Гибель авианосца «Глориес»

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
</tr></tr></tr>
Гибель авианосца «Глориес»
Основной конфликт: Вторая мировая война

Вид с линкора «Шарнхорст» на горящий авианосец «Глориес»
Дата

8 июня 1940

Место

Норвежское море

Итог

Победа Германии

Противники

Германия
<center>
Великобритания
</td></tr>
Командующие
вице-адмирал В. Маршаль кэптен Г. Д. Ойли-Хьюз
</td></tr>
Силы сторон
2 линкора, 1 авианосец,

2 эсминца

</td></tr>
Потери
1 линкор поврежден, 48 погибших 1 авианосец и 2 эсминца потоплены,

1520 погибших

</td></tr>
</td></tr>

</table>

Гибель авианосца «Глориес» или Бой в Норвежском море (8 июня 1940 года) — морской бой в Норвежском море в 300 милях к западу от Тромсё во время Второй мировой войны, в котором линкоры «Шарнхорст» и «Гнейзенау» военно-морских сил Германии уничтожили авианосец королевских военно-морских сил Великобритании «Глориес». Первое в истории сражение линкоров с авианосцем.





События перед боем

4 июня 1940 г. из Киля в поход к побережью Северной Норвегии вышла немецкая эскадра под командованием вице-адмирала Вильгельма Маршаля в составе быстроходных линкоров (линейных крейсеров) «Гнейзенау» (флаг адмирала), «Шарнхорст», тяжелого крейсера «Адмирал Хиппер» и четырёх эсминцев. Целью похода (кодовое обозначение — операция «Юно») была атака Харстада — главной базы союзников под Нарвиком для поддержки действовавших там в окружении немецких войск. 7 июня, при подходе немецкой эскадры к месту проведения операции, адмирал Маршаль на основании данных авиаразведки, заметившей отходящие на запад конвои, сделал вывод: союзники заканчивают эвакуацию своих войск из-под Нарвика. В этой ситуации, вопреки распоряжениям высшего командования, Маршаль принял решение отказаться от атаки опустевшего Харстада, а бросить все силы на перехват идущих из Нарвика союзных конвоев.

Утром 8 июня немецкие корабли потопили два одиночных британских транспорта и эскортный траулер, но госпитальное судно «Атлантис» было отпущено. Ни одному из британских кораблей не удалось передать радиосообщение, либо оно было заглушено более мощными немецкими радиостанциями. В 13.00 адмирал Маршаль дал приказ израсходовавшим запасы топлива «Хипперу» и эсминцам идти на базу в Тронхейме, а сам с двумя линкорами взял курс на северо-запад для поиска замеченного гидросамолетами конвоя. В 16.46 наблюдатель на мачте «Шарнхорста» заметил на востоке дым неизвестного большого судна, идущего на юго-запад. В 17.00 «Гнейзенау» и «Шарнхорст» сделали полный поворот и, развив скорость в 29 узлов, устремились на пересечение курса неизвестного корабля. Вскоре он был опознан как британский авианосец. Замеченным немцами кораблем был «Глориес», который со 2 июня обеспечивал под Нарвиком воздушную поддержку эвакуации союзных войск (операция «Алфавит») в составе авианосного соединения вице-адмирала Л. В. Уэллса (авианосцы «Арк Ройял», «Глориес» и 5 эсминцев). 9 июня оба авианосца должны были присоединиться к эскорту покидающего Нарвик второго большого союзного конвоя, однако утром 8 июня командир «Глориеса» кэптен Г. Д. Ойли-Хьюз запросил у адмирала Уэллса разрешение немедленно самостоятельно следовать на базу в Скапа-Флоу. Причиной такой просьбы был острый конфликт между командиром авианосца и начальником авиагруппы корабля коммандером Д. Б. Хотом, что требовало срочного решения военного суда на базе[1]. По другой версии, «Глориесу» требовалось срочно идти на базу из-за исчерпания запасов топлива[2]. После получения разрешения, «Глориес» в сопровождении эсминцев «Ардент» и «Акаста» двинулся в сторону метрополии. Следует отметить, что в Норвежской кампании одиночные переходы авианосцев с минимальным эскортом были типичны для Королевского флота, так как британское командование не допускало появления здесь крупных надводных сил противника.

Во время перехода авиационная группа авианосца не вела воздушного патрулирования, хотя при заблаговременном обнаружении противника «Глориес», не уступавший по быстроходности немецким линкорам, мог бы уклониться от боя, сообщив о противнике другим британским кораблям. Однако самолеты «Глориеса» находились в ангарах, ни один из них не был в готовности к старту. Отказ от воздушной разведки объяснялся тем, что из-за северо-западного ветра для запуска и посадки самолетов авианосцу пришлось бы ложиться на обратный курс. Всего на авианосце в тот момент находилось 35 самолетов, из которых только пять были торпедоносцы «Суордфиш», а остальные — истребители «Гладиатор» и «Харрикейн»[3]. Авианосец шёл на 17 узлах, выполняя противолодочный зигзаг. Для экономии топлива под парами находилось всего 12 из 18 котлов, что не позволяло в случае необходимости быстро развить максимальной скорости. Несмотря на установившуюся ясную погоду, визуальное наблюдение с мачт и надстроек не велось. В результате, неизвестные корабли в западной части горизонта на «Глориесе» заметили только в 17.00. Кэптен Орли-Хьюз дал приказ поднять из ангара и приготовить к взлету «Суордфиши». Эсминец «Ардент» был послан для опознания неизвестных кораблей. После того, как они не ответили на запрос с эсминца прожектором, в 17.20 на «Глориесе» был дан сигнал боевой тревоги. В 17.27 «Гнейзенау» открыл огонь средним калибром по приблизившемуся на 14,5 км «Арденту», а в 17.32 «Шарнхорст» сделал первый залп главным калибром по «Глориесу», находившемуся от него в тот момент на расстоянии в 25 км.

Ход боя

В условиях дневного боя на расстоянии прямой видимости решающую роль играла корабельная артиллерия. В этом отношении два немецких линкора, вооружённые каждый девятью 280-мм, двенадцатью 150-мм и четырнадцатью 105-мм (зенитными) орудиями, имели подавляющее преимущество над британским авианосцем с шестнадцатью 120-мм орудиями и двумя эсминцами с четырьмя 120-мм орудиями на каждом. Британские эсминцы располагали сильным торпедным вооружением — по два 4-трубных торпедных аппарата на каждом, но чтобы успешно применить торпеды, им пришлось бы сблизиться с противником на дистанцию гарантированного уничтожения артиллерийским огнём.

«Глориес» не успел задействовать своё главное вооружение — ударные самолеты «Суордфиш». В 17.38 третий залп «Шарнхорста» дал накрытие, и «Глориес» получил первое попадание. 280-мм снаряд пробил верхнюю палубу и взорвался в ангаре, вызвав там пожар. Из-за разрушений палубы взлет самолетов с авианосца стал невозможен. Два «Суордфиша», которые успели поднять на палубу, были сброшены взрывом в воду. Авианосец стал полностью обезоружен, так как его 120-мм артиллерия на такой дистанции не доставала до противника. В 17.46 к обстрелу «Глориеса» подключился «Гнейзенау». Обстреливая «Глориес» главным калибром, «Шарнхорст» и «Гнейзенау» одновременно вели заградительный огонь из 150-мм орудий по сблизившемуся с ними эсминцу «Ардент» (командир — лейтенант-коммандер Дж. Ф. Баркер). «Ардент» почти сразу получил попадание в котельное отделение. В 17.42 он дал по «Шарнхорсту» 4-х торпедный залп, безрезультатный из-за большого расстояния, и добился одного попадания из 120-мм орудия. Поставленная им дымовая завеса не смогла закрыть «Глориес» от противника.

Только через полчаса после объявления боевой тревоги, находясь уже под огнём двух линкоров, командир «Глориеса» дал, наконец, приказ изменить курс, ведущий на сближение с противником. Авианосец сделал резкий поворот на юго-восток. Он смог увеличить скорость до 26 узлов, однако немецкие линкоры не отставали и даже сократили дистанцию до 21 км. «Шарнхорст» и «Гнейзенау» вели стрельбу без спешки, тщательно производя пристрелку и наблюдение. В 17.56 «Глориес» был поражен второй раз. 280-мм снаряд разорвался на мостике авианосца и уничтожил всех находившихся там, включая командира корабля. Командование принял старший офицер Ловелл. Через две минуты авианосцу удалось временно скрыться от обстрела за дымовой завесой, поставленной эсминцем «Акаста». В это же время эсминец «Ардент» вышел из-за дыма и дал в сторону немецких кораблей второй торпедный залп, как и первый — безрезультатный, немецкие линкоры уклонились от торпед. Эсминец снова попал под огонь среднего калибра немецких линкоров и, сильно повреждённый, затонул в 18.22.

В это время немцы уже заметили «Глориес» в разрыве дымовой завесы и возобновили его обстрел главным калибром. «Гнейзенау» сразу добился накрытия цели. 280-мм снаряд разорвался в машинном отделении авианосца и нанес кораблю гибельные повреждения. Охваченный пожарами «Глориес» потерял управление, он двигался по кругу с растущим креном на правый борт. Стало ясно, что авианосец обречен. Последний британский эсминец «Акаста» (командир — коммандер Ч. Гласфёрд) не имел повреждений и мог бы попытаться спастись. Однако «Акаста» полным ходом бросился на пересечение курса немецких линкоров. Пройдя перед ними под плотным огнём (немцы стреляли по нему даже из зениток), «Акаста» дал два 4-торпедных залпа. «Гнейзенау» уклонился от торпед, но в 18.39 одна из них поразила «Шарнхорст» с правого борта в районе кормовой башни. Торпедное попадание имело для линкора тяжёлые последствия. Из-за затопления через подводную пробоину «Шарнхорст» осел кормой на 3 метра, из трёх гребных валов действовал только один, вышла из строя кормовая башня главного калибра и одна башня среднего калибра, при взрыве погибло 48 человек. Немцы уже не стреляли по гибнущему «Глориесу», сосредоточив огонь на «Акасте», который получил много попаданий, потерял ход, но продолжал до конца вести огонь из двух уцелевших кормовых орудий и добился ещё одного попадания 120-мм снарядом в «Шарнхорст». В 19.08 горящий авианосец «Глориес» опрокинулся и затонул. Практически одновременно с ним скрылся под водой и изрешеченный снарядами эсминец «Акаста».

Тяжёлые повреждения «Шарнхорста» заставили адмирала Маршаля отказаться от дальнейшей операции против союзных конвоев и срочно идти на базу. В 19.15 «Гнейзенау» и «Шарнхорст» взяли курс на Тронхейм, не оказав помощи плавающим в ледяной воде и пленке мазута британцам. Немногих уцелевших подобрали позднее со спасательных плотиков норвежские суда. 39 спасенных было доставлено в Великобританию, 7 — в оккупированную Норвегию. Число погибших из бывших на «Глориесе», «Арденте» и «Акасте» составило 1520 человек.

Последующие события

В ходе боя «Глориес» передавал радиограммы с сообщениями об его атаке немецкими линкорами. Радиограммы передавались в плохих условиях радиосвязи и на неверной частоте, на которую британские корабли должны были перейти только на следующий день. Тем не менее, одно из сообщений было принято на крейсере «Девоншир». Поскольку на крейсере были эвакуируемые из Тромсё члены королевской семьи и правительства Норвегии, находившийся на «Девоншире» контр-адмирал Дж. Каннингем распорядился сохранять радиомолчание. Если бы немцы продолжили операцию, это могло сыграть роковую роль для идущего далее под охраной всего двух лёгких крейсеров и пяти эсминцев второго конвоя, который перевозил из Нарвика 10 тыс. чел. личного состава союзных войск.

О появлении немецких линкоров британское командование впервые узнало только утром 9 июня, когда госпитальное судно «Атлантис» встретило в море линкор «Вэлиент», немедленно повернувший для охраны второго нарвикского конвоя. Командующий Флотом метрополии адмирал Ч. Форбс узнал о гибели «Глориеса» только во второй половине дня из сообщения германского радио. Для поиска немецкой эскадры были срочно направлены линкоры «Родней» и «Ринаун». 10 июня адмирал Маршаль вышел из Тронхейма на перехват союзных конвоев с линкором «Гнейзенау», тяжелым крейсером «Адмирал Хиппер» и четырьмя эсминцами, но союзные транспорты уже изменили курс, покинув опасную зону. Немецкие разведывательные самолеты обнаружили приближение главных сил британского Флота метрополии, после чего Маршаль окончательно отказался от проведения операции.

Таким образом, большой успех Кригсмарине — уничтожение британского авианосца — нельзя считать полной победой немецкого флота. Гибель «Глориеса», к которой привели ошибки британской разведки, проглядевшей появления у Нарвика крупных надводных сил противника, а также упущения самого командира корабля, всё же сорвала планы противника и спасла от возможного уничтожения транспорты большого союзного конвоя благодаря героическим действиям сопровождавших авианосец эсминцев «Ардент» и «Акаста» против многократно превосходящих их по силе немецких линкоров.

Напишите отзыв о статье "Гибель авианосца «Глориес»"

Примечания

  1. [vadimvswar.narod.ru/ALL_OUT/BrizOut/EndGlori/EndGlori002.htm Гибель авианосца «Glorious». Как это было]
  2. [www.wunderwaffe.narod.ru/WeaponBook/AirCraft_Carrier/21.htm. Н. Полмар. Авианосцы ]
  3. Накануне на «Глориес» приземлились две истребительные эскадрильи Королевских ВВС, эвакуируемые с аэродромов Норвегии — 20 истребителей. Вопреки высказываемому в литературе мнению [militera.lib.ru/h/patyanin_sv/11.html Патянин С. В. Везерюбунг: Норвежская кампания 1940 г.], сухопутные истребители не загромождали взлетную палубу авианосца, а были спущены в ангары и не препятствовали действиям флотской авиагруппы. Именно благодаря большим элеваторам, способным спускать в ангары даже «Харрикейны» с большим размахом нескладывающихся крыльев, «Глориес» был выбран для эвакуации истребителей ВВС, несмотря на меньшую длину посадочной палубы, чем на «Арк Ройяле», что затрудняло посадку [www.wunderwaffe.narod.ru/WeaponBook/AirCraft_Carrier/21.htm Н. Полмар. Авианосцы]


Литература

  • [briz-spb.narod.ru/Articles/Glorious.html Гибель авианосца «Glorious». Как это было // Бриз. 1997. № 16]
  • [militera.lib.ru/h/patyanin_sv/11.html Патянин С. В. «Везерюбунг»: Норвежская кампания 1940 г. М., 2004 г. / Под редакцией канд. ист. наук М. Э. Морозова]
  • [www.wunderwaffe.narod.ru/Magazine/MK/2002_N1/18.htm Сулига С. В. Линкоры типа «Шарнхорст»]
  • [www.wunderwaffe.narod.ru/WeaponBook/AirCraft_Carrier/21.htm Полмар Н. Авианосцы]
  • [www.wunderwaffe.narod.ru/WeaponBook/GB_DD_2/05.htm Британские эсминцы в бою. (Сб.) Ч. 2]

Отрывок, характеризующий Гибель авианосца «Глориес»

На кресле, подле, сидела сморщенная, худая старушка с кротким выражением детского лица.
– Andre, pourquoi ne pas m'avoir prevenu? [Андрей, почему не предупредили меня?] – сказала она с кротким упреком, становясь перед своими странниками, как наседка перед цыплятами.
– Charmee de vous voir. Je suis tres contente de vous voir, [Очень рада вас видеть. Я так довольна, что вижу вас,] – сказала она Пьеру, в то время, как он целовал ее руку. Она знала его ребенком, и теперь дружба его с Андреем, его несчастие с женой, а главное, его доброе, простое лицо расположили ее к нему. Она смотрела на него своими прекрасными, лучистыми глазами и, казалось, говорила: «я вас очень люблю, но пожалуйста не смейтесь над моими ». Обменявшись первыми фразами приветствия, они сели.
– А, и Иванушка тут, – сказал князь Андрей, указывая улыбкой на молодого странника.
– Andre! – умоляюще сказала княжна Марья.
– Il faut que vous sachiez que c'est une femme, [Знай, что это женщина,] – сказал Андрей Пьеру.
– Andre, au nom de Dieu! [Андрей, ради Бога!] – повторила княжна Марья.
Видно было, что насмешливое отношение князя Андрея к странникам и бесполезное заступничество за них княжны Марьи были привычные, установившиеся между ними отношения.
– Mais, ma bonne amie, – сказал князь Андрей, – vous devriez au contraire m'etre reconaissante de ce que j'explique a Pierre votre intimite avec ce jeune homme… [Но, мой друг, ты должна бы быть мне благодарна, что я объясняю Пьеру твою близость к этому молодому человеку.]
– Vraiment? [Правда?] – сказал Пьер любопытно и серьезно (за что особенно ему благодарна была княжна Марья) вглядываясь через очки в лицо Иванушки, который, поняв, что речь шла о нем, хитрыми глазами оглядывал всех.
Княжна Марья совершенно напрасно смутилась за своих. Они нисколько не робели. Старушка, опустив глаза, но искоса поглядывая на вошедших, опрокинув чашку вверх дном на блюдечко и положив подле обкусанный кусочек сахара, спокойно и неподвижно сидела на своем кресле, ожидая, чтобы ей предложили еще чаю. Иванушка, попивая из блюдечка, исподлобья лукавыми, женскими глазами смотрел на молодых людей.
– Где, в Киеве была? – спросил старуху князь Андрей.
– Была, отец, – отвечала словоохотливо старуха, – на самое Рожество удостоилась у угодников сообщиться святых, небесных тайн. А теперь из Колязина, отец, благодать великая открылась…
– Что ж, Иванушка с тобой?
– Я сам по себе иду, кормилец, – стараясь говорить басом, сказал Иванушка. – Только в Юхнове с Пелагеюшкой сошлись…
Пелагеюшка перебила своего товарища; ей видно хотелось рассказать то, что она видела.
– В Колязине, отец, великая благодать открылась.
– Что ж, мощи новые? – спросил князь Андрей.
– Полно, Андрей, – сказала княжна Марья. – Не рассказывай, Пелагеюшка.
– Ни… что ты, мать, отчего не рассказывать? Я его люблю. Он добрый, Богом взысканный, он мне, благодетель, рублей дал, я помню. Как была я в Киеве и говорит мне Кирюша юродивый – истинно Божий человек, зиму и лето босой ходит. Что ходишь, говорит, не по своему месту, в Колязин иди, там икона чудотворная, матушка пресвятая Богородица открылась. Я с тех слов простилась с угодниками и пошла…
Все молчали, одна странница говорила мерным голосом, втягивая в себя воздух.
– Пришла, отец мой, мне народ и говорит: благодать великая открылась, у матушки пресвятой Богородицы миро из щечки каплет…
– Ну хорошо, хорошо, после расскажешь, – краснея сказала княжна Марья.
– Позвольте у нее спросить, – сказал Пьер. – Ты сама видела? – спросил он.
– Как же, отец, сама удостоилась. Сияние такое на лике то, как свет небесный, а из щечки у матушки так и каплет, так и каплет…
– Да ведь это обман, – наивно сказал Пьер, внимательно слушавший странницу.
– Ах, отец, что говоришь! – с ужасом сказала Пелагеюшка, за защитой обращаясь к княжне Марье.
– Это обманывают народ, – повторил он.
– Господи Иисусе Христе! – крестясь сказала странница. – Ох, не говори, отец. Так то один анарал не верил, сказал: «монахи обманывают», да как сказал, так и ослеп. И приснилось ему, что приходит к нему матушка Печерская и говорит: «уверуй мне, я тебя исцелю». Вот и стал проситься: повези да повези меня к ней. Это я тебе истинную правду говорю, сама видела. Привезли его слепого прямо к ней, подошел, упал, говорит: «исцели! отдам тебе, говорит, в чем царь жаловал». Сама видела, отец, звезда в ней так и вделана. Что ж, – прозрел! Грех говорить так. Бог накажет, – поучительно обратилась она к Пьеру.
– Как же звезда то в образе очутилась? – спросил Пьер.
– В генералы и матушку произвели? – сказал князь Aндрей улыбаясь.
Пелагеюшка вдруг побледнела и всплеснула руками.
– Отец, отец, грех тебе, у тебя сын! – заговорила она, из бледности вдруг переходя в яркую краску.
– Отец, что ты сказал такое, Бог тебя прости. – Она перекрестилась. – Господи, прости его. Матушка, что ж это?… – обратилась она к княжне Марье. Она встала и чуть не плача стала собирать свою сумочку. Ей, видно, было и страшно, и стыдно, что она пользовалась благодеяниями в доме, где могли говорить это, и жалко, что надо было теперь лишиться благодеяний этого дома.
– Ну что вам за охота? – сказала княжна Марья. – Зачем вы пришли ко мне?…
– Нет, ведь я шучу, Пелагеюшка, – сказал Пьер. – Princesse, ma parole, je n'ai pas voulu l'offenser, [Княжна, я право, не хотел обидеть ее,] я так только. Ты не думай, я пошутил, – говорил он, робко улыбаясь и желая загладить свою вину. – Ведь это я, а он так, пошутил только.
Пелагеюшка остановилась недоверчиво, но в лице Пьера была такая искренность раскаяния, и князь Андрей так кротко смотрел то на Пелагеюшку, то на Пьера, что она понемногу успокоилась.


Странница успокоилась и, наведенная опять на разговор, долго потом рассказывала про отца Амфилохия, который был такой святой жизни, что от ручки его ладоном пахло, и о том, как знакомые ей монахи в последнее ее странствие в Киев дали ей ключи от пещер, и как она, взяв с собой сухарики, двое суток провела в пещерах с угодниками. «Помолюсь одному, почитаю, пойду к другому. Сосну, опять пойду приложусь; и такая, матушка, тишина, благодать такая, что и на свет Божий выходить не хочется».
Пьер внимательно и серьезно слушал ее. Князь Андрей вышел из комнаты. И вслед за ним, оставив божьих людей допивать чай, княжна Марья повела Пьера в гостиную.
– Вы очень добры, – сказала она ему.
– Ах, я право не думал оскорбить ее, я так понимаю и высоко ценю эти чувства!
Княжна Марья молча посмотрела на него и нежно улыбнулась. – Ведь я вас давно знаю и люблю как брата, – сказала она. – Как вы нашли Андрея? – спросила она поспешно, не давая ему времени сказать что нибудь в ответ на ее ласковые слова. – Он очень беспокоит меня. Здоровье его зимой лучше, но прошлой весной рана открылась, и доктор сказал, что он должен ехать лечиться. И нравственно я очень боюсь за него. Он не такой характер как мы, женщины, чтобы выстрадать и выплакать свое горе. Он внутри себя носит его. Нынче он весел и оживлен; но это ваш приезд так подействовал на него: он редко бывает таким. Ежели бы вы могли уговорить его поехать за границу! Ему нужна деятельность, а эта ровная, тихая жизнь губит его. Другие не замечают, а я вижу.
В 10 м часу официанты бросились к крыльцу, заслышав бубенчики подъезжавшего экипажа старого князя. Князь Андрей с Пьером тоже вышли на крыльцо.
– Это кто? – спросил старый князь, вылезая из кареты и угадав Пьера.
– AI очень рад! целуй, – сказал он, узнав, кто был незнакомый молодой человек.
Старый князь был в хорошем духе и обласкал Пьера.
Перед ужином князь Андрей, вернувшись назад в кабинет отца, застал старого князя в горячем споре с Пьером.
Пьер доказывал, что придет время, когда не будет больше войны. Старый князь, подтрунивая, но не сердясь, оспаривал его.
– Кровь из жил выпусти, воды налей, тогда войны не будет. Бабьи бредни, бабьи бредни, – проговорил он, но всё таки ласково потрепал Пьера по плечу, и подошел к столу, у которого князь Андрей, видимо не желая вступать в разговор, перебирал бумаги, привезенные князем из города. Старый князь подошел к нему и стал говорить о делах.
– Предводитель, Ростов граф, половины людей не доставил. Приехал в город, вздумал на обед звать, – я ему такой обед задал… А вот просмотри эту… Ну, брат, – обратился князь Николай Андреич к сыну, хлопая по плечу Пьера, – молодец твой приятель, я его полюбил! Разжигает меня. Другой и умные речи говорит, а слушать не хочется, а он и врет да разжигает меня старика. Ну идите, идите, – сказал он, – может быть приду, за ужином вашим посижу. Опять поспорю. Мою дуру, княжну Марью полюби, – прокричал он Пьеру из двери.
Пьер теперь только, в свой приезд в Лысые Горы, оценил всю силу и прелесть своей дружбы с князем Андреем. Эта прелесть выразилась не столько в его отношениях с ним самим, сколько в отношениях со всеми родными и домашними. Пьер с старым, суровым князем и с кроткой и робкой княжной Марьей, несмотря на то, что он их почти не знал, чувствовал себя сразу старым другом. Они все уже любили его. Не только княжна Марья, подкупленная его кроткими отношениями к странницам, самым лучистым взглядом смотрела на него; но маленький, годовой князь Николай, как звал дед, улыбнулся Пьеру и пошел к нему на руки. Михаил Иваныч, m lle Bourienne с радостными улыбками смотрели на него, когда он разговаривал с старым князем.
Старый князь вышел ужинать: это было очевидно для Пьера. Он был с ним оба дня его пребывания в Лысых Горах чрезвычайно ласков, и велел ему приезжать к себе.
Когда Пьер уехал и сошлись вместе все члены семьи, его стали судить, как это всегда бывает после отъезда нового человека и, как это редко бывает, все говорили про него одно хорошее.


Возвратившись в этот раз из отпуска, Ростов в первый раз почувствовал и узнал, до какой степени сильна была его связь с Денисовым и со всем полком.
Когда Ростов подъезжал к полку, он испытывал чувство подобное тому, которое он испытывал, подъезжая к Поварскому дому. Когда он увидал первого гусара в расстегнутом мундире своего полка, когда он узнал рыжего Дементьева, увидал коновязи рыжих лошадей, когда Лаврушка радостно закричал своему барину: «Граф приехал!» и лохматый Денисов, спавший на постели, выбежал из землянки, обнял его, и офицеры сошлись к приезжему, – Ростов испытывал такое же чувство, как когда его обнимала мать, отец и сестры, и слезы радости, подступившие ему к горлу, помешали ему говорить. Полк был тоже дом, и дом неизменно милый и дорогой, как и дом родительский.
Явившись к полковому командиру, получив назначение в прежний эскадрон, сходивши на дежурство и на фуражировку, войдя во все маленькие интересы полка и почувствовав себя лишенным свободы и закованным в одну узкую неизменную рамку, Ростов испытал то же успокоение, ту же опору и то же сознание того, что он здесь дома, на своем месте, которые он чувствовал и под родительским кровом. Не было этой всей безурядицы вольного света, в котором он не находил себе места и ошибался в выборах; не было Сони, с которой надо было или не надо было объясняться. Не было возможности ехать туда или не ехать туда; не было этих 24 часов суток, которые столькими различными способами можно было употребить; не было этого бесчисленного множества людей, из которых никто не был ближе, никто не был дальше; не было этих неясных и неопределенных денежных отношений с отцом, не было напоминания об ужасном проигрыше Долохову! Тут в полку всё было ясно и просто. Весь мир был разделен на два неровные отдела. Один – наш Павлоградский полк, и другой – всё остальное. И до этого остального не было никакого дела. В полку всё было известно: кто был поручик, кто ротмистр, кто хороший, кто дурной человек, и главное, – товарищ. Маркитант верит в долг, жалованье получается в треть; выдумывать и выбирать нечего, только не делай ничего такого, что считается дурным в Павлоградском полку; а пошлют, делай то, что ясно и отчетливо, определено и приказано: и всё будет хорошо.
Вступив снова в эти определенные условия полковой жизни, Ростов испытал радость и успокоение, подобные тем, которые чувствует усталый человек, ложась на отдых. Тем отраднее была в эту кампанию эта полковая жизнь Ростову, что он, после проигрыша Долохову (поступка, которого он, несмотря на все утешения родных, не мог простить себе), решился служить не как прежде, а чтобы загладить свою вину, служить хорошо и быть вполне отличным товарищем и офицером, т. е. прекрасным человеком, что представлялось столь трудным в миру, а в полку столь возможным.
Ростов, со времени своего проигрыша, решил, что он в пять лет заплатит этот долг родителям. Ему посылалось по 10 ти тысяч в год, теперь же он решился брать только две, а остальные предоставлять родителям для уплаты долга.

Армия наша после неоднократных отступлений, наступлений и сражений при Пултуске, при Прейсиш Эйлау, сосредоточивалась около Бартенштейна. Ожидали приезда государя к армии и начала новой кампании.
Павлоградский полк, находившийся в той части армии, которая была в походе 1805 года, укомплектовываясь в России, опоздал к первым действиям кампании. Он не был ни под Пултуском, ни под Прейсиш Эйлау и во второй половине кампании, присоединившись к действующей армии, был причислен к отряду Платова.
Отряд Платова действовал независимо от армии. Несколько раз павлоградцы были частями в перестрелках с неприятелем, захватили пленных и однажды отбили даже экипажи маршала Удино. В апреле месяце павлоградцы несколько недель простояли около разоренной до тла немецкой пустой деревни, не трогаясь с места.
Была ростепель, грязь, холод, реки взломало, дороги сделались непроездны; по нескольку дней не выдавали ни лошадям ни людям провианта. Так как подвоз сделался невозможен, то люди рассыпались по заброшенным пустынным деревням отыскивать картофель, но уже и того находили мало. Всё было съедено, и все жители разбежались; те, которые оставались, были хуже нищих, и отнимать у них уж было нечего, и даже мало – жалостливые солдаты часто вместо того, чтобы пользоваться от них, отдавали им свое последнее.