Гибель детей в Красноярске

Гибель детей в Красноярске — смерть группы школьников в Красноярске в 2005 году. Пять мальчиков в возрасте 9-12 лет пропали в конце апреля 2005 года. В мае обгоревшие останки были обнаружены в городском коллекторе. Прокуратура возбудила уголовное дело по статье «убийство». Следственными органами не были найдены подозреваемые, срок расследования продлён до 18 декабря 2007 года, в этот день управление следственного комитета прокуратуры РФ по Сибирскому федеральному округу вынесло постановление о приостановке дела с формулировкой «за отсутствием лица, подлежащего привлечению в качестве обвиняемого». Оперативно-розыскные мероприятия были поручены милиции Красноярского края, по состоянию на июль 2016 года подозреваемые так и не были установлены.

Исчезновение и поиски

16 апреля 2005 года в Красноярске пропали пятеро детей — Максим Тауманов, Сафар Алиев, Галаш Мамедгасанов, Александр Лавренов и Дмитрий Макаров. Все они являлись учениками школы № 50. Рассматривалась версия побега из дома. Затем дети были объявлены в федеральный розыск. Прокуратурой было возбуждено уголовное дело по статье 126 УК РФ (похищение несовершеннолетних). 21 апреля дело было переквалифицировано на статью 105 УК РФ (убийство).

В поисках принимали участие все подразделения краевого ГУВД (более 5 тысяч человек) с использованием милицейского вертолёта.

8 мая в заброшенном коллекторе в районе химкомбината в Ленинском районе города были обнаружены обгоревшие останки тел детей.

9 мая вышло сообщение пресс-службы прокуратуры, где говорилось, что были обнаружены «один обугленный труп и подвергшиеся сильному термическому воздействию фрагменты нескольких тел», «остатки цепочки из металла белого цвета, обгоревший баллончик объёмом 300 мл, плохо сохранившиеся фрагменты одежды, кожаный ботинок, а также образцы копоти и пепла». «При первоначальном осмотре тел признаков насильственной смерти не обнаружено. Всё найденное в коллекторе доставлено в Красноярское бюро судебно-медицинской экспертизы». Начальник ГУ МВД по Сибирскому федеральному округу Юрий Сковордин отметил, что «фрагменты тел очень сильно обгорели, поэтому потребуется тщательная экспертиза, чтобы идентифицировать их», добавив, что «версия насильственных действий по отношению к ним исключается».

Останки были обнаружены в 300 метрах от дома, где жили дети. Родственники одного из погибших детей заявили ИТАР-ТАСС, что останки были подброшены в день обнаружения утром или предыдущей ночью, так как, по их словам, перед этим данные места неоднократно проверялись милицией и другими людьми. Родители также выразили недоверие действиям милиции. Как сказал «Независимой газете» отец погибшего Максима Тауманова:

Нас не пустили на место, на этот пустырь, выставили двойное оцепление. Но мы знаем, что там был свидетель: один местный пьянчужка, который помогал вытаскивать и грузить найденные тела. Он был не очень пьян, он был вменяемый абсолютно, и приехавший самым первым местный канал даже заснял его. Он рассказал, что тела были не обгоревшие и на них были явные следы удушения. Многие видели, что из коллектора доставали одежду. А теперь говорят, что всё было сожжено, что там был один прах и нужны экспертизы. Но ведь прокуратура сообщила, что нашли цепочку от брелка, от ключей. Почему нам не показали её? С нами никто не разговаривает. Нас не пустили на место обнаружения тел, а когда мы пытались попасть в морг — его опечатали и никого не пустили. Милиция, ГУВД всё старается списать на несчастный случай, они не хотят расследовать это дело.

Оксана Тауманова заявила: «Их убили, а потом сожгли. Я уверена, уверена на 100 процентов. Они не полезли бы сами в этот коллектор. Туда невозможно залезть, там узко и глубина больше 3 метров, это было невозможно».

Газета «Новые Известия» утверждала, что за день до нахождения останков в милицию поступили анонимные звонки, неизвестные советовали провести поиски в теплотрассе.

20 мая прокуратура Ленинского района Красноярска отказалась возбудить уголовное дела по статье 293 УК РФ (халатность) в отношении сотрудников милиции за недобросовестный поиск. Позднее прокуратура Красноярского края потребовала привлечь к дисциплинарной ответственности сотрудников милиции «за некачественный осмотр колодца с останками детей».

5 октября 2006 года отец Максима Тауманова был избит неизвестными, находясь в больнице, он отказался разговаривать с корреспондентом ИА REGNUM о нападавших. По факту избиения было возбуждено уголовное дело по статьи 112 УК РФ (умышленное причинение вреда здоровью, совершённое группой лиц).

Расследование

Были назначены экспертизы по определению ДНК, пожаро-техническая, криминалистическая и химические экспертизы.

13 мая заместитель Генерального прокурора РФ Владимир Колесников заявил, что дети были убиты. При этом старший помощник прокурора края сообщила, что за два дня у следствия появились данные, позволяющие говорить об убийстве. В то же время пресс-секретарь Департамента уголовного розыска МВД России сказал, что в крови одного из погибших обнаружено превышение содержания углекислого газа в 10 раз. Данное обстоятельство, по мнению милиции, является подтверждением версии о несчастном случае.

20 мая губернатор Красноярского края Александр Хлопонин заявил в интервью радиостанции «Эхо Москвы»: «пока, исходя из тех предварительных анализов, которые мы на сегодня получили, следствие больше склоняется в сторону несчастного случая, нежели убийства», «окончательно ситуацию мы будем знать после получения подтверждения от остальных экспертиз». По словам Хлопонина, семьям погибших будет выделена материальная помощь в размере 30 тысяч рублей.

26 мая 2005 года следователь отдела Генеральной прокуратуры РФ в СФО заявил: «отрабатываются различные версии. В любом случае, следует исходить из того, что это убийство, поскольку данных о том, что это несчастный случай, нет», «убийство могло быть совершено, например, путём сожжения ещё живых детей».

Результаты экспертиз долгое время не оглашались. В сентябре 2006 года родственники установили палатки у коллектора в Ленинском районе и объявили голодовку, после чего им разрешили ознакомиться с результатами. Согласно экспертизам, Дмитрий Макаров умер в результате отравления продуктами горения, его родство с родителями было подтверждено на 98,8-99,5 %.

25 мая 2007 года представитель Генеральной прокуратуры РФ Татьяна Матюнина сообщила, что подозреваемые в этом деле отсутствуют. По её словам, «за всё время расследования по делу опрошено более тысячи свидетелей, проведено около 40 экспертиз».

Срок расследования продлён до 18 ноября 2007 года. Расследованием занимается отдел Генпрокуратуры РФ в Сибирском федеральном округе.

В СМИ выдвигались предположения, что дети могли стать жертвами педофилов или криминальных деятелей порноиндустрии.

18 декабря 2007 года управление Следственного комитета по Сибирскому округу вынесло постановление о приостановлении дела с формулировкой «за отсутствием лица, подлежащего к привлечению в качестве обвиняемого». Однозначных выводов о причинах и обстоятельствах гибели детей так и не было сделано: специалисты не смогли назвать точную причину их смерти, экспертиза не смогла установить, что все останки принадлежат пропавшим мальчикам.

Обвинения в ритуальных убийствах

Некоторые^{[уточнить]} российские националисты утверждали, что дети могли быть убиты членами иудейской секты с ритуальными целями. В частности, писатель Михаил Назаров неоднократно заявлял, что в смерти детей могут быть виновны иудеи — члены некой секты. По его утверждению, в следственной документации отражён тот факт, что найденные тела были обескровлены, однако следственные органы скрыли это. 12 мая 2005 года в брошюре «Жить без страха иудейска!» в газете «Русская линия» Назаров увязал случай с судебным процессом по делу Бейлиса 1913 года: «исчезновение 16 апреля, за неделю до праздника Песах (23 апреля), пятерых детей-неевреев в Красноярске, где имеется большая еврейская община», утверждая, что Менахем Мендель Бейлис принадлежал к тому же любавичско-хасидскому направлению в иудаизме, которое ныне представляет Берл Лазар (следует заметить, что Бейлис был признан невиновным в инкриминируемом убийстве и сам не был хасидом), «с поощрения президента Путина он стремится установить контроль над всеми еврейскими общинами, что сделал в 2004 году и в Красноярске при поддержке местных олигархов, красноярского раввина Вагнера и губернатора-еврея Александра Хлопонина, который везде расставляет своих людей». Позднее Назаров направлял письма в прокуратуру с требованием расследования убийств. Общественные организации Московское бюро по правам человека, фонд «Холокост» и российская секция Международного общества прав человека потребовали возбудить уголовное дело против Назарова по 282 статье УК РФ.

Один из депутатов Законодательного собрания Красноярского края, Олег Пащенко, сказал: «Среди населения распространялись сплетни. А если это ритуальное убийство? Люди стали бояться отпускать детей на улицы».

5 июля 2006 года в газете «Красноярский комсомолец» была опубликована статья «Дети стали жертвами ритуального убийства», где адвокат потерпевших заявил: «могу предположить, что это работа секты хасидов, которые в предпасхальные дни совершили ритуальное убийство с целью извлечения крови из детских тел». Центр «Сова» назвал данную статью проявлением антисемитизма.

Другие убийства детей в Красноярске

28 марта 2006 года в Красноярске в канализационном колодце было обнаружено тело 9-летнего Сергея Малькова без признаков насильственной смерти. По мнению следователей, сам ребёнок не мог упасть в колодец, кроме того, на сетку колодца кем-то был набросан снег.

19 марта 2007 года в Красноярске пропала пятилетняя девочка Полина Малькова (однофамилица пропавшего год назад мальчика). После объявления девочки в федеральный розыск в поисках участвовал весь личный состав милиции Красноярска, а также сотни курсантов и добровольцев. Администрациям районов, предприятиям ЖКХ было поручено в круглосуточном режиме проводить проверку всех подвалов, чердаков и прочих подведомственных объектов.

29 марта изуродованное тело девочки со следами порезов и гематом было найдено в Ленинском районе города в карьере в нескольких километрах от её дома. На шее ребёнка была найдена удавка, гениталии были вырезаны. По словам следователей, за день до этого район был обследован поисковыми группами, однако они ничего не обнаружили. Источник в правоохранительных органах сообщил РИА Новости: «напрашивается вывод, что ребёнка подбросили».

Телерадиокомпания «Россия» сообщала, что следствие рассматривает версию о ритуальном убийстве. Отец девочки не согласен с данной версией, по его мнению, в данном случае имело место изнасилование и действовал маньяк. 4 апреля 2007 года представитель прокуратуры сообщил, что версия о ритуальном убийстве не подтвердилась. Продолжались отрабатываться другие версии, в частности, версия о каннибализме.

Михаил Назаров вновь выдвинул версию о ритуальном характере данного убийства. По его утверждению, существует «хасидская секта», представители которой перед праздником Песах в ритуальных целях убивают детей для получения крови. Назаров также утверждает, что ритуальная процедура требует не сокрытия обескровленного тела, а его выбрасывания. Организация «Союз русского народа» требовала «срочно прорабатывать хасидскую версию, не стесняясь с обысками синагог, мацепекарен и домов их служащих».

По заявлению прокуратуры Красноярского края, версия о ритуальном убийстве пятилетней жительницы Красноярска Полины Мальковой не подтвердилась.

6 ноября 2009 года прокурор края утвердил обвинительное заключение и направил в Красноярский краевой суд для рассмотрения по существу уголовное дело в отношении 36-летнего Наумова Владимира Михайловича. Ему инкриминированы насильственные действия сексуального характера и изнасилование малолетних, убийство, сопряженное с изнасилованием и насильственными действиями сексуального характера малолетней Полины Мальковой. 24 мая 2010 года Красноярский краевой суд приговорил к пожизненному заключению Владимира Наумова, признанного виновным в изнасиловании и убийстве Полины Мальковой, а также в изнасиловании ещё одной девочки, имя которой не называется.

Ссылки

• Кузинский, Константин [www.gazeta.ru/2006/09/25/oa_217407.shtml Красноярских детей наконец похоронили]. Газета.ру (25 сентября 2006). [www.webcitation.org/6EjK7Lalm Архивировано из первоисточника 27 февраля 2013].

Отрывок, характеризующий Гибель детей в Красноярске

– А! здравствуйте, воин великий, – сказал Растопчин, как только вышел этот человек. – Слышали про ваши prouesses [достославные подвиги]! Но не в том дело. Mon cher, entre nous, [Между нами, мой милый,] вы масон? – сказал граф Растопчин строгим тоном, как будто было что то дурное в этом, но что он намерен был простить. Пьер молчал. – Mon cher, je suis bien informe, [Мне, любезнейший, все хорошо известно,] но я знаю, что есть масоны и масоны, и надеюсь, что вы не принадлежите к тем, которые под видом спасенья рода человеческого хотят погубить Россию.
– Да, я масон, – отвечал Пьер.
– Ну вот видите ли, мой милый. Вам, я думаю, не безызвестно, что господа Сперанский и Магницкий отправлены куда следует; то же сделано с господином Ключаревым, то же и с другими, которые под видом сооружения храма Соломона старались разрушить храм своего отечества. Вы можете понимать, что на это есть причины и что я не мог бы сослать здешнего почт директора, ежели бы он не был вредный человек. Теперь мне известно, что вы послали ему свой. экипаж для подъема из города и даже что вы приняли от него бумаги для хранения. Я вас люблю и не желаю вам зла, и как вы в два раза моложе меня, то я, как отец, советую вам прекратить всякое сношение с такого рода людьми и самому уезжать отсюда как можно скорее.
– Но в чем же, граф, вина Ключарева? – спросил Пьер.
– Это мое дело знать и не ваше меня спрашивать, – вскрикнул Растопчин.
– Ежели его обвиняют в том, что он распространял прокламации Наполеона, то ведь это не доказано, – сказал Пьер (не глядя на Растопчина), – и Верещагина…
– Nous y voila, [Так и есть,] – вдруг нахмурившись, перебивая Пьера, еще громче прежнего вскрикнул Растопчин. – Верещагин изменник и предатель, который получит заслуженную казнь, – сказал Растопчин с тем жаром злобы, с которым говорят люди при воспоминании об оскорблении. – Но я не призвал вас для того, чтобы обсуждать мои дела, а для того, чтобы дать вам совет или приказание, ежели вы этого хотите. Прошу вас прекратить сношения с такими господами, как Ключарев, и ехать отсюда. А я дурь выбью, в ком бы она ни была. – И, вероятно, спохватившись, что он как будто кричал на Безухова, который еще ни в чем не был виноват, он прибавил, дружески взяв за руку Пьера: – Nous sommes a la veille d'un desastre publique, et je n'ai pas le temps de dire des gentillesses a tous ceux qui ont affaire a moi. Голова иногда кругом идет! Eh! bien, mon cher, qu'est ce que vous faites, vous personnellement? [Мы накануне общего бедствия, и мне некогда быть любезным со всеми, с кем у меня есть дело. Итак, любезнейший, что вы предпринимаете, вы лично?]
– Mais rien, [Да ничего,] – отвечал Пьер, все не поднимая глаз и не изменяя выражения задумчивого лица.
Граф нахмурился.
– Un conseil d'ami, mon cher. Decampez et au plutot, c'est tout ce que je vous dis. A bon entendeur salut! Прощайте, мой милый. Ах, да, – прокричал он ему из двери, – правда ли, что графиня попалась в лапки des saints peres de la Societe de Jesus? [Дружеский совет. Выбирайтесь скорее, вот что я вам скажу. Блажен, кто умеет слушаться!.. святых отцов Общества Иисусова?]
Пьер ничего не ответил и, нахмуренный и сердитый, каким его никогда не видали, вышел от Растопчина.

Когда он приехал домой, уже смеркалось. Человек восемь разных людей побывало у него в этот вечер. Секретарь комитета, полковник его батальона, управляющий, дворецкий и разные просители. У всех были дела до Пьера, которые он должен был разрешить. Пьер ничего не понимал, не интересовался этими делами и давал на все вопросы только такие ответы, которые бы освободили его от этих людей. Наконец, оставшись один, он распечатал и прочел письмо жены.
«Они – солдаты на батарее, князь Андрей убит… старик… Простота есть покорность богу. Страдать надо… значение всего… сопрягать надо… жена идет замуж… Забыть и понять надо…» И он, подойдя к постели, не раздеваясь повалился на нее и тотчас же заснул.
Когда он проснулся на другой день утром, дворецкий пришел доложить, что от графа Растопчина пришел нарочно посланный полицейский чиновник – узнать, уехал ли или уезжает ли граф Безухов.
Человек десять разных людей, имеющих дело до Пьера, ждали его в гостиной. Пьер поспешно оделся, и, вместо того чтобы идти к тем, которые ожидали его, он пошел на заднее крыльцо и оттуда вышел в ворота.
С тех пор и до конца московского разорения никто из домашних Безуховых, несмотря на все поиски, не видал больше Пьера и не знал, где он находился.


Ростовы до 1 го сентября, то есть до кануна вступления неприятеля в Москву, оставались в городе.
После поступления Пети в полк казаков Оболенского и отъезда его в Белую Церковь, где формировался этот полк, на графиню нашел страх. Мысль о том, что оба ее сына находятся на войне, что оба они ушли из под ее крыла, что нынче или завтра каждый из них, а может быть, и оба вместе, как три сына одной ее знакомой, могут быть убиты, в первый раз теперь, в это лето, с жестокой ясностью пришла ей в голову. Она пыталась вытребовать к себе Николая, хотела сама ехать к Пете, определить его куда нибудь в Петербурге, но и то и другое оказывалось невозможным. Петя не мог быть возвращен иначе, как вместе с полком или посредством перевода в другой действующий полк. Николай находился где то в армии и после своего последнего письма, в котором подробно описывал свою встречу с княжной Марьей, не давал о себе слуха. Графиня не спала ночей и, когда засыпала, видела во сне убитых сыновей. После многих советов и переговоров граф придумал наконец средство для успокоения графини. Он перевел Петю из полка Оболенского в полк Безухова, который формировался под Москвою. Хотя Петя и оставался в военной службе, но при этом переводе графиня имела утешенье видеть хотя одного сына у себя под крылышком и надеялась устроить своего Петю так, чтобы больше не выпускать его и записывать всегда в такие места службы, где бы он никак не мог попасть в сражение. Пока один Nicolas был в опасности, графине казалось (и она даже каялась в этом), что она любит старшего больше всех остальных детей; но когда меньшой, шалун, дурно учившийся, все ломавший в доме и всем надоевший Петя, этот курносый Петя, с своими веселыми черными глазами, свежим румянцем и чуть пробивающимся пушком на щеках, попал туда, к этим большим, страшным, жестоким мужчинам, которые там что то сражаются и что то в этом находят радостного, – тогда матери показалось, что его то она любила больше, гораздо больше всех своих детей. Чем ближе подходило то время, когда должен был вернуться в Москву ожидаемый Петя, тем более увеличивалось беспокойство графини. Она думала уже, что никогда не дождется этого счастия. Присутствие не только Сони, но и любимой Наташи, даже мужа, раздражало графиню. «Что мне за дело до них, мне никого не нужно, кроме Пети!» – думала она.
В последних числах августа Ростовы получили второе письмо от Николая. Он писал из Воронежской губернии, куда он был послан за лошадьми. Письмо это не успокоило графиню. Зная одного сына вне опасности, она еще сильнее стала тревожиться за Петю.
Несмотря на то, что уже с 20 го числа августа почти все знакомые Ростовых повыехали из Москвы, несмотря на то, что все уговаривали графиню уезжать как можно скорее, она ничего не хотела слышать об отъезде до тех пор, пока не вернется ее сокровище, обожаемый Петя. 28 августа приехал Петя. Болезненно страстная нежность, с которою мать встретила его, не понравилась шестнадцатилетнему офицеру. Несмотря на то, что мать скрыла от него свое намеренье не выпускать его теперь из под своего крылышка, Петя понял ее замыслы и, инстинктивно боясь того, чтобы с матерью не разнежничаться, не обабиться (так он думал сам с собой), он холодно обошелся с ней, избегал ее и во время своего пребывания в Москве исключительно держался общества Наташи, к которой он всегда имел особенную, почти влюбленную братскую нежность.
По обычной беспечности графа, 28 августа ничто еще не было готово для отъезда, и ожидаемые из рязанской и московской деревень подводы для подъема из дома всего имущества пришли только 30 го.
С 28 по 31 августа вся Москва была в хлопотах и движении. Каждый день в Дорогомиловскую заставу ввозили и развозили по Москве тысячи раненых в Бородинском сражении, и тысячи подвод, с жителями и имуществом, выезжали в другие заставы. Несмотря на афишки Растопчина, или независимо от них, или вследствие их, самые противоречащие и странные новости передавались по городу. Кто говорил о том, что не велено никому выезжать; кто, напротив, рассказывал, что подняли все иконы из церквей и что всех высылают насильно; кто говорил, что было еще сраженье после Бородинского, в котором разбиты французы; кто говорил, напротив, что все русское войско уничтожено; кто говорил о московском ополчении, которое пойдет с духовенством впереди на Три Горы; кто потихоньку рассказывал, что Августину не ведено выезжать, что пойманы изменники, что мужики бунтуют и грабят тех, кто выезжает, и т. п., и т. п. Но это только говорили, а в сущности, и те, которые ехали, и те, которые оставались (несмотря на то, что еще не было совета в Филях, на котором решено было оставить Москву), – все чувствовали, хотя и не выказывали этого, что Москва непременно сдана будет и что надо как можно скорее убираться самим и спасать свое имущество. Чувствовалось, что все вдруг должно разорваться и измениться, но до 1 го числа ничто еще не изменялось. Как преступник, которого ведут на казнь, знает, что вот вот он должен погибнуть, но все еще приглядывается вокруг себя и поправляет дурно надетую шапку, так и Москва невольно продолжала свою обычную жизнь, хотя знала, что близко то время погибели, когда разорвутся все те условные отношения жизни, которым привыкли покоряться.
В продолжение этих трех дней, предшествовавших пленению Москвы, все семейство Ростовых находилось в различных житейских хлопотах. Глава семейства, граф Илья Андреич, беспрестанно ездил по городу, собирая со всех сторон ходившие слухи, и дома делал общие поверхностные и торопливые распоряжения о приготовлениях к отъезду.
Графиня следила за уборкой вещей, всем была недовольна и ходила за беспрестанно убегавшим от нее Петей, ревнуя его к Наташе, с которой он проводил все время. Соня одна распоряжалась практической стороной дела: укладываньем вещей. Но Соня была особенно грустна и молчалива все это последнее время. Письмо Nicolas, в котором он упоминал о княжне Марье, вызвало в ее присутствии радостные рассуждения графини о том, как во встрече княжны Марьи с Nicolas она видела промысл божий.
– Я никогда не радовалась тогда, – сказала графиня, – когда Болконский был женихом Наташи, а я всегда желала, и у меня есть предчувствие, что Николинька женится на княжне. И как бы это хорошо было!
Соня чувствовала, что это была правда, что единственная возможность поправления дел Ростовых была женитьба на богатой и что княжна была хорошая партия. Но ей было это очень горько. Несмотря на свое горе или, может быть, именно вследствие своего горя, она на себя взяла все трудные заботы распоряжений об уборке и укладке вещей и целые дни была занята. Граф и графиня обращались к ней, когда им что нибудь нужно было приказывать. Петя и Наташа, напротив, не только не помогали родителям, но большею частью всем в доме надоедали и мешали. И целый день почти слышны были в доме их беготня, крики и беспричинный хохот. Они смеялись и радовались вовсе не оттого, что была причина их смеху; но им на душе было радостно и весело, и потому все, что ни случалось, было для них причиной радости и смеха. Пете было весело оттого, что, уехав из дома мальчиком, он вернулся (как ему говорили все) молодцом мужчиной; весело было оттого, что он дома, оттого, что он из Белой Церкви, где не скоро была надежда попасть в сраженье, попал в Москву, где на днях будут драться; и главное, весело оттого, что Наташа, настроению духа которой он всегда покорялся, была весела. Наташа же была весела потому, что она слишком долго была грустна, и теперь ничто не напоминало ей причину ее грусти, и она была здорова. Еще она была весела потому, что был человек, который ею восхищался (восхищение других была та мазь колес, которая была необходима для того, чтоб ее машина совершенно свободно двигалась), и Петя восхищался ею. Главное же, веселы они были потому, что война была под Москвой, что будут сражаться у заставы, что раздают оружие, что все бегут, уезжают куда то, что вообще происходит что то необычайное, что всегда радостно для человека, в особенности для молодого.


31 го августа, в субботу, в доме Ростовых все казалось перевернутым вверх дном. Все двери были растворены, вся мебель вынесена или переставлена, зеркала, картины сняты. В комнатах стояли сундуки, валялось сено, оберточная бумага и веревки. Мужики и дворовые, выносившие вещи, тяжелыми шагами ходили по паркету. На дворе теснились мужицкие телеги, некоторые уже уложенные верхом и увязанные, некоторые еще пустые.
Голоса и шаги огромной дворни и приехавших с подводами мужиков звучали, перекликиваясь, на дворе и в доме. Граф с утра выехал куда то. Графиня, у которой разболелась голова от суеты и шума, лежала в новой диванной с уксусными повязками на голове. Пети не было дома (он пошел к товарищу, с которым намеревался из ополченцев перейти в действующую армию). Соня присутствовала в зале при укладке хрусталя и фарфора. Наташа сидела в своей разоренной комнате на полу, между разбросанными платьями, лентами, шарфами, и, неподвижно глядя на пол, держала в руках старое бальное платье, то самое (уже старое по моде) платье, в котором она в первый раз была на петербургском бале.
Наташе совестно было ничего не делать в доме, тогда как все были так заняты, и она несколько раз с утра еще пробовала приняться за дело; но душа ее не лежала к этому делу; а она не могла и не умела делать что нибудь не от всей души, не изо всех своих сил. Она постояла над Соней при укладке фарфора, хотела помочь, но тотчас же бросила и пошла к себе укладывать свои вещи. Сначала ее веселило то, что она раздавала свои платья и ленты горничным, но потом, когда остальные все таки надо было укладывать, ей это показалось скучным.
– Дуняша, ты уложишь, голубушка? Да? Да?
И когда Дуняша охотно обещалась ей все сделать, Наташа села на пол, взяла в руки старое бальное платье и задумалась совсем не о том, что бы должно было занимать ее теперь. Из задумчивости, в которой находилась Наташа, вывел ее говор девушек в соседней девичьей и звуки их поспешных шагов из девичьей на заднее крыльцо. Наташа встала и посмотрела в окно. На улице остановился огромный поезд раненых.
Девушки, лакеи, ключница, няня, повар, кучера, форейторы, поваренки стояли у ворот, глядя на раненых.
Наташа, накинув белый носовой платок на волосы и придерживая его обеими руками за кончики, вышла на улицу.
Бывшая ключница, старушка Мавра Кузминишна, отделилась от толпы, стоявшей у ворот, и, подойдя к телеге, на которой была рогожная кибиточка, разговаривала с лежавшим в этой телеге молодым бледным офицером. Наташа подвинулась на несколько шагов и робко остановилась, продолжая придерживать свой платок и слушая то, что говорила ключница.
– Что ж, у вас, значит, никого и нет в Москве? – говорила Мавра Кузминишна. – Вам бы покойнее где на квартире… Вот бы хоть к нам. Господа уезжают.
– Не знаю, позволят ли, – слабым голосом сказал офицер. – Вон начальник… спросите, – и он указал на толстого майора, который возвращался назад по улице по ряду телег.
Наташа испуганными глазами заглянула в лицо раненого офицера и тотчас же пошла навстречу майору.
– Можно раненым у нас в доме остановиться? – спросила она.
Майор с улыбкой приложил руку к козырьку.
– Кого вам угодно, мамзель? – сказал он, суживая глаза и улыбаясь.
Наташа спокойно повторила свой вопрос, и лицо и вся манера ее, несмотря на то, что она продолжала держать свой платок за кончики, были так серьезны, что майор перестал улыбаться и, сначала задумавшись, как бы спрашивая себя, в какой степени это можно, ответил ей утвердительно.
– О, да, отчего ж, можно, – сказал он.
Наташа слегка наклонила голову и быстрыми шагами вернулась к Мавре Кузминишне, стоявшей над офицером и с жалобным участием разговаривавшей с ним.
– Можно, он сказал, можно! – шепотом сказала Наташа.
Офицер в кибиточке завернул во двор Ростовых, и десятки телег с ранеными стали, по приглашениям городских жителей, заворачивать в дворы и подъезжать к подъездам домов Поварской улицы. Наташе, видимо, поправились эти, вне обычных условий жизни, отношения с новыми людьми. Она вместе с Маврой Кузминишной старалась заворотить на свой двор как можно больше раненых.
– Надо все таки папаше доложить, – сказала Мавра Кузминишна.
– Ничего, ничего, разве не все равно! На один день мы в гостиную перейдем. Можно всю нашу половину им отдать.
– Ну, уж вы, барышня, придумаете! Да хоть и в флигеля, в холостую, к нянюшке, и то спросить надо.
– Ну, я спрошу.
Наташа побежала в дом и на цыпочках вошла в полуотворенную дверь диванной, из которой пахло уксусом и гофманскими каплями.
– Вы спите, мама?
– Ах, какой сон! – сказала, пробуждаясь, только что задремавшая графиня.
– Мама, голубчик, – сказала Наташа, становясь на колени перед матерью и близко приставляя свое лицо к ее лицу. – Виновата, простите, никогда не буду, я вас разбудила. Меня Мавра Кузминишна послала, тут раненых привезли, офицеров, позволите? А им некуда деваться; я знаю, что вы позволите… – говорила она быстро, не переводя духа.