Гжимала, Эдвард
| Эдвард Гжимала | |
| Эдвард Гжимала | |
| Рождение | |
|---|---|
| Смерть |
10 августа 1942 (35 лет) |
| Почитается | |
| Беатифицирован | |
| В лике | |
| День памяти | |
| Подвижничество | |
Э́двард Гжима́ла (польск. Edward Grzymała; 29 сентября 1906, Колодзёнж, Польша — 10 августа 1942, Дахау) — блаженный Римско-Католической Церкви, священник, мученик. Входит в число 108 блаженных польских мучеников, беатифицированных римским папой Иоанном Павлом II во время его посещения Варшавы 13 июня 1999 года.
Биография
Осенью 1926 года поступил в высшую духовную семинарию во Влоцлавке. 14 июня 1931 года его рукоположили в священника. В 1931 году прибыл в Рим, чтобы изучать каноническое право. По окончании обучения вернулся в Польшу, где служил викарием в Липне, Конине, Калише. Сотрудничал с монахами из католического монашеского ордена паулинов при новом польском переводе Библии. В 1938 году вернулся во Влоцлавек.
Во время начала Второй мировой войны его назначили генеральным викарием влоцлавской диоцезии. 26 сентября 1940 года был арестован Гестапо и препровождён в концентрационный лагерь Дахау.
10 августа 1942 года был убит в газовой камере вместе с прибывшим в этот день транспортом инвалидов.
Прославление
13 июня 1999 года был беатифицирован римским папой Иоанном Павлом II вместе с другими польскими мучениками Второй мировой войны.
День памяти — 12 июня.
Напишите отзыв о статье "Гжимала, Эдвард"
Ссылки
- [mtrojnar.rzeszow.opoka.org.pl/swieci/edward_grzymala/zycie.htm Биография] (польск.)
Отрывок, характеризующий Гжимала, Эдвард
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
