез с собой Пьера, со времени бала ни разу не бывшего у Ростовых. Пьер казался растерянным и смущенным. Он разговаривал с матерью. Наташа села с Соней у шахматного столика, приглашая этим к себе князя Андрея. Он подошел к ним.
– Вы ведь давно знаете Безухого? – спросил он. – Вы любите его?
– Да, он славный, но смешной очень.
И она, как всегда говоря о Пьере, стала рассказывать анекдоты о его рассеянности, анекдоты, которые даже выдумывали на него.
– Вы знаете, я поверил ему нашу тайну, – сказал князь Андрей. – Я знаю его с детства. Это золотое сердце. Я вас прошу, Натали, – сказал он вдруг серьезно; – я уеду, Бог знает, что может случиться. Вы можете разлю… Ну, знаю, что я не должен говорить об этом. Одно, – чтобы ни случилось с вами, когда меня не будет…
– Что ж случится?…
– Какое бы горе ни было, – продолжал князь Андрей, – я вас прошу, m lle Sophie, что бы ни случилось, обратитесь к нему одному за советом и помощью. Это самый рассеянный и смешной человек, но самое золотое сердце.
Ни отец и мать, ни Соня, ни сам князь Андрей не могли предвидеть того, как подействует на Наташу расставанье с ее женихом. Красная и взволнованная, с сухими глазами, она ходила этот день по дому, занимаясь самыми ничтожными делами, как будто не понимая того, что ожидает ее. Она не плакала и в ту минуту, как он, прощаясь, последний раз поцеловал ее руку. – Не уезжайте! – только проговорила она ему таким голосом, который заставил его задуматься о том, не нужно ли ему действительно остаться и который он долго помнил после этого. Когда он уехал, она тоже не плакала; но несколько дней она не плача сидела в своей комнате, не интересовалась ничем и только говорила иногда: – Ах, зачем он уехал!
Но через две недели после его отъезда, она так же неожиданно для окружающих ее, очнулась от своей нравственной болезни, стала такая же как прежде, но только с измененной нравственной физиогномией, как дети с другим лицом встают с постели после продолжительной болезни.


Здоровье и характер князя Николая Андреича Болконского, в этот последний год после отъезда сына, очень ослабели. Он сделался еще более раздражителен, чем прежде, и все вспышки его беспричинного гнева большей частью обрушивались на княжне Марье. Он как будто старательно изыскивал все больные места ее, чтобы как можно жесточе нравственно мучить ее. У княжны Марьи были две страсти и потому две радости: племянник Николушка и религия, и обе были любимыми темами нападений и насмешек князя. О чем бы ни заговорили, он сводил разговор на суеверия старых девок или на баловство и порчу детей. – «Тебе хочется его (Николеньку) сделать такой же старой девкой, как ты сама; напрасно: князю Андрею нужно сына, а не девку», говорил он. Или, обращаясь к mademoiselle Bourime, он спрашивал ее при княжне Марье, как ей нравятся наши попы и образа, и шутил…
Он беспрестанно больно оскорблял княжну Марью, но дочь даже не делала усилий над собой, чтобы прощать его. Разве мог он быть виноват перед нею, и разве мог отец ее, который, она всё таки знала это, любил ее, быть несправедливым? Да и что такое справедливость? Княжна никогда не думала об этом гордом слове: «справедливость». Все сложные законы человечества сосредоточивались для нее в одном простом и ясном законе – в законе любви и самоотвержения, преподанном нам Тем, Который с любовью страдал за человечество, когда сам он – Бог. Что ей было за дело до справедливости или несправедливости других людей? Ей надо было самой страдать и любить, и это она делала.
Зимой в Лысые Горы приезжал князь Андрей, был весел, кроток и нежен, каким его давно не видала княжна Марья. Она предчувствовала, что с ним что то случилось, но он не сказал ничего княжне Марье о своей любви. Перед отъездом князь Андрей долго беседовал о чем то с отцом и княжна Марья заметила, что перед отъездом оба были недовольны друг другом.
Вскоре после отъезда князя Андрея, княжна Марья писала из Лысых Гор в Петербург своему другу Жюли Карагиной, которую княжна Марья мечтала, как мечтают всегда девушки, выдать за своего брата, и которая в это время была в трауре по случаю смерти своего брата, убитого в Турции.
«Горести, видно, общий удел наш, милый и нежный друг Julieie».
«Ваша потеря так ужасна, что я иначе не могу себе объяснить ее, как особенную милость Бога, Который хочет испытать – любя вас – вас и вашу превосходную мать. Ах, мой друг, религия, и только одна религия, может нас, уже не говорю утешить, но избавить от отчаяния; одна религия может объяснить нам то, чего без ее помощи не может понять человек: для чего, зачем существа добрые, возвышенные, умеющие находить счастие в жизни, никому не только не вредящие, но необходимые для счастия других – призываются к Богу, а остаются жить злые, бесполезные, вредные, или такие, которые в тягость себе и другим. Первая смерть, которую я видела и которую никогда не забуду – смерть моей милой невестки, произвела на меня такое впечатление. Точно так же как вы спрашиваете судьбу, для чего было умирать вашему прекрасному брату, точно так же спрашивала я, для чего было умирать этому ангелу Лизе, которая не только не сделала какого нибудь зла человеку, но никогда кроме добрых мыслей не имела в своей душе. И что ж, мой друг, вот прошло с тех пор пять лет, и я, с своим ничтожным умом, уже начинаю ясно понимать, для чего ей нужно было умереть, и каким образом эта смерть была только выражением бесконечной благости Творца, все действия Которого, хотя мы их большею частью не понимаем, суть только проявления Его бесконечной любви к Своему творению. Может быть, я часто думаю, она была слишком ангельски невинна для того, чтобы иметь силу перенести все обязанности матери. Она была безупречна, как молодая жена; может быть, она не могла бы быть такою матерью. Теперь, мало того, что она оставила нам, и в особенности князю Андрею, самое чистое сожаление и воспоминание, она там вероятно получит то место, которого я не смею надеяться для себя. Но, не говоря уже о ней одной, эта ранняя и страшная смерть имела самое благотворное влияние, несмотря на всю печаль, на меня и на брата. Тогда, в минуту потери, эти мысли не могли притти мне; тогда я с ужасом отогнала бы их, но теперь это так ясно и несомненно. Пишу всё это вам, мой друг, только для того, чтобы убедить вас в евангельской истине, сделавшейся для меня жизненным правилом: ни один волос с головы не упадет без Его воли. А воля Его руководствуется только одною беспредельною любовью к нам, и потому всё, что ни случается с нами, всё для нашего блага. Вы спрашиваете, проведем ли мы следующую зиму в Москве? Несмотря на всё желание вас видеть, не думаю и не желаю этого. И вы удивитесь, что причиною тому Буонапарте. И вот почему: здоровье отца моего заметно слабеет: он не может переносить противоречий и делается раздражителен. Раздражительность эта, как вы знаете, обращена преимущественно на политические дела. Он не может перенести мысли о том, что Буонапарте ведет дело как с равными, со всеми государями Европы и в особенности с нашим, внуком Великой Екатерины! Как вы знаете, я совершенно равнодушна к политическим делам, но из слов моего отца и разговоров его с Михаилом Ивановичем, я знаю всё, что делается в мире, и в особенности все почести, воздаваемые Буонапарте, которого, как кажется, еще только в Лысых Горах на всем земном шаре не признают ни великим человеком, ни еще менее французским императором. И мой отец не может переносить этого. Мне кажется, что мой отец, преимущественно вследствие своего взгляда на политические дела и предвидя столкновения, которые у него будут, вследствие его манеры, не стесняясь ни с кем, высказывать свои мнения, неохотно говорит о поездке в Москву. Всё, что он выиграет от лечения, он потеряет вследствие споров о Буонапарте, которые неминуемы. Во всяком случае это решится очень скоро. Семейная жизнь наша идет по старому, за исключением присутствия брата Андрея. Он, как я уже писала вам, очень изменился последнее время. После его горя, он теперь только, в нынешнем году, совершенно нравственно ожил. Он стал таким, каким я его знала ребенком: добрым, нежным, с тем золотым сердцем, которому я не знаю равного. Он понял, как мне кажется, что жизнь для него не кончена. Но вместе с этой нравственной переменой, он физически очень ослабел. Он стал худее чем прежде, нервнее. Я боюсь за него и рада, что он предпринял эту поездку за границу, которую доктора уже давно предписывали ему. Я надеюсь, что это поправит его. Вы мне пишете, что в Петербурге о нем говорят, как об одном из самых деятельных, образованных и умных молодых людей. Простите за самолюбие родства – я никогда в этом не сомневалась. Нельзя счесть добро, которое он здесь сделал всем, начиная с своих мужиков и до дворян. Приехав в Петербург, он взял только то, что ему следовало. Удивляюсь, каким образом вообще доходят слухи из Петербурга в Москву и особенно такие неверные, как тот, о котором вы мне пишете, – слух о мнимой женитьбе брата на маленькой Ростовой. Я не думаю, чтобы Андрей когда нибудь женился на ком бы то ни было и в особенности на ней. И вот почему: во первых я знаю, что хотя он и редко говорит о покойной жене, но печаль этой потери слишком глубоко вкоренилась в его сердце, чтобы когда нибудь он решился дать ей преемницу и мачеху нашему маленькому ангелу. Во вторых потому, что, сколько я знаю, эта девушка не из того разряда женщин, которые могут нравиться князю Андрею. Не думаю, чтобы князь Андрей выбрал ее своею женою, и откровенно скажу: я не желаю этого. Но я заболталась, кончаю свой второй листок. Прощайте, мой милый друг; да сохранит вас Бог под Своим святым и могучим покровом. Моя милая подруга, mademoiselle Bourienne, целует вас.
Мари».


В середине лета, княжна Марья получила неожиданное письмо от князя Андрея из Швейцарии, в котором он сообщал ей странную и неожиданную новость. Князь Андрей объявлял о своей помолвке с Ростовой. Всё письмо его дышало любовной восторженностью к своей невесте и нежной дружбой и доверием к сестре. Он писал, что никогда не любил так, как любит теперь, и что теперь только понял и узнал жизнь; он просил сестру простить его за то, что в свой приезд в Лысые Горы он ничего не сказал ей об этом решении, хотя и говорил об этом с отцом. Он не сказал ей этого потому, что княжна Марья стала бы просить отца дать свое согласие, и не достигнув бы цели, раздражила бы отца, и на себе бы понесла всю тяжесть его неудовольствия. Впрочем, писал он, тогда еще дело не было так окончательно решено, как теперь. «Тогда отец назначил мне срок, год, и вот уже шесть месяцев, половина прошло из назначенного срока, и я остаюсь более, чем когда нибудь тверд в своем решении. Ежели бы доктора не задерживали меня здесь, на водах, я бы сам был в России, но теперь возвращение мое я должен отложить еще на три месяца. Ты знаешь меня и мои отношения с отцом. Мне ничего от него не нужно, я был и буду всегда независим, но сделать противное его воле, заслужить его гнев, когда может быть так недолго осталось ему быть с нами, разрушило бы наполовину мое счастие. Я пишу теперь ему письмо о том же и прошу тебя, выбрав добрую минуту, передать ему письмо и известить меня о том, как он смотрит на всё это и есть ли надежда на то, чтобы он согласился сократить срок на три месяца».
После долгих колебаний, сомнений и молитв, княжна Марья передала письмо отцу. На другой день старый князь сказал ей спокойно:
– Напиши брату, чтоб подождал, пока умру… Не долго – скоро развяжу…
Княжна хотела возразить что то, но отец не допустил ее, и стал всё более и более возвышать голос.
– Женись, женись, голубчик… Родство хорошее!… Умные люди, а? Богатые, а? Да. Хороша мачеха у Николушки будет! Напиши ты ему, что пускай женится хоть завтра. Мачеха Николушки будет – она, а я на Бурьенке женюсь!… Ха, ха, ха, и ему чтоб без мачехи не быть! Только одно, в моем доме больше баб не нужно; пускай женится, сам по себе живет. Может, и ты к нему переедешь? – обратился он к княжне Марье: – с Богом, по морозцу, по морозцу… по морозцу!…
После этой вспышки, князь не говорил больше ни разу об этом деле. Но сдержанная досада за малодушие сына выразилась в отношениях отца с дочерью. К прежним предлогам насмешек прибавился еще новый – разговор о мачехе и любезности к m lle Bourienne.
– Отчего же мне на ней не жениться? – говорил он дочери. – Славная княгиня будет! – И в последнее время, к недоуменью и удивлению своему, княжна Марья стала замечать, что отец ее действительно начинал больше и больше приближать к себе француженку. Княжна Марья написала князю Андрею о том, как отец принял его письмо; но утешала брата, подавая надежду примирить отца с этою мыслью.
Николушка и его воспитание, Andre и религия были утешениями и радостями княжны Марьи; но кроме того, так как каждому человеку нужны свои личные надежды, у княжны Марьи была в самой глубокой тайне ее души скрытая мечта и надежда, доставлявшая ей главное утешение в ее жизни. Утешительную эту мечту и надежду дали ей божьи люди – юродивые и странники, посещавшие ее тайно от князя. Чем больше жила княжна Марья, чем больше испытывала она жизнь и наблюдала ее, тем более удивляла ее близорукость людей, ищущих здесь на земле наслаждений и счастия; трудящихся, страдающих, борющихся и делающих зло друг другу, для достижения этого невозможного, призрачного и порочного счастия. «Князь Андрей любил жену, она умерла, ему мало этого, он хочет связать свое счастие с другой женщиной. Отец не хочет этого, потому что желает для Андрея более знатного и богатого супружества. И все они борются и страдают, и мучают, и портят свою душу, свою вечную душу, для достижения благ, которым срок есть мгновенье. Мало того, что мы сами знаем это, – Христос, сын Бога сошел на землю и сказал нам, что эта жизнь есть мгновенная жизнь, испытание, а мы всё держимся за нее и думаем в ней найти счастье. Как никто не понял этого? – думала княжна Марья. Никто кроме этих презренных божьих людей, которые с сумками за плечами приходят ко мне с заднего крыльца, боясь попасться на глаза князю, и не для того, чтобы не пострадать от него, а для того, чтобы его не ввести в грех. Оставить семью, родину, все заботы о мирских благах для того, чтобы не прилепляясь ни к чему, ходить в посконном рубище, под чужим именем с места на место, не делая вреда людям, и молясь за них, молясь и за тех, которые гонят, и за тех, которые покровительствуют: выше этой истины и жизни нет истины и жизни!»