Янницис, Тасос

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Гианницис, Тассос»)
Перейти к: навигация, поиск
Тасос Янницис
греч. Τάσος Γιαννίτσης
Министр внутренних дел Греции
11 ноября 2011 — 17 мая 2012
Глава правительства: Лукас Пападимос
 
Рождение: 1944(1944)
Афины
Партия: ПАСОК
Образование: Афинский университет, Свободный университет Берлина
 
Сайт: [www.ypes.gr/el/Ministry/leadership/ypourgosGiannitsis/ Страница на сайте МВД]

Анастасиос Янницис, также Тасос Янницис (греч. Τάσος Γιαννίτσης, 1944, Афины) — греческий политик, член ПАСОК. Бывший министр труда, иностранных дел, от ноября 2011 министр внутренних дел Греции.



Биографические сведения

Анастасиос Янницис родился в 1944 году в Афинах. Изучал право и экономико-политические науки в Афинском университете. Позднее получил степень кандидат экономических наук в Свободном университете Берлина (1974). С 1975 года он является профессором экономического факультета Афинского университета.

Служил консультантом в Союзе греческих банков, при министерстве финансов в правительстве Ксенофона Золотаса и ряде других учреждений. Член Комитета по финансам, советник Организации экономического сотрудничества и развития (19932000) и премьер-министра Костаса Симитиса по экономическим вопросам в период 19942000 гг. Он был министром труда и социальной политики (20002001), заместителем министра иностранных дел (20012004), министром иностранных дел (2004), государственным министром.

В декабре 2009 года подал в отставку с поста председателя совета правления Lambrakis Press и перешел на пост президента Hellenic Petroleum. 11 ноября 2011 назначен министром внутренних дел Греции в коалиционном правительстве во главе с Лукасом Пападимосом.

Напишите отзыв о статье "Янницис, Тасос"

Ссылки

  • [www.ypes.gr/el/Ministry/leadership/ypourgosGiannitsis/ Биография на сайте министерства внутренних дел Греции] (греч.)

Отрывок, характеризующий Янницис, Тасос



Наташа была спокойнее, но не веселее. Она не только избегала всех внешних условий радости: балов, катанья, концертов, театра; но она ни разу не смеялась так, чтобы из за смеха ее не слышны были слезы. Она не могла петь. Как только начинала она смеяться или пробовала одна сама с собой петь, слезы душили ее: слезы раскаяния, слезы воспоминаний о том невозвратном, чистом времени; слезы досады, что так, задаром, погубила она свою молодую жизнь, которая могла бы быть так счастлива. Смех и пение особенно казались ей кощунством над ее горем. О кокетстве она и не думала ни раза; ей не приходилось даже воздерживаться. Она говорила и чувствовала, что в это время все мужчины были для нее совершенно то же, что шут Настасья Ивановна. Внутренний страж твердо воспрещал ей всякую радость. Да и не было в ней всех прежних интересов жизни из того девичьего, беззаботного, полного надежд склада жизни. Чаще и болезненнее всего вспоминала она осенние месяцы, охоту, дядюшку и святки, проведенные с Nicolas в Отрадном. Что бы она дала, чтобы возвратить хоть один день из того времени! Но уж это навсегда было кончено. Предчувствие не обманывало ее тогда, что то состояние свободы и открытости для всех радостей никогда уже не возвратится больше. Но жить надо было.
Ей отрадно было думать, что она не лучше, как она прежде думала, а хуже и гораздо хуже всех, всех, кто только есть на свете. Но этого мало было. Она знала это и спрашивала себя: «Что ж дальше?А дальше ничего не было. Не было никакой радости в жизни, а жизнь проходила. Наташа, видимо, старалась только никому не быть в тягость и никому не мешать, но для себя ей ничего не нужно было. Она удалялась от всех домашних, и только с братом Петей ей было легко. С ним она любила бывать больше, чем с другими; и иногда, когда была с ним с глазу на глаз, смеялась. Она почти не выезжала из дому и из приезжавших к ним рада была только одному Пьеру. Нельзя было нежнее, осторожнее и вместе с тем серьезнее обращаться, чем обращался с нею граф Безухов. Наташа Осссознательно чувствовала эту нежность обращения и потому находила большое удовольствие в его обществе. Но она даже не была благодарна ему за его нежность; ничто хорошее со стороны Пьера не казалось ей усилием. Пьеру, казалось, так естественно быть добрым со всеми, что не было никакой заслуги в его доброте. Иногда Наташа замечала смущение и неловкость Пьера в ее присутствии, в особенности, когда он хотел сделать для нее что нибудь приятное или когда он боялся, чтобы что нибудь в разговоре не навело Наташу на тяжелые воспоминания. Она замечала это и приписывала это его общей доброте и застенчивости, которая, по ее понятиям, таковая же, как с нею, должна была быть и со всеми. После тех нечаянных слов о том, что, ежели бы он был свободен, он на коленях бы просил ее руки и любви, сказанных в минуту такого сильного волнения для нее, Пьер никогда не говорил ничего о своих чувствах к Наташе; и для нее было очевидно, что те слова, тогда так утешившие ее, были сказаны, как говорятся всякие бессмысленные слова для утешения плачущего ребенка. Не оттого, что Пьер был женатый человек, но оттого, что Наташа чувствовала между собою и им в высшей степени ту силу нравственных преград – отсутствие которой она чувствовала с Kyрагиным, – ей никогда в голову не приходило, чтобы из ее отношений с Пьером могла выйти не только любовь с ее или, еще менее, с его стороны, но даже и тот род нежной, признающей себя, поэтической дружбы между мужчиной и женщиной, которой она знала несколько примеров.