Гзовский, Виктор Иванович

Гзовский, Виктор Иванович
Victor Gsovsky
Дата рождения:	12 января 1902(1902-01-12)
Место рождения:	Санкт-Петербург, Российская империя
Дата смерти:	14 марта 1974(1974-03-14) (72 года)
Место смерти:	Гамбург, Германия
Профессия:	артист балета, балетмейстер, балетный педагог,
Гражданство:	Российская империя Российская империя→
Театр:	Театр Елисейских полей, Гамбургский балет
IMDb:	ID 0345135

Ви́ктор Ива́нович Гзо́вский (12 января 1902 года, Санкт-Петербург — 14 марта 1974, Гамбург) — хореограф и педагог, в разное время руководивший балетными труппами Берлина, Парижа, Мюнхена, Флоренции, Дюссельдорфа и Гамбурга. Супруг Татьяны Гзовской.

Биография

Учился в Петербурге у Евгении Соколовой. После гражданской войны оказался в Краснодаре, где повстречался с Татьяной Исаченко, знакомой ему ещё по Петербургу, и женился на ней. В 1925 году супруги смогли выехать в Берлин, где Гзовский стал балетмейстером Берлинской оперы. В 1928 году они открыли собственную танцевальную студию, а также организовали труппу «Балет Гзовских», с которой в январе 1932 года гастролировали в Париже с программой «Историческое ревю танцев и костюмов 1830—1930». Кроме того, с 1930 по 1933 года Гзовский был также хореографом на киностудии в Бабельсберге.

В 1937 году он покинул Германию и переехал в Париж (его жена осталась в Берлине), где начал работать в компании Марковой—Долина и одновременно преподавать в студии Вакер.

Во время оккупации Парижа в 1940—1941 годах ставил балетные спектакли для труппы Евгения Арцюка «Молодой русский балет», выступавшей в зале «Плейель», затем работал в кабаре, где ставил танцы «в стиле модерн». Сразу после окончания войны некоторое время возглавлял балетную труппу Парижской Оперы, где им был впервые на этой сцене поставлен II акт балета «Лебединое озеро» (до этого там исполнялись лишь фрагменты спектакля, поставленные в 1936 году Сержем Лифарём специально для завершения парижских гастролей Марины Семёновой).

В 1946—1947 и 1948—1953 был хореографом труппы «Балет Елисейских полей», где его наиболее значительной работой стала постановка балета «Сильфида».

В 1947 году был балетмейстером «Метрополитен балета» в Лондоне. С 1950 по 1952 год руководил балетной труппой Баварской оперы, осуществляя постановки в театре Принца-регента, после чего работал как балетмейстер и педагог в различных балетных труппах Европы, в том числе в театре Пергола во Флоренции и в Немецкой опере на Рейне в Дюссельдорфе (1964—1967).

С 1967 по 1970 год руководил труппой Гамбургского балета. Преподавал в труппе Мориса Бежара «Балет XX века».

Постановки

Парижская Опера

• 1945 — «Лебединое озеро», II акт

Балет Елисейских полей, Париж

• 1946–1948 (точная дата постановки неизвестна) — «Маскарад» на музыку Жоржа Бизе
• 1946 — «Сильфида» (по мотивам Филиппо Тальони, Сильфида— Нина Вырубова, Джеймс — Ролан Пети)
• 1949 — Большое классическое па на музыку Даниэля Обера из оперы-балета «Бог и баядера, или Влюбленная куртизанка»

Поставлено для Иветт Шовире и Владимира Скуратова, затем его танцевали Олег Брянский и Соня Арова. Позднее Шовире передала хореографию Еве Евдокимовой, а та, будучи на стажировке в Театре им. Кирова — Габриэле Комлевой. В настоящее время виртуозное и элегантное Grand pas classique, ставшее настоящей классикой балетной сцены, является наиболее известным произведением хореографа.

Баварская государственная опера, Мюнхен

• 1950 — «Гамлет» на музыку Бориса Блахера (совместная постановка с Татьяной Гзовской)
• 27 марта 1952 — «Путь к свету»/Weg zum Licht на музыку Жоржа Орика
• 22 июля 1952 — Pas de cœur на музыку Готфрида фон Эйнема

Театр Пергола, Флоренция

• Танец часов (дивертисмент из оперы Амилькаре Понкьелли «Джоконда»)
• «Фантастическая лавка» (собственная версия)

Среди других постановок Гзовского — «Золушка», Па-де-катр, «Дриада» на музыку Адольфа Адана, одноактный балет на музыку Габриэля Форе (название неизвестно), включающий в себя pas de deux для Пьера Лакотта и Виолетт Верди.

Фильмография

• 1946 — хореография для кинематографического дебюта Людмилы Чериной в роли прима-балерины Карины в фильме «Привидение» (режиссёр Кристиан-Жак)

Педагогическая деятельность

Гзовский был настоящим апологетом классического танца. Репетируя, он умел показывать тончайшие нюансы роли. Однако постановки балетов интересовали его в гораздо меньшей степени, чем педагогическая деятельность. Он так любил преподавать, что зачастую давал артистам уроки, длившиеся по два с половиной часа.

Особенно славился своими лиричными адажио, где каждое па становилось законченным произведением искусства. Кроме классического танца преподавал также и характерный.

Ученики Гзовского описывали его как мягкого, простого в общении, но одержимого искусством танца человека. Высокий и худой, своим обликом он походил на Дон Кихота. Ему приписывалось владение исконно русским, чисто мариинским стилем. «Могло показаться, что это скульптор: Гзовский лепил тело танцовщика или танцовщицы» — вспоминал Милорад Мишкович.

В студии Гзовского занимались артисты Парижской Оперы и других балетных трупп Парижа. Среди его учеников Ирина Скорик, Иветт Шовире, Марика Безобразова, Нина Вырубова, Виолетт Верди, Вера Зорина, Колетт Маршан, Жан Бабиле, Александр Калюжный, Питер ван Дейк, Хайнц Розен, Олег Брянский, Паоло Бортолуцци, Сирил Атанасоф.

Адреса

На протяжении многих лет Гзовский преподавал в парижской студии Вакер, расположенной в районе площади Клиши на улице Дуэ, д. 69. В той же студии преподавали Ольга Преображенская, Борис Князев, мадам Рузанн и её племянница Нора Кисс.

Отрывок, характеризующий Гзовский, Виктор Иванович

– Можно мне присоединиться к вам? – сказал тихо подошедший Диммлер и подсел к ним.
– Ежели бы мы были ангелами, так за что же мы попали ниже? – сказал Николай. – Нет, это не может быть!
– Не ниже, кто тебе сказал, что ниже?… Почему я знаю, чем я была прежде, – с убеждением возразила Наташа. – Ведь душа бессмертна… стало быть, ежели я буду жить всегда, так я и прежде жила, целую вечность жила.
– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…
– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.
Диммлер, подсев к графине и закрыв глаза, слушал.
– Нет, графиня, – сказал он наконец, – это талант европейский, ей учиться нечего, этой мягкости, нежности, силы…
– Ах! как я боюсь за нее, как я боюсь, – сказала графиня, не помня, с кем она говорит. Ее материнское чутье говорило ей, что чего то слишком много в Наташе, и что от этого она не будет счастлива. Наташа не кончила еще петь, как в комнату вбежал восторженный четырнадцатилетний Петя с известием, что пришли ряженые.
Наташа вдруг остановилась.
– Дурак! – закричала она на брата, подбежала к стулу, упала на него и зарыдала так, что долго потом не могла остановиться.
– Ничего, маменька, право ничего, так: Петя испугал меня, – говорила она, стараясь улыбаться, но слезы всё текли и всхлипывания сдавливали горло.
Наряженные дворовые, медведи, турки, трактирщики, барыни, страшные и смешные, принеся с собою холод и веселье, сначала робко жались в передней; потом, прячась один за другого, вытеснялись в залу; и сначала застенчиво, а потом всё веселее и дружнее начались песни, пляски, хоровые и святочные игры. Графиня, узнав лица и посмеявшись на наряженных, ушла в гостиную. Граф Илья Андреич с сияющей улыбкой сидел в зале, одобряя играющих. Молодежь исчезла куда то.
Через полчаса в зале между другими ряжеными появилась еще старая барыня в фижмах – это был Николай. Турчанка был Петя. Паяс – это был Диммлер, гусар – Наташа и черкес – Соня, с нарисованными пробочными усами и бровями.
После снисходительного удивления, неузнавания и похвал со стороны не наряженных, молодые люди нашли, что костюмы так хороши, что надо было их показать еще кому нибудь.
Николай, которому хотелось по отличной дороге прокатить всех на своей тройке, предложил, взяв с собой из дворовых человек десять наряженных, ехать к дядюшке.
– Нет, ну что вы его, старика, расстроите! – сказала графиня, – да и негде повернуться у него. Уж ехать, так к Мелюковым.
Мелюкова была вдова с детьми разнообразного возраста, также с гувернантками и гувернерами, жившая в четырех верстах от Ростовых.
– Вот, ma chere, умно, – подхватил расшевелившийся старый граф. – Давай сейчас наряжусь и поеду с вами. Уж я Пашету расшевелю.
Но графиня не согласилась отпустить графа: у него все эти дни болела нога. Решили, что Илье Андреевичу ехать нельзя, а что ежели Луиза Ивановна (m me Schoss) поедет, то барышням можно ехать к Мелюковой. Соня, всегда робкая и застенчивая, настоятельнее всех стала упрашивать Луизу Ивановну не отказать им.
Наряд Сони был лучше всех. Ее усы и брови необыкновенно шли к ней. Все говорили ей, что она очень хороша, и она находилась в несвойственном ей оживленно энергическом настроении. Какой то внутренний голос говорил ей, что нынче или никогда решится ее судьба, и она в своем мужском платье казалась совсем другим человеком. Луиза Ивановна согласилась, и через полчаса четыре тройки с колокольчиками и бубенчиками, визжа и свистя подрезами по морозному снегу, подъехали к крыльцу.
Наташа первая дала тон святочного веселья, и это веселье, отражаясь от одного к другому, всё более и более усиливалось и дошло до высшей степени в то время, когда все вышли на мороз, и переговариваясь, перекликаясь, смеясь и крича, расселись в сани.
Две тройки были разгонные, третья тройка старого графа с орловским рысаком в корню; четвертая собственная Николая с его низеньким, вороным, косматым коренником. Николай в своем старушечьем наряде, на который он надел гусарский, подпоясанный плащ, стоял в середине своих саней, подобрав вожжи.
Было так светло, что он видел отблескивающие на месячном свете бляхи и глаза лошадей, испуганно оглядывавшихся на седоков, шумевших под темным навесом подъезда.
В сани Николая сели Наташа, Соня, m me Schoss и две девушки. В сани старого графа сели Диммлер с женой и Петя; в остальные расселись наряженные дворовые.
– Пошел вперед, Захар! – крикнул Николай кучеру отца, чтобы иметь случай перегнать его на дороге.
Тройка старого графа, в которую сел Диммлер и другие ряженые, визжа полозьями, как будто примерзая к снегу, и побрякивая густым колокольцом, тронулась вперед. Пристяжные жались на оглобли и увязали, выворачивая как сахар крепкий и блестящий снег.
Николай тронулся за первой тройкой; сзади зашумели и завизжали остальные. Сначала ехали маленькой рысью по узкой дороге. Пока ехали мимо сада, тени от оголенных деревьев ложились часто поперек дороги и скрывали яркий свет луны, но как только выехали за ограду, алмазно блестящая, с сизым отблеском, снежная равнина, вся облитая месячным сиянием и неподвижная, открылась со всех сторон. Раз, раз, толконул ухаб в передних санях; точно так же толконуло следующие сани и следующие и, дерзко нарушая закованную тишину, одни за другими стали растягиваться сани.