Гибель Мараварской роты

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Гибель Мараварской роты
Основной конфликт: Афганская война (1979—1989)
Дата

21 апреля 1985 года

Место

Мараварское ущелье, провинция Кунар, Демократическая Республика Афганистан

Причина

Рейд в кишлак Сангам

Итог

победа моджахедов, гибель трети личного состава роты

Противники
1-я рота 334-го отдельного отряда 15-й обрспн Афганские моджахеды
Командующие
командир батальона майор В. Я. Терентьев
командир роты капитан Н. Н. Цебрук
неизвестен
Силы сторон
неизвестно около 400 человек
Потери
29 убитыми[1]
31 убитыми[2]
неизвестно

Гибель Мараварской роты 21 апреля 1985 — боестолкновение советских войск с афганскими моджахедами во время Афганской войны в апреле 1985 года.





Неоднозначность названия события

Вопреки устоявшемуся в разных источниках названию события — оно не соответствует действительности, поскольку погибла треть личного состава роты. По штату на 1985 год, личный состав роты специального назначения насчитывал 85 человек. В указанный день погибло 29 человек[1][3].

Также вопреки часто встречаемому мнению в некоторых источниках утверждение, что формирование проводило учебный выход, следует отметить что это неверная формулировка. Командование 334-го отдельного отряда проводило 21 апреля 1985 года боевой выход[4]:
…Задача ставилась так, что даже офицеры батальона считали операцию скорее учебной, чем боевой…

— «Мараварская» рота. 20 лет спустя

Историческая справка

К началу 1985 года руководство ВС СССР принимает решение о создании приграничной зоны «Завеса», целью которого является уничтожение караванов снабжающих афганских моджахедов оружием и боеприпасами, прибывающих из Пакистана и Ирана.
Для проведения операции в ДРА вводятся 2 отдельные бригады специального назначения (15-я (далее по тексту - 15-я обрспн) и 22-я отдельная бригада специального назначения), задачей которых является блокирование караванных путей на большом участке в приграничье у афгано-пакистанской границы и частично в южной части афгано-иранской границы. Для этого бригады были рассредоточены отдельными отрядами по приграничным провинциям[5].

27 марта 1985 года, менее чем за месяц до описываемых событий, в окрестности города Асадабад (административный центр провинции Кунар), где располагался небольшой советский гарнизон, представленный 2-м мотострелковым батальоном, 2-й гаубичной батареей и 2-й танковой ротой от 66-й отдельной мотострелковой бригады (далее по тексту - 66-я омсбр), был передислоцирован 334-й отдельный отряд специального назначения 15-й обрспн, который условно был назван 5-й отдельный мотострелковый батальон (далее по тексту 5-й омсб или войсковая часть 83506).

5-й омсб был сформирован на базе 5-й отдельной бригады специального назначения, дислоцированной г.Марьина Горка Минской области Белорусской ССР, БВО.[6][7].

Выход в рейд

19 апреля 1985 года командир 5-го омсб майор Виктор Терентьев с командирами рот и групп выехал на рекогносцировку в район н.п. Маравара. Данный населённый пункт находится в 3 км на северо-восток от Асадабада на восточном берегу реки Кунар. Ущелье начинающееся от н.п. Маравара и протянувшееся на 10 км на юго-восток в направлении афгано-пакистанской границы, было названо советскими военнослужащими Мараварским ущельем[8].

По причине полного отсутствия боевого опыта как у командира 5-го омсб так и его подчинённых — рекогносцировка производилась без соблюдения скрытности, на господствующей высоте у входа в Мараварское ущелье, на виду у местных жителей, что в последующем окажется одной из причин трагедии[1].

Майор Терентьев принимает решение о совершении самостоятельного рейда для прочёсывания кишлака Сангам, находившегося в Мараварском ущелье, где по разведывательным данным по ночам противник выставлял сторожевой дозор в количестве 8-10 человек для прикрытия прохода по ущелью. По его мнению подобное боевое задание для его отряда против немногочисленного противника, явилось бы своеобразным учебным занятием и быстро втянуло бы личный состав в боевую работу. Это был первый самостоятельный выход 5-го омсб после ввода в Афганистан и отношение к нему было как к учебному выходу.

В 20.00 20 апреля 5-й омсб, без штатной бронетехники, выдвинулся из Асадабада через паромную переправу на реке Кунар. Одновременно сводная группа бронетехники 5-го омсб выдвинулась в район н.п. Саркани в 10 км южнее г.Асадабад, имитируя отвлекающим манёвром совершение марша.

Майор Терентьев располагает свой командный пункт на той же высоте, с которого сутками ранее производил рекогносцировку. При прохождении возле командного пункта 1-й и 2-й роты, он подзывает к себе командиров этих рот и объявляет об изменении боевой задачи: в случае отсутствия противника в н.п. Сангам, следует также прочесать н.п. Даридам. На общей постановке задач — захват н.п. Даридам не обсуждался.

Начинается наступление 5-го омсб вглубь Мараварского ущелья. С господствующих высот по обеим сторонам ущелья 1-ю роту, продвигавшуюся по дну ущелья в юго-восточном направлении, должны были прикрывать 2-я и 3-я рота соответственно.

К 2.00 21 апреля 1-я рота, которой командовал капитан Николай Цебрук, вышла на западную окраину н.п. Сангам и прочесала его. Противника в кишлаке не оказалось.

Капитан Цебрук собирает офицеров и сообщает им о новом приказе майора Терентьева. По словам командира 5-го омсб в н.п. Даридам, находившемуся на 2 км вглубь по ущелью, находился отряд моджахедов в составе которого был американский военный инструктор, для чего 1-й роте приказано прочесать этот кишлак и по возможности захватить иностранного инструктора.

2-я и 3-я рота остаются у н.п. Сангам. Далее к н.п. Даридам 1-я рота продвигается в одиночку.

Капитан Цебрук осознавая рискованность выполнения данного командиром приказа, решает действовать на своё усмотрение:

  • Для прочёсывания н.п. Даридам он отправляет 1-ю группу под командованием лейтенанта Николая Кузнецова, следом за ней выдвигается 2-я группа лейтенанта Александра Котенко.
  • С целью обезопасить тылы 1-й и 2-й группы, капитан Цебрук размещает 3-ю группу лейтенанта Александра Кистеня в небольшом подворье на дороге между н.п. Сангам и Даридам.
  • Для прикрытия 3-й группы сверху, на хребет с южной стороны отправляется 4-я группа капитана Сергея Тарана.

Ближе к 5.00 капитан Цебрук выходит на связь командирами 1-й и 2-й групп. Командир 2-й группы на вызов не ответил. Командир 1-й группы лейтенант Кузнецов доложил что не наблюдает противника и заканчивает прочёсывание н.п. Даридам[1].

Засада

По поводу причин по которой 1-я рота попала в засаду существует две версии:

  1. Распространённая в сети и в СМИ: Командир 1-й роты капитан Цебрук поддавшись на провокацию, самостоятельно начинает преследование малочисленного противника, который его заманивает в окружение. Согласно словам командира 4-й группы Сергея Тарана, командир 1-й группы лейтенант Кузнецов заметил двух моджахедов, которые отходили в сторону н.п. Нетав, который находится восточнее н.п. Даридам. Кузнецов принимает решение их преследовать, о чём доложил по радиосвязи[2][4][9]. Но согласно последовавшим далее событиям, моджахеды организовали засаду не на промежутке между н.п. Даридам и н.п. Нетав, а непосредственно в самом н.п. Даридам.
  2. Версия от непосредственных участников событий, ветеранов 15-й обрспн, представленная в книге «15 бригада СПЕЦНАЗ: Люди и судьбы»: Командир 1-й роты действовал согласно уточнённому приказу командира 5-го омсб, который потребовал прочесать н.п. Даридам. Поиск противника в данном населённом пункте не включался в первоначально поставленную боевую задачу и вопросы связанные с дальнейшими действиями в случае изменения обстановки не были отработаны.

Кишлак Даридам представлял собой брошенное, относительно крупное поселение, расположенное на северной стороне Мараварского ущелья. Две разведывательные группы общей численностью немного более 20 бойцов, не в состоянии были контролировать данное поселение.

При продвижении 1-й и 2-й групп через селение, моджахеды наблюдали за ними, скрытно расположившись на склонах ущелья. После того как разведчики закончили прочёсывание и решили возвращаться назад, одна часть моджахедов спустилась со склона в кишлак и ударила в спину отходящим разведчикам, а вторая часть моджахедов обойдя кишлак с южной стороны закрыла путь отступления в направлении н.п. Сангам[1].

Бой

К 5.00 на окраине кишлака Даридам в бой вступила 1-я группа Николая Кузнецова, следом 2-я группа Александра Котенко. Капитан Цебрук услышав выстрелы, принимает решение взяв с собой 4 бойцов продвигаться к н.п. Даридам.

В радиоэфир выходит капитан Цебрук и просит командира 5-го омсб о подкреплении. Вскоре капитан Цебрук был убит в самом начале завязавшегося боя.

Командир 3-й группы лейтенант Кистень без приказа командира роты, покидает назначенную ему позицию, и поднявшись на склон начинает продвижение к н.п. Даридам. Командир 4-й группы капитан Таран принимает аналогичное решение и прикрывая сверху 3-ю группу продвигается к н.п. Даридам по хребту.

Окружённые в кишлаке бойцы 1-й и 2-й групп принимают решение прорываться в направлении н.п. Сангам и натыкаются на позиции моджахедов перекрывших дорогу в западном направлении. Бойцы 3-й группы сверху замечают позиции противника заблокировавшего дорогу и пытаются их уничтожить. Противник воспользовавшись крутизной склона на которой находится 3-я группа уходит в недоступное для неё мёртвое пространство. Открывшая огонь 3-я группа обнаруживается противником и по ней открывается миномётный огонь, который её вынуждает постепенно отступать в направлении н.п. Сангам.

Заблокированные в кишлаке 1-я и 2-я группы из необстрелянных военнослужащих, методично уничтожаются более опытными моджахедами, имеющими численный перевес. В ходе неожиданного нападения из засады у неопытных военнослужащих наступает деморализация, которая не дала организовать какое-либо согласованное отступление[4]:

…Расстреливали нас, как зайцев в тире. Рота на боевых выходах до этого не была. Боевого опыта не имела. Командиры все «зеленые». При команде «отходить» все стали отходить хаотично…

— «Мараварская» рота. 20 лет спустя

…"Духи" отрезали оба взвода двойным кольцом и начали расстреливать ребят. Поднялась паника. Никто не знал, что делать…

— «Мараварская» рота. 20 лет спустя

Характерно что смерть большинства окружённых разведчиков наступила не в результате пулевых и осколочных ранений, а от подрыва гранатами и минами:
…Позже замполит роты Игорь Семёнов подсчитает что из всех павших в том бою семнадцать человек погибнут не от пуль, а взорвут себя сами от безысходности положения, в котором оказались…

— 15 бригада СПЕЦНАЗ: Люди и судьбы. стр.233

.

К 11.00 бой в кишлаке Даридам заканчивается. 1-я и 2-я группа уничтожены. Из обеих групп из кишлака живыми удаётся вырваться только 6 бойцам.

3-я и 4-я группа с боями отходят к н.п. Сангам.

Майор Терентьев во избежание дальнейших потерь принимает решение оставить н.п. Сангам и отступить к н.п. Маравара[1].

Подкрепление

После запроса Цебрука о подкреплении, майор Терентьев отдаёт приказ 2-й и 3-й роте о выдвижении в направлении н.п. Даридам, приказывает оперативно организовать сводную роту из оставшихся в дислокации 5-го омсб военнослужащих и срочно выдвигаться ей на бронетехнике в район н.п. Даридам. Также он обращается за помощью к командиру 2-го мсб 66-й омсбр за отправкой подкрепления и артиллерийской поддержкой. От мотострелков выделяется танковый взвод и по тревоге поднимается весь личный состав 2-го мсб, незадействованный в сторожевом охранении.
Поскольку цели и план совместных боевых действий с артиллеристами заблаговременно не были согласованы самим майором Терентьевым — артиллерийская поддержка не оказалась эффективной.

Сводная рота усиленная танками, для переправы через реку Кунар вынуждена была спускаться на 10 км на юг к мосту возле н.п. Наубад. В общей сложности ей требовалось преодолеть 23 километра по бездорожью. Учитывая подобные обстоятельства к вступившим в бой ротам в скором времени смогла пробиться только 1 БМП-2, которая поддержала огнём отход 3-й и 4-й групп от н.п. Даридам.

Одновременно майор Терентьев поставил в известность командование 15-й обрспн о сложившейся тяжёлой ситуации. Командование бригады поднимает по тревоге 154-й ооспн (1-й омсб), который на вертолётах перебрасывается в н.п. Маравара на следующий день 22 апреля.

В свою очередь командование 66-й омсбр отправило на подмогу поднятый по тревоге десантно-штурмовой батальон, который на вертолётах прибыл к месту событий также на следующий день.

В сущности самостоятельный рейд одного только 5-го омсб, в течение суток перерос в незапланированные боевые действия (поисково-спасательная операция), в которых участвовало уже 4 батальона[1].

Утром 22 апреля совместными действиями 4 батальонов (2-й мсб и дшб от 66-й омсбр, 1-й омсб и 5-й омсб от 15-й обрспн) были освобождены н.п. Сангам и н.п. Даридам и отбиты у противника тела всех павших разведчиков.

22 и 23 апреля 5-й омсб в ходе боевых действий потерял ещё 3 бойцов убитыми. У остальных трёх батальонов — потерь не было.

24 апреля было обнаружено тело последнего разведчика, который попал в руки моджахедов раненым, и которого они пытались увести на территорию Пакистана[1].

Итоги боестолкновения

В результате боевых действий в период с 21 по 23 апреля — 5-й омсб потерял в общей сложности 32 человека убитыми. Из них 29 было потеряно 21 апреля при прочёсывании кишлака Доридам[1]. По другой версии в бою 21 апреля потери составили 31 человек убитыми[2].

Командир 5-го омсб майор Терентьев попытатался переложить всю вину в трагедии на убитого капитана Цебрука, якобы он самовольно решил продолжить продвижение вглубь ущелья и прочесать н.п. Даридам[2].

Против Терентьева свидетельствовал командир 2-й роты капитан Сергей Макаров, подтвердивший что Цебрук получил устный приказ на дальнейшее продвижение от майора Терентьева.

Решением комиссии ТуркВО командир 5-го омсб майор Терентьев и его заместитель по политической части майор Елецкий были отстранены от занимаемых должностей и переведены в СССР с понижением в должности[1].

Причины

Причины гибели Мараварской роты подробно проанализированы в книге «15 бригада СПЕЦНАЗ: Люди и судьбы». В редакционно-издательский совет вошли: генерал-полковник Сергей Мажитович Беков, в годы Афганской войны — военный советник, полковник Юрий Тимофеевич Старов — командир 15-й обрспн, полковник Олег Владимирович Кривопалов — начальник политотдела 15-й обрспн, полковник Александр Валентинович Мусиенко — командир группы 15-й обрспн[10]. Данным советом были собраны воспоминания выживших участников события, а также приобщены справки из формуляра 5-го омсб. На основании всего этого в книге был опубликован подробный анализ события.

По мнению авторов книги, причинами трагедии в Мараварском ущелье послужили следующие факторы[1]:

  • Полное отсутствие боевого опыта у личного состава 5-го омсб (мнение Игоря Семёнова и Сергея Тарана — офицеров 5-го омсб)[4];
  • Ошибка командира 5-го омсб майора Виктора Терентьева проводившего рекогносцировку без соблюдения скрытности;
  • Несогласованность действий майора Терентьева с командиром 2-го мсб 66-й омсбр, который мог обеспечить резервное подкрепление;
  • Отсутствие взаимодействия с артиллеристами 66-й омсбр по вине майора Терентьева;
  • Приказ майора Терентьева капитану Цебруку на прочёсывание н.п. Даридам, в отрыве от остальных сил батальона (мнение Сергея Тарана — офицер 5-го омсб)[4];
  • Упущение в обеспечении радиосвязи в предстоящих боевых действиях, когда не были назначены и распределены запасные частоты. В результате данной ошибки с началом боя в эфир на одной частоте одновременно вышли около 20 радиостанций, которые полностью нарушили общее управление подразделениями создав хаос.

Последствия трагедии

Поисково-спасательная операция по поиску выживших военнослужащих натолкнулась на подготовленное и ожесточённое сопротивление противника. Большие потери 5-го омсб оказали впечатление на руководство ВС СССР. По его требованию в срочном порядке разрабатывается крупная войсковая операция, целью которой было уничтожение формирований афганских моджахедов в провинции Кунар.

Второй целью операции стало деблокирование дороги, соединяющей Джелалабад с городом Асадабад .
Разработкой и проведением операции занимался командующий 40-й армией генерал-лейтенант Родионов. Операция проходила в период с 19 мая по 12 июня 1985 года.[11]

См. также

Напишите отзыв о статье "Гибель Мараварской роты"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 15 бригада СПЕЦНАЗ: Люди и судьбы. Афганистан глазами очевидцев.. — М.: НПИД «Русская панорама», 2009. — С. 229—239. — 556 с. — ISBN 978-5-93165-239-9.
  2. 1 2 3 4 [www.artofwar.net.ru/profiles/grigorxev_vladimir_a/view_book/maravarskaia_rota Григорьев Владимир Аркадьевич. Мараварская рота]
  3. [spec-naz.org/articles/russian_special_forces/istroya_sozdaniya_podrazdelenij_spn_gru/ История создания подразделений СпН ГРУ]
  4. 1 2 3 4 5 [www.moles.ee/05/Apr/30/11-1.php «Мараварская» рота. 20 лет спустя]
  5. [www.agentura.ru/specnaz/gru/3etap/ Спецназ ГРУ:1979-1989 (афганский этап)]
  6. [artofwar.ru/b/beshkarew_a_i/perechenx.shtml Бешкарев Александр Иванович. Афганистан. Перечень советских воинских частей (40-я Армия)]
  7. [artofwar.ru/b/beshkarew_a_i/afganistan66omsbr.shtml Бешкарёв. 66-я омсбр.]
  8. [kunduz.ru/d/71421/d/i-42-12.jpg Карта Афганистана. Асадабад. Квадраты 00-60 и 96-64]
  9. [www.kvoku.org/blog/archives/22970 Как погибла Мараварская рота]
  10. 15 бригада СПЕЦНАЗ: Люди и судьбы, 2009, с. 3.
  11. Валентин Варенников. «Неповторимое». Книга 5. Издательство «Советский писатель», Москва, 2001, 87 стр. ISBN 5-265-03491-9

Литература

  • С.М.Беков, Старов Ю.Т., Овчаров А.А., О.В.Кривопалов. 15 бригада СПЕЦНАЗ: Люди и судьбы. — Москва: Русская панорама, 2009. — 556 p. — 1800 экз. — ISBN 978-5-93165-239-9.

Ссылки

  • [www.moles.ee/05/Apr/30/11-1.php «Мараварская» рота. 20 лет спустя]
  • [www.afganvro.ru/tkachenko.htm Пётр Ткаченко «Слово о Мараварской роте»]
  • [asadabad.net/docs/full/32/ С. Козлов «Асадабад»]

Отрывок, характеризующий Гибель Мараварской роты

«Что ж было? – спрашивал он сам себя. – Я убил любовника , да, убил любовника своей жены. Да, это было. Отчего? Как я дошел до этого? – Оттого, что ты женился на ней, – отвечал внутренний голос.
«Но в чем же я виноват? – спрашивал он. – В том, что ты женился не любя ее, в том, что ты обманул и себя и ее, – и ему живо представилась та минута после ужина у князя Василья, когда он сказал эти невыходившие из него слова: „Je vous aime“. [Я вас люблю.] Всё от этого! Я и тогда чувствовал, думал он, я чувствовал тогда, что это было не то, что я не имел на это права. Так и вышло». Он вспомнил медовый месяц, и покраснел при этом воспоминании. Особенно живо, оскорбительно и постыдно было для него воспоминание о том, как однажды, вскоре после своей женитьбы, он в 12 м часу дня, в шелковом халате пришел из спальни в кабинет, и в кабинете застал главного управляющего, который почтительно поклонился, поглядел на лицо Пьера, на его халат и слегка улыбнулся, как бы выражая этой улыбкой почтительное сочувствие счастию своего принципала.
«А сколько раз я гордился ею, гордился ее величавой красотой, ее светским тактом, думал он; гордился тем своим домом, в котором она принимала весь Петербург, гордился ее неприступностью и красотой. Так вот чем я гордился?! Я тогда думал, что не понимаю ее. Как часто, вдумываясь в ее характер, я говорил себе, что я виноват, что не понимаю ее, не понимаю этого всегдашнего спокойствия, удовлетворенности и отсутствия всяких пристрастий и желаний, а вся разгадка была в том страшном слове, что она развратная женщина: сказал себе это страшное слово, и всё стало ясно!
«Анатоль ездил к ней занимать у нее денег и целовал ее в голые плечи. Она не давала ему денег, но позволяла целовать себя. Отец, шутя, возбуждал ее ревность; она с спокойной улыбкой говорила, что она не так глупа, чтобы быть ревнивой: пусть делает, что хочет, говорила она про меня. Я спросил у нее однажды, не чувствует ли она признаков беременности. Она засмеялась презрительно и сказала, что она не дура, чтобы желать иметь детей, и что от меня детей у нее не будет».
Потом он вспомнил грубость, ясность ее мыслей и вульгарность выражений, свойственных ей, несмотря на ее воспитание в высшем аристократическом кругу. «Я не какая нибудь дура… поди сам попробуй… allez vous promener», [убирайся,] говорила она. Часто, глядя на ее успех в глазах старых и молодых мужчин и женщин, Пьер не мог понять, отчего он не любил ее. Да я никогда не любил ее, говорил себе Пьер; я знал, что она развратная женщина, повторял он сам себе, но не смел признаться в этом.
И теперь Долохов, вот он сидит на снегу и насильно улыбается, и умирает, может быть, притворным каким то молодечеством отвечая на мое раскаянье!»
Пьер был один из тех людей, которые, несмотря на свою внешнюю, так называемую слабость характера, не ищут поверенного для своего горя. Он переработывал один в себе свое горе.
«Она во всем, во всем она одна виновата, – говорил он сам себе; – но что ж из этого? Зачем я себя связал с нею, зачем я ей сказал этот: „Je vous aime“, [Я вас люблю?] который был ложь и еще хуже чем ложь, говорил он сам себе. Я виноват и должен нести… Что? Позор имени, несчастие жизни? Э, всё вздор, – подумал он, – и позор имени, и честь, всё условно, всё независимо от меня.
«Людовика XVI казнили за то, что они говорили, что он был бесчестен и преступник (пришло Пьеру в голову), и они были правы с своей точки зрения, так же как правы и те, которые за него умирали мученической смертью и причисляли его к лику святых. Потом Робеспьера казнили за то, что он был деспот. Кто прав, кто виноват? Никто. А жив и живи: завтра умрешь, как мог я умереть час тому назад. И стоит ли того мучиться, когда жить остается одну секунду в сравнении с вечностью? – Но в ту минуту, как он считал себя успокоенным такого рода рассуждениями, ему вдруг представлялась она и в те минуты, когда он сильнее всего выказывал ей свою неискреннюю любовь, и он чувствовал прилив крови к сердцу, и должен был опять вставать, двигаться, и ломать, и рвать попадающиеся ему под руки вещи. «Зачем я сказал ей: „Je vous aime?“ все повторял он сам себе. И повторив 10 й раз этот вопрос, ему пришло в голову Мольерово: mais que diable allait il faire dans cette galere? [но за каким чортом понесло его на эту галеру?] и он засмеялся сам над собою.
Ночью он позвал камердинера и велел укладываться, чтоб ехать в Петербург. Он не мог оставаться с ней под одной кровлей. Он не мог представить себе, как бы он стал теперь говорить с ней. Он решил, что завтра он уедет и оставит ей письмо, в котором объявит ей свое намерение навсегда разлучиться с нею.
Утром, когда камердинер, внося кофе, вошел в кабинет, Пьер лежал на отоманке и с раскрытой книгой в руке спал.
Он очнулся и долго испуганно оглядывался не в силах понять, где он находится.
– Графиня приказала спросить, дома ли ваше сиятельство? – спросил камердинер.
Но не успел еще Пьер решиться на ответ, который он сделает, как сама графиня в белом, атласном халате, шитом серебром, и в простых волосах (две огромные косы en diademe [в виде диадемы] огибали два раза ее прелестную голову) вошла в комнату спокойно и величественно; только на мраморном несколько выпуклом лбе ее была морщинка гнева. Она с своим всёвыдерживающим спокойствием не стала говорить при камердинере. Она знала о дуэли и пришла говорить о ней. Она дождалась, пока камердинер уставил кофей и вышел. Пьер робко чрез очки посмотрел на нее, и, как заяц, окруженный собаками, прижимая уши, продолжает лежать в виду своих врагов, так и он попробовал продолжать читать: но чувствовал, что это бессмысленно и невозможно и опять робко взглянул на нее. Она не села, и с презрительной улыбкой смотрела на него, ожидая пока выйдет камердинер.
– Это еще что? Что вы наделали, я вас спрашиваю, – сказала она строго.
– Я? что я? – сказал Пьер.
– Вот храбрец отыскался! Ну, отвечайте, что это за дуэль? Что вы хотели этим доказать! Что? Я вас спрашиваю. – Пьер тяжело повернулся на диване, открыл рот, но не мог ответить.
– Коли вы не отвечаете, то я вам скажу… – продолжала Элен. – Вы верите всему, что вам скажут, вам сказали… – Элен засмеялась, – что Долохов мой любовник, – сказала она по французски, с своей грубой точностью речи, выговаривая слово «любовник», как и всякое другое слово, – и вы поверили! Но что же вы этим доказали? Что вы доказали этой дуэлью! То, что вы дурак, que vous etes un sot, [что вы дурак,] так это все знали! К чему это поведет? К тому, чтобы я сделалась посмешищем всей Москвы; к тому, чтобы всякий сказал, что вы в пьяном виде, не помня себя, вызвали на дуэль человека, которого вы без основания ревнуете, – Элен всё более и более возвышала голос и одушевлялась, – который лучше вас во всех отношениях…
– Гм… гм… – мычал Пьер, морщась, не глядя на нее и не шевелясь ни одним членом.
– И почему вы могли поверить, что он мой любовник?… Почему? Потому что я люблю его общество? Ежели бы вы были умнее и приятнее, то я бы предпочитала ваше.
– Не говорите со мной… умоляю, – хрипло прошептал Пьер.
– Отчего мне не говорить! Я могу говорить и смело скажу, что редкая та жена, которая с таким мужем, как вы, не взяла бы себе любовников (des аmants), а я этого не сделала, – сказала она. Пьер хотел что то сказать, взглянул на нее странными глазами, которых выражения она не поняла, и опять лег. Он физически страдал в эту минуту: грудь его стесняло, и он не мог дышать. Он знал, что ему надо что то сделать, чтобы прекратить это страдание, но то, что он хотел сделать, было слишком страшно.
– Нам лучше расстаться, – проговорил он прерывисто.
– Расстаться, извольте, только ежели вы дадите мне состояние, – сказала Элен… Расстаться, вот чем испугали!
Пьер вскочил с дивана и шатаясь бросился к ней.
– Я тебя убью! – закричал он, и схватив со стола мраморную доску, с неизвестной еще ему силой, сделал шаг к ней и замахнулся на нее.
Лицо Элен сделалось страшно: она взвизгнула и отскочила от него. Порода отца сказалась в нем. Пьер почувствовал увлечение и прелесть бешенства. Он бросил доску, разбил ее и, с раскрытыми руками подступая к Элен, закричал: «Вон!!» таким страшным голосом, что во всем доме с ужасом услыхали этот крик. Бог знает, что бы сделал Пьер в эту минуту, ежели бы
Элен не выбежала из комнаты.

Через неделю Пьер выдал жене доверенность на управление всеми великорусскими имениями, что составляло большую половину его состояния, и один уехал в Петербург.


Прошло два месяца после получения известий в Лысых Горах об Аустерлицком сражении и о погибели князя Андрея, и несмотря на все письма через посольство и на все розыски, тело его не было найдено, и его не было в числе пленных. Хуже всего для его родных было то, что оставалась всё таки надежда на то, что он был поднят жителями на поле сражения, и может быть лежал выздоравливающий или умирающий где нибудь один, среди чужих, и не в силах дать о себе вести. В газетах, из которых впервые узнал старый князь об Аустерлицком поражении, было написано, как и всегда, весьма кратко и неопределенно, о том, что русские после блестящих баталий должны были отретироваться и ретираду произвели в совершенном порядке. Старый князь понял из этого официального известия, что наши были разбиты. Через неделю после газеты, принесшей известие об Аустерлицкой битве, пришло письмо Кутузова, который извещал князя об участи, постигшей его сына.
«Ваш сын, в моих глазах, писал Кутузов, с знаменем в руках, впереди полка, пал героем, достойным своего отца и своего отечества. К общему сожалению моему и всей армии, до сих пор неизвестно – жив ли он, или нет. Себя и вас надеждой льщу, что сын ваш жив, ибо в противном случае в числе найденных на поле сражения офицеров, о коих список мне подан через парламентеров, и он бы поименован был».
Получив это известие поздно вечером, когда он был один в. своем кабинете, старый князь, как и обыкновенно, на другой день пошел на свою утреннюю прогулку; но был молчалив с приказчиком, садовником и архитектором и, хотя и был гневен на вид, ничего никому не сказал.
Когда, в обычное время, княжна Марья вошла к нему, он стоял за станком и точил, но, как обыкновенно, не оглянулся на нее.
– А! Княжна Марья! – вдруг сказал он неестественно и бросил стамеску. (Колесо еще вертелось от размаха. Княжна Марья долго помнила этот замирающий скрип колеса, который слился для нее с тем,что последовало.)
Княжна Марья подвинулась к нему, увидала его лицо, и что то вдруг опустилось в ней. Глаза ее перестали видеть ясно. Она по лицу отца, не грустному, не убитому, но злому и неестественно над собой работающему лицу, увидала, что вот, вот над ней повисло и задавит ее страшное несчастие, худшее в жизни, несчастие, еще не испытанное ею, несчастие непоправимое, непостижимое, смерть того, кого любишь.
– Mon pere! Andre? [Отец! Андрей?] – Сказала неграциозная, неловкая княжна с такой невыразимой прелестью печали и самозабвения, что отец не выдержал ее взгляда, и всхлипнув отвернулся.
– Получил известие. В числе пленных нет, в числе убитых нет. Кутузов пишет, – крикнул он пронзительно, как будто желая прогнать княжну этим криком, – убит!
Княжна не упала, с ней не сделалось дурноты. Она была уже бледна, но когда она услыхала эти слова, лицо ее изменилось, и что то просияло в ее лучистых, прекрасных глазах. Как будто радость, высшая радость, независимая от печалей и радостей этого мира, разлилась сверх той сильной печали, которая была в ней. Она забыла весь страх к отцу, подошла к нему, взяла его за руку, потянула к себе и обняла за сухую, жилистую шею.
– Mon pere, – сказала она. – Не отвертывайтесь от меня, будемте плакать вместе.
– Мерзавцы, подлецы! – закричал старик, отстраняя от нее лицо. – Губить армию, губить людей! За что? Поди, поди, скажи Лизе. – Княжна бессильно опустилась в кресло подле отца и заплакала. Она видела теперь брата в ту минуту, как он прощался с ней и с Лизой, с своим нежным и вместе высокомерным видом. Она видела его в ту минуту, как он нежно и насмешливо надевал образок на себя. «Верил ли он? Раскаялся ли он в своем неверии? Там ли он теперь? Там ли, в обители вечного спокойствия и блаженства?» думала она.
– Mon pere, [Отец,] скажите мне, как это было? – спросила она сквозь слезы.
– Иди, иди, убит в сражении, в котором повели убивать русских лучших людей и русскую славу. Идите, княжна Марья. Иди и скажи Лизе. Я приду.
Когда княжна Марья вернулась от отца, маленькая княгиня сидела за работой, и с тем особенным выражением внутреннего и счастливо спокойного взгляда, свойственного только беременным женщинам, посмотрела на княжну Марью. Видно было, что глаза ее не видали княжну Марью, а смотрели вглубь – в себя – во что то счастливое и таинственное, совершающееся в ней.
– Marie, – сказала она, отстраняясь от пялец и переваливаясь назад, – дай сюда твою руку. – Она взяла руку княжны и наложила ее себе на живот.
Глаза ее улыбались ожидая, губка с усиками поднялась, и детски счастливо осталась поднятой.
Княжна Марья стала на колени перед ней, и спрятала лицо в складках платья невестки.
– Вот, вот – слышишь? Мне так странно. И знаешь, Мари, я очень буду любить его, – сказала Лиза, блестящими, счастливыми глазами глядя на золовку. Княжна Марья не могла поднять головы: она плакала.
– Что с тобой, Маша?
– Ничего… так мне грустно стало… грустно об Андрее, – сказала она, отирая слезы о колени невестки. Несколько раз, в продолжение утра, княжна Марья начинала приготавливать невестку, и всякий раз начинала плакать. Слезы эти, которых причину не понимала маленькая княгиня, встревожили ее, как ни мало она была наблюдательна. Она ничего не говорила, но беспокойно оглядывалась, отыскивая чего то. Перед обедом в ее комнату вошел старый князь, которого она всегда боялась, теперь с особенно неспокойным, злым лицом и, ни слова не сказав, вышел. Она посмотрела на княжну Марью, потом задумалась с тем выражением глаз устремленного внутрь себя внимания, которое бывает у беременных женщин, и вдруг заплакала.
– Получили от Андрея что нибудь? – сказала она.
– Нет, ты знаешь, что еще не могло притти известие, но mon реrе беспокоится, и мне страшно.
– Так ничего?
– Ничего, – сказала княжна Марья, лучистыми глазами твердо глядя на невестку. Она решилась не говорить ей и уговорила отца скрыть получение страшного известия от невестки до ее разрешения, которое должно было быть на днях. Княжна Марья и старый князь, каждый по своему, носили и скрывали свое горе. Старый князь не хотел надеяться: он решил, что князь Андрей убит, и не смотря на то, что он послал чиновника в Австрию розыскивать след сына, он заказал ему в Москве памятник, который намерен был поставить в своем саду, и всем говорил, что сын его убит. Он старался не изменяя вести прежний образ жизни, но силы изменяли ему: он меньше ходил, меньше ел, меньше спал, и с каждым днем делался слабее. Княжна Марья надеялась. Она молилась за брата, как за живого и каждую минуту ждала известия о его возвращении.


– Ma bonne amie, [Мой добрый друг,] – сказала маленькая княгиня утром 19 го марта после завтрака, и губка ее с усиками поднялась по старой привычке; но как и во всех не только улыбках, но звуках речей, даже походках в этом доме со дня получения страшного известия была печаль, то и теперь улыбка маленькой княгини, поддавшейся общему настроению, хотя и не знавшей его причины, – была такая, что она еще более напоминала об общей печали.
– Ma bonne amie, je crains que le fruschtique (comme dit Фока – повар) de ce matin ne m'aie pas fait du mal. [Дружочек, боюсь, чтоб от нынешнего фриштика (как называет его повар Фока) мне не было дурно.]
– А что с тобой, моя душа? Ты бледна. Ах, ты очень бледна, – испуганно сказала княжна Марья, своими тяжелыми, мягкими шагами подбегая к невестке.
– Ваше сиятельство, не послать ли за Марьей Богдановной? – сказала одна из бывших тут горничных. (Марья Богдановна была акушерка из уездного города, жившая в Лысых Горах уже другую неделю.)
– И в самом деле, – подхватила княжна Марья, – может быть, точно. Я пойду. Courage, mon ange! [Не бойся, мой ангел.] Она поцеловала Лизу и хотела выйти из комнаты.
– Ах, нет, нет! – И кроме бледности, на лице маленькой княгини выразился детский страх неотвратимого физического страдания.
– Non, c'est l'estomac… dites que c'est l'estomac, dites, Marie, dites…, [Нет это желудок… скажи, Маша, что это желудок…] – и княгиня заплакала детски страдальчески, капризно и даже несколько притворно, ломая свои маленькие ручки. Княжна выбежала из комнаты за Марьей Богдановной.
– Mon Dieu! Mon Dieu! [Боже мой! Боже мой!] Oh! – слышала она сзади себя.
Потирая полные, небольшие, белые руки, ей навстречу, с значительно спокойным лицом, уже шла акушерка.
– Марья Богдановна! Кажется началось, – сказала княжна Марья, испуганно раскрытыми глазами глядя на бабушку.
– Ну и слава Богу, княжна, – не прибавляя шага, сказала Марья Богдановна. – Вам девицам про это знать не следует.
– Но как же из Москвы доктор еще не приехал? – сказала княжна. (По желанию Лизы и князя Андрея к сроку было послано в Москву за акушером, и его ждали каждую минуту.)
– Ничего, княжна, не беспокойтесь, – сказала Марья Богдановна, – и без доктора всё хорошо будет.
Через пять минут княжна из своей комнаты услыхала, что несут что то тяжелое. Она выглянула – официанты несли для чего то в спальню кожаный диван, стоявший в кабинете князя Андрея. На лицах несших людей было что то торжественное и тихое.
Княжна Марья сидела одна в своей комнате, прислушиваясь к звукам дома, изредка отворяя дверь, когда проходили мимо, и приглядываясь к тому, что происходило в коридоре. Несколько женщин тихими шагами проходили туда и оттуда, оглядывались на княжну и отворачивались от нее. Она не смела спрашивать, затворяла дверь, возвращалась к себе, и то садилась в свое кресло, то бралась за молитвенник, то становилась на колена пред киотом. К несчастию и удивлению своему, она чувствовала, что молитва не утишала ее волнения. Вдруг дверь ее комнаты тихо отворилась и на пороге ее показалась повязанная платком ее старая няня Прасковья Савишна, почти никогда, вследствие запрещения князя,не входившая к ней в комнату.