Гиббон, Джон

Джон Гиббон
Место рождения	Холмсбург, Филадельфия, Пеннсильвания
Место смерти	Балтимор, Мэриленд
Принадлежность	Соединённые Штаты Америки
Род войск	армия США
Годы службы	1847 – 1891
Звание	генерал-майор
Командовал	XXIV Корпус армии Джеймса XVIII Корпус II Корпус 2-я дивизия II Корпуса Железная бригада
Сражения/войны	Американо-мексиканская война Семинольские войны Гражданская война в Америке второе сражение при Бул-Ране Мерилендская кампания битва при Фредериксберге Сражение при Чанселорсвилле Овэрлэндская кампания осада Петерсберга Аппоматокская кампания Великая война сиу Война Не-персе
Связи	Джон Хэйшем Гиббон (внучатый племянник)

Джо́н Ги́ббон (англ. John Gibbon; 20 апреля 1827 — 6 февраля 1896) — кадровый офицер армии США, участник гражданской войны и индейских войн.

Ранние годы

Родился в Холмсберг (Holmesburg), штат Пенсильвания, 20 апреля 1827 года, и был четвёртым ребёнком из десяти в семье доктора Джона Хейшема Гиббонса и Катарины Ларднер. Свои первые годы он провел в районе Филадельфии. Когда Гиббону было десять лет, его семья переехала в Шарлотт (Северная Каролина), где его отец стал главным пробирщиком Монетного двора США.

Получив начальное образования, Гиббон поступает в Военную академию Вест-Пойнт, в 1843 году. Он окончил её 20-м по успеваемости в выпуске 1847 года и получил временное звание второго лейтенанта 3-й артиллерийской батареи США. Гиббон был в Мексике во время Американо-мексиканской войны, но не участвовал в боях. Позже, во время Семинольской войны поддерживал мир между семинолами и поселенцами в Южной Флориде и преподавал тактику артиллерии в Вест-Пойнте, где он написал «Руководство артиллериста» в 1859 году. Руководство представляло собой научный трактат по артиллерийской стрельбе, и впоследствии использовалось обеими сторонами в гражданской войне.

12 сентября 1850 года Гиббон получил звание первого лейтенанта, а 2 ноября 1859 года — звание капитана.

В 1855 году Гиббон женится Фрэнсис «Фанни» Норт Моале (Francis «Fannie» North Moale). У них родилось четверо детей: Фрэнсис Моале Гиббон, Катарина «Кэти» Ларднер Гиббон, Джон Гиббон-младший (который умер ребёнком) и Джон С. Гиббон.

Гражданская война

Когда началась Гражданская Война, Гиббон служил капитаном артиллерийской батареи В, 4-го артиллерийского полка, расквартированного в лагере Кэмп-Флойд (штат Юта). Его отец был рабовладельцем, три брата и двоюродный брат Джеймс Петтигрю служили в армии Конфедерации, однако Гиббон выбрал службу в армии Союза. Прибыв в Вашингтон, он стал командующим артиллерии при армии Макдауэлла. В 1862 он был назначен бригадным генералом добровольцев и стал командовать бригадой «западников», известной как «King’s Wisconsin Brigade». Гиббон сразу занялся муштровкой бригады и ввел в употребление черные «шапки Харди» модели 1858 года. Эти шляпы и породили прозвище «Бригада Черных Шапок» (Black Hat Brigade). Этой бригаде пришлось встретиться в бою со знаменитой бригадой каменной стены, это произошло в Втором Сражении при Бул-Ране в августе 1862 года.

В этом сражении его бригада находилась в составе дивизии Руфуса Кинга, в III-м корпусе Макдауэлла. 28 августа дивизия Руфуса Кинга двигалась в направлении Сентервиля и артиллерия Джексона открыла по ней огонь, чтобы втянуть противника в сражение. Бригада Гиббона попала под первые выстрелы и сама открыла огонь, так что стала первым федеральным соединением, вступившим в сражение. Бой завершился вничью, и он дорого обошёлся обеим сторонам: федералы потеряли 1150 человек, южане — 1250.

Во время Мерилендской кампании бригада Гиббона приняла участие в сражении у Южной горы в составе корпуса Хукера. Корпус наступал в ущелье Тернера, и бригада удачно атаковала конфедеративную бригаду Колкитта. Про эту атаку Хукер сказал, что бригада «сражалась как железная» (fought like iron). Именно с этого момента бригада получила своё прозвище «Железная бригада». В последний раз Гиббон командовал бригадой в сражении при Энтитеме. Корпус Хукера первым начал наступление на позиции противника и Железная Бригада одной из первых вошла на кукурузное поле, отбросила бригаду Старке и серьёзно осложнила положение южан на этом участке поля боя. Именно тогда Джексон бросил в бой техасскую бригаду Джона Худа. Отчаянной атакой техасцы опрокинули бригады Гиббона, Фелпса и Хоффмана. Весь корпус Хукера был разбит в том бою.

За Энтитемское сражение Гиббон получил звание майора регулярной армии. Он был повышен до командира дивизии и стал командовать 2-й дивизией I-го корпуса. Эту дивизию он повел в бой в сражении при Фредериксберге. Гиббону повезло: он не участвовал в самоубийственных атаках на каменную стену, его дивизия действовала на левом фланге. Она наступала на позиции генерала Эмброуза Хилла, поддерживая справа основную атаку дивизии генерала Мида. В том бою дивизия Гиббона ничем не отличилась, но сам Гиббон был легко ранен. Рана была неопасна, но в неё попала инфекция и Гиббон выбыл из строя на несколько зимних месяцев. После выздоровления его настигла весть о внезапной смерти сына — Джона Гиббона Младшего.

Гиббон вернулся в армию к началу сражения при Чанселорсвилле, но его дивизия стояла в резерве и серьёзного участия в бою не приняла.

Основную известность Гиббон заслужил во время сражения при Геттисберге. Он командовал 2-й дивизией II-го корпуса, и временно командовал всем II-м корпусом, замещая Уинфилда Хэнкока. Дивизия его имела следующий состав:

• Бригада Уильяма Харроу: 4 полка
• Филадельфийская бригада Александра Вебба: 4 пеннсильванских полка
• Бригада Нормана Холла: 5 полков

В ночь на 3 июля во время военного совета генерал Джордж Мид отвел Гиббона в сторону и сказал: «Если Ли атакует завтра, то это случится на вашем участке». Мид оказался прав и 3 июля дивизия Гиббона оказалась именно на том участке, против которого была направлена атака Пикетта. Первый удар пришёлся по стоящей правее дивизии Хейса, но был легко отбит. Но второй удар — силами дивизии Джорджа Пикетта, пришёлся как раз по дивизии Гиббона: по бригадам Вебба, Харроу и Холла. Именно на участке Александра Вебба сумела прорваться вирджинская дивизия Льюиса Армистеда. Гиббон снова был ранен.

Гиббон вернулся в строй и командовал 2-й дивизией в сражении в Глуши, Спотсильвейни и Колд-Харборе. Во время осады Петерсберга его люди отказались идти в бой у Римс-Стейшен, что повергло Гиббона в глубокую депрессию. Он некоторое время командовал XVIII корпусом, потом ненадолго оставил службу по состоянию здоровья, но он был нужен армии и Гиббону пришлось вернуться и принять командование XXIV корпусом в Армии Джеймса. Его корпус помогал осуществить решающий прорыв под Петерсбергом. В ходе третьего сражения под Петерсбергом он был введен в прорыв после VI корпуса и был направлен прямо на Петерсберг, но был остановлен у Форта Грегг. Форт был взят, но на этом наступательные возможности корпуса были израсходованы. После капитуляции Петерсберга дивизия Гиббона участвовала в Аппоматоккской кампании, и смогла перерезать противнику путь к отступлению при Аппоматоксе. В том бою генерал Ли пытался прорваться к Личбергу, где находились эшелоны с боеприпасами. Путь на Линчберг перекрывала только кавалерия Шеридана, но корпус Гиббона сумел осуществить энергичный бросок на 21 километр и явиться к Аппоматтоксу в нужный момент. В это время южане силами корпуса Джона Гордона опрокинули кавалерию Шеридана и поднялись на вершину холма, откуда увидели приближающиеся части корпуса Гиббона. Именно тогда Гордон сообщил генералу Ли, что не сможет дальше наступать, и генерал Ли произнес историческую фразу: «Тогда мне не остается ничего, кроме как встретиться с генералом Грантом, хотя лучше б мне умереть.»

Гиббон стал одним из трех генералов, принимавших капитуляцию Северовирджинской армии.

Индейские войны

После войны Гиббон остался в армии. Он вернулся к званию полковника и в 1876 году, во время войн с индейцами Сиу, командовал пехотой в форте Эллис в Монтане.

Гиббон, генерал Джордж Крук и генерал Альфред Терри провели совместную кампанию против сиу и шайеннов, но Крук был остановлен в сражении при Росбаде, а подполковник Джордж Кастер атаковал крупное индейское поселение на берегу реки Литтле-Бигхорн. В сражении на Литтл-Бигхорн-Ривер погиб сам Кастер и 261 солдат его отряда. Гиббон подошёл только 26 июня и успел спасти от гибели несколько сотен раненых, которыми командовал Маркус Рено. Прибыв лично на следующий день, Гиббон помогал хоронить убитых и эвакуировать раненых.

На следующий год, когда Гиббон ещё командовал гарнизоном в Монтане, он получил телеграмму от генерала Оливера Ховарда с просьбой перехватить отряд не-персе, который отступил из Айдахо под нажимом Ховарда. Гиббон обнаружил не-персе около Биг-Хоул-Ривер в западной Монтане. В сражении при Биг-Хоул отряд Гиббона понес тяжелые потери и сам Гиббон был ранен индейским снайпером. Отряд не-персе отступил в полном порядке на следующий день. Гиббон срочно запросил помощи у Ховарда, который прибыл на следующий день. Сам Гиббон не смог преследовать не-персе из-за ранения.

Последующая карьера и смерть

Джон Гиббон умер в Балтиморе (Мериленд) и был похоронен на национальном арлингтонском кладбище. Помимо известной книги «Пособие по артиллерии» (1859) он был автором книги «Personal Recollections of the Civil War», изданной посмертно в 1928 и «Приключений на Западной Границе», изданной так же посмертно в 1994. Так же им были написано много статей в газетах и журналах — в основном про его жизнь на Запада, с высказываниями относительно правительственной политики в отношении индейцев. 3 июля 1988 года, в 125-ю годовщину сражения под Геттисбергом, на поле боя была установлена бронзовая статуя Гиббона — на том месте, где он был ранен во время атаки Пикетта. В его честь был назван город Гиббон в Миннесоте и Гиббон в Орегоне. После его экспедиции 1872 года на карте появились река Гиббон и водопад Гиббон — сейчас это территория Йеллоустоунского национального парка.

В кино и литературе

В фильме «Геттисберг» роль Гиббона сыграл Эмили О. Шмидт.

Ссылки

• [penelope.uchicago.edu/Thayer/E/Gazetteer/Places/America/United_States/Army/USMA/Cullums_Register/1350*.html Register of Officers and Graduates of the United States Military Academy Class of 1847]
• [www.arlingtoncemetery.net/jgibbon.htm John Oliver Gibbon, Major General, United States Army] (англ.) — иллюстрированная биография на www.arlingtoncemetery.net
• [www.friendsnezpercebattlefields.org/General-John-Gibbon.htm General John Gibbon — Biography] (англ.) — биография на www.friendsnezpercebattlefields.org
• [www.findagrave.com/cgi-bin/fg.cgi?page=gr&GRid=4836 Gen John Oliver Gibbon] (англ.) — биография и фотографии могилы на www.findagrave.com
• [www.civilwarhome.com/gibbongettysburgor.htm Геттисбергский рапорт Гиббона]
• [www.civilwarhome.com/Gibbonwilderness.htm Рапорт Гиббона после Спотсильвейни]

Отрывок, характеризующий Гиббон, Джон

Когда он в первый день, встав рано утром, вышел на заре из балагана и увидал сначала темные купола, кресты Ново Девичьего монастыря, увидал морозную росу на пыльной траве, увидал холмы Воробьевых гор и извивающийся над рекою и скрывающийся в лиловой дали лесистый берег, когда ощутил прикосновение свежего воздуха и услыхал звуки летевших из Москвы через поле галок и когда потом вдруг брызнуло светом с востока и торжественно выплыл край солнца из за тучи, и купола, и кресты, и роса, и даль, и река, все заиграло в радостном свете, – Пьер почувствовал новое, не испытанное им чувство радости и крепости жизни.
И чувство это не только не покидало его во все время плена, но, напротив, возрастало в нем по мере того, как увеличивались трудности его положения.
Чувство это готовности на все, нравственной подобранности еще более поддерживалось в Пьере тем высоким мнением, которое, вскоре по его вступлении в балаган, установилось о нем между его товарищами. Пьер с своим знанием языков, с тем уважением, которое ему оказывали французы, с своей простотой, отдававший все, что у него просили (он получал офицерские три рубля в неделю), с своей силой, которую он показал солдатам, вдавливая гвозди в стену балагана, с кротостью, которую он выказывал в обращении с товарищами, с своей непонятной для них способностью сидеть неподвижно и, ничего не делая, думать, представлялся солдатам несколько таинственным и высшим существом. Те самые свойства его, которые в том свете, в котором он жил прежде, были для него если не вредны, то стеснительны – его сила, пренебрежение к удобствам жизни, рассеянность, простота, – здесь, между этими людьми, давали ему положение почти героя. И Пьер чувствовал, что этот взгляд обязывал его.


В ночь с 6 го на 7 е октября началось движение выступавших французов: ломались кухни, балаганы, укладывались повозки и двигались войска и обозы.
В семь часов утра конвой французов, в походной форме, в киверах, с ружьями, ранцами и огромными мешками, стоял перед балаганами, и французский оживленный говор, пересыпаемый ругательствами, перекатывался по всей линии.
В балагане все были готовы, одеты, подпоясаны, обуты и ждали только приказания выходить. Больной солдат Соколов, бледный, худой, с синими кругами вокруг глаз, один, не обутый и не одетый, сидел на своем месте и выкатившимися от худобы глазами вопросительно смотрел на не обращавших на него внимания товарищей и негромко и равномерно стонал. Видимо, не столько страдания – он был болен кровавым поносом, – сколько страх и горе оставаться одному заставляли его стонать.
Пьер, обутый в башмаки, сшитые для него Каратаевым из цибика, который принес француз для подшивки себе подошв, подпоясанный веревкою, подошел к больному и присел перед ним на корточки.
– Что ж, Соколов, они ведь не совсем уходят! У них тут гошпиталь. Может, тебе еще лучше нашего будет, – сказал Пьер.
– О господи! О смерть моя! О господи! – громче застонал солдат.
– Да я сейчас еще спрошу их, – сказал Пьер и, поднявшись, пошел к двери балагана. В то время как Пьер подходил к двери, снаружи подходил с двумя солдатами тот капрал, который вчера угощал Пьера трубкой. И капрал и солдаты были в походной форме, в ранцах и киверах с застегнутыми чешуями, изменявшими их знакомые лица.
Капрал шел к двери с тем, чтобы, по приказанию начальства, затворить ее. Перед выпуском надо было пересчитать пленных.
– Caporal, que fera t on du malade?.. [Капрал, что с больным делать?..] – начал Пьер; но в ту минуту, как он говорил это, он усумнился, тот ли это знакомый его капрал или другой, неизвестный человек: так непохож был на себя капрал в эту минуту. Кроме того, в ту минуту, как Пьер говорил это, с двух сторон вдруг послышался треск барабанов. Капрал нахмурился на слова Пьера и, проговорив бессмысленное ругательство, захлопнул дверь. В балагане стало полутемно; с двух сторон резко трещали барабаны, заглушая стоны больного.
«Вот оно!.. Опять оно!» – сказал себе Пьер, и невольный холод пробежал по его спине. В измененном лице капрала, в звуке его голоса, в возбуждающем и заглушающем треске барабанов Пьер узнал ту таинственную, безучастную силу, которая заставляла людей против своей воли умерщвлять себе подобных, ту силу, действие которой он видел во время казни. Бояться, стараться избегать этой силы, обращаться с просьбами или увещаниями к людям, которые служили орудиями ее, было бесполезно. Это знал теперь Пьер. Надо было ждать и терпеть. Пьер не подошел больше к больному и не оглянулся на него. Он, молча, нахмурившись, стоял у двери балагана.
Когда двери балагана отворились и пленные, как стадо баранов, давя друг друга, затеснились в выходе, Пьер пробился вперед их и подошел к тому самому капитану, который, по уверению капрала, готов был все сделать для Пьера. Капитан тоже был в походной форме, и из холодного лица его смотрело тоже «оно», которое Пьер узнал в словах капрала и в треске барабанов.
– Filez, filez, [Проходите, проходите.] – приговаривал капитан, строго хмурясь и глядя на толпившихся мимо него пленных. Пьер знал, что его попытка будет напрасна, но подошел к нему.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – холодно оглянувшись, как бы не узнав, сказал офицер. Пьер сказал про больного.
– Il pourra marcher, que diable! – сказал капитан. – Filez, filez, [Он пойдет, черт возьми! Проходите, проходите] – продолжал он приговаривать, не глядя на Пьера.
– Mais non, il est a l'agonie… [Да нет же, он умирает…] – начал было Пьер.
– Voulez vous bien?! [Пойди ты к…] – злобно нахмурившись, крикнул капитан.
Драм да да дам, дам, дам, трещали барабаны. И Пьер понял, что таинственная сила уже вполне овладела этими людьми и что теперь говорить еще что нибудь было бесполезно.
Пленных офицеров отделили от солдат и велели им идти впереди. Офицеров, в числе которых был Пьер, было человек тридцать, солдатов человек триста.
Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.
– О чем спорите? – сердито говорил майор. – Николы ли, Власа ли, все одно; видите, все сгорело, ну и конец… Что толкаетесь то, разве дороги мало, – обратился он сердито к шедшему сзади и вовсе не толкавшему его.
– Ай, ай, ай, что наделали! – слышались, однако, то с той, то с другой стороны голоса пленных, оглядывающих пожарища. – И Замоскворечье то, и Зубово, и в Кремле то, смотрите, половины нет… Да я вам говорил, что все Замоскворечье, вон так и есть.
– Ну, знаете, что сгорело, ну о чем же толковать! – говорил майор.
Проходя через Хамовники (один из немногих несгоревших кварталов Москвы) мимо церкви, вся толпа пленных вдруг пожалась к одной стороне, и послышались восклицания ужаса и омерзения.
– Ишь мерзавцы! То то нехристи! Да мертвый, мертвый и есть… Вымазали чем то.
Пьер тоже подвинулся к церкви, у которой было то, что вызывало восклицания, и смутно увидал что то, прислоненное к ограде церкви. Из слов товарищей, видевших лучше его, он узнал, что это что то был труп человека, поставленный стоймя у ограды и вымазанный в лице сажей…
– Marchez, sacre nom… Filez… trente mille diables… [Иди! иди! Черти! Дьяволы!] – послышались ругательства конвойных, и французские солдаты с новым озлоблением разогнали тесаками толпу пленных, смотревшую на мертвого человека.


По переулкам Хамовников пленные шли одни с своим конвоем и повозками и фурами, принадлежавшими конвойным и ехавшими сзади; но, выйдя к провиантским магазинам, они попали в середину огромного, тесно двигавшегося артиллерийского обоза, перемешанного с частными повозками.
У самого моста все остановились, дожидаясь того, чтобы продвинулись ехавшие впереди. С моста пленным открылись сзади и впереди бесконечные ряды других двигавшихся обозов. Направо, там, где загибалась Калужская дорога мимо Нескучного, пропадая вдали, тянулись бесконечные ряды войск и обозов. Это были вышедшие прежде всех войска корпуса Богарне; назади, по набережной и через Каменный мост, тянулись войска и обозы Нея.
Войска Даву, к которым принадлежали пленные, шли через Крымский брод и уже отчасти вступали в Калужскую улицу. Но обозы так растянулись, что последние обозы Богарне еще не вышли из Москвы в Калужскую улицу, а голова войск Нея уже выходила из Большой Ордынки.
Пройдя Крымский брод, пленные двигались по нескольку шагов и останавливались, и опять двигались, и со всех сторон экипажи и люди все больше и больше стеснялись. Пройдя более часа те несколько сот шагов, которые отделяют мост от Калужской улицы, и дойдя до площади, где сходятся Замоскворецкие улицы с Калужскою, пленные, сжатые в кучу, остановились и несколько часов простояли на этом перекрестке. Со всех сторон слышался неумолкаемый, как шум моря, грохот колес, и топот ног, и неумолкаемые сердитые крики и ругательства. Пьер стоял прижатый к стене обгорелого дома, слушая этот звук, сливавшийся в его воображении с звуками барабана.
Несколько пленных офицеров, чтобы лучше видеть, влезли на стену обгорелого дома, подле которого стоял Пьер.
– Народу то! Эка народу!.. И на пушках то навалили! Смотри: меха… – говорили они. – Вишь, стервецы, награбили… Вон у того то сзади, на телеге… Ведь это – с иконы, ей богу!.. Это немцы, должно быть. И наш мужик, ей богу!.. Ах, подлецы!.. Вишь, навьючился то, насилу идет! Вот те на, дрожки – и те захватили!.. Вишь, уселся на сундуках то. Батюшки!.. Подрались!..
– Так его по морде то, по морде! Этак до вечера не дождешься. Гляди, глядите… а это, верно, самого Наполеона. Видишь, лошади то какие! в вензелях с короной. Это дом складной. Уронил мешок, не видит. Опять подрались… Женщина с ребеночком, и недурна. Да, как же, так тебя и пропустят… Смотри, и конца нет. Девки русские, ей богу, девки! В колясках ведь как покойно уселись!
Опять волна общего любопытства, как и около церкви в Хамовниках, надвинула всех пленных к дороге, и Пьер благодаря своему росту через головы других увидал то, что так привлекло любопытство пленных. В трех колясках, замешавшихся между зарядными ящиками, ехали, тесно сидя друг на друге, разряженные, в ярких цветах, нарумяненные, что то кричащие пискливыми голосами женщины.
С той минуты как Пьер сознал появление таинственной силы, ничто не казалось ему странно или страшно: ни труп, вымазанный для забавы сажей, ни эти женщины, спешившие куда то, ни пожарища Москвы. Все, что видел теперь Пьер, не производило на него почти никакого впечатления – как будто душа его, готовясь к трудной борьбе, отказывалась принимать впечатления, которые могли ослабить ее.