Гибсон, Джон

Джон Гибсон
John Gibson
Дата рождения:	19 июня 1790(1790-06-19)
Место рождения:	Конуи, Уэльс
Дата смерти:	27 января 1866(1866-01-27) (75 лет)
Место смерти:	Рим, Италия
Подданство:	Великобритания
Жанр:	скульптура
Работы на Викискладе

Джон Гибсон (англ. John Gibson, 19 июня 1790—27 января 1866) — уэльский скульптор.

Самый значительный из английских скульпторов, ученик С. Фрэнсиса в Ливерпуле и А. Кановы в Риме. Первые произведения, в которых проявился его талант, были исполненные им в Риме статуя «Спящий пастух», группы «Марс и Амур» (1819), «Психея, несомая зефирами» (1821) и барельеф «Свидание Геро с Леандром» (1821). Эти работы доставили ему громкую известность в Италии, а также на его родине, вернуться в которую приглашали его друзья, заверяя, что он приобретёт там и почёт, и богатство. Но художник предпочёл остаться в Риме, хотя и продолжал высылать в Англию свои последующие произведения, находившие благосклонный прием у её публики. К числу их относятся, между прочим, семь раз повторенная им статуя: «Амур, переодетый в пастуха» и «Психея, мучимая Амуром», которую он сам признавал наилучшим из всех своих созданий. В 1844 г., для выставки своей статуи Гускиссона (находится в Лондонской бирже), он приезжал в Лондон, и с тех пор посещал этот город почти ежегодно. В одно из таких посещений была вылеплена им модель для исполненной потом в Риме статуи королевы Виктории (находится в Букингэмском дворце). В ней, подражая полихромии древних, он прибёг к раскраске поверхности несколькими колерами, которую, несмотря на раздававшиеся с разных сторон порицания, применял и впоследствии, как, например, в статуе Стефенсона (1851) и бюсте принца Валлийского (1854).

В 1850 вылеплена им в Риме группа королевы Виктории на троне со стоящими по его сторонам аллегорическими фигурами Милосердия и Справедливости (находится в здании английского парламента) и статуя Венеры, телу которой он придал цвет слоновой кости, волосам — светло-русую окраску, сетке на голове — позолоту. Это произведение возбудило много толков в художественных кругах Англии: одни находили его оригинальным и изящным, другие — безвкусным; сам художник любил его более прочих своих работ и исполнил три раза.

Гибсон был членом художественных академий Лондонской, Римской святого Луки, Мюнхенской и некоторых других. Умирая в Риме, он завещал все свои модели и неоконченные произведения, равно как и значительное состояние (32000 фунтов стерлингов), нажитое трудом, Лондонской академии. Примыкая, в отношении направления своего, вообще к стилю Кановы, Гибсон должен считаться не столько художником, обладавшим самобытным творчеством, сколько искусным подражателем антикам, перед которыми он преклонялся до такой степени, что на всякую новизну в искусстве смотрел как на ущерб для красоты. Идеалистические его произведения, между которыми самое удачное — надгробный памятник герцогу Лейчестеру, в Лонгфорде, значительно превосходят, в художественном отношении, его портретные статуи.

Источник

• Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона: В 86 томах (82 т. и 4 доп.). — СПб.: 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Гибсон, Джон

Когда адъютант напомнил ему о пленном, он, нахмурившись, кивнул в сторону Пьера и сказал, чтобы его вели. Но куда должны были его вести – Пьер не знал: назад в балаган или на приготовленное место казни, которое, проходя по Девичьему полю, ему показывали товарищи.
Он обернул голову и видел, что адъютант переспрашивал что то.
– Oui, sans doute! [Да, разумеется!] – сказал Даву, но что «да», Пьер не знал.
Пьер не помнил, как, долго ли он шел и куда. Он, в состоянии совершенного бессмыслия и отупления, ничего не видя вокруг себя, передвигал ногами вместе с другими до тех пор, пока все остановились, и он остановился. Одна мысль за все это время была в голове Пьера. Это была мысль о том: кто, кто же, наконец, приговорил его к казни. Это были не те люди, которые допрашивали его в комиссии: из них ни один не хотел и, очевидно, не мог этого сделать. Это был не Даву, который так человечески посмотрел на него. Еще бы одна минута, и Даву понял бы, что они делают дурно, но этой минуте помешал адъютант, который вошел. И адъютант этот, очевидно, не хотел ничего худого, но он мог бы не войти. Кто же это, наконец, казнил, убивал, лишал жизни его – Пьера со всеми его воспоминаниями, стремлениями, надеждами, мыслями? Кто делал это? И Пьер чувствовал, что это был никто.
Это был порядок, склад обстоятельств.
Порядок какой то убивал его – Пьера, лишал его жизни, всего, уничтожал его.


От дома князя Щербатова пленных повели прямо вниз по Девичьему полю, левее Девичьего монастыря и подвели к огороду, на котором стоял столб. За столбом была вырыта большая яма с свежевыкопанной землей, и около ямы и столба полукругом стояла большая толпа народа. Толпа состояла из малого числа русских и большого числа наполеоновских войск вне строя: немцев, итальянцев и французов в разнородных мундирах. Справа и слева столба стояли фронты французских войск в синих мундирах с красными эполетами, в штиблетах и киверах.
Преступников расставили по известному порядку, который был в списке (Пьер стоял шестым), и подвели к столбу. Несколько барабанов вдруг ударили с двух сторон, и Пьер почувствовал, что с этим звуком как будто оторвалась часть его души. Он потерял способность думать и соображать. Он только мог видеть и слышать. И только одно желание было у него – желание, чтобы поскорее сделалось что то страшное, что должно было быть сделано. Пьер оглядывался на своих товарищей и рассматривал их.
Два человека с края были бритые острожные. Один высокий, худой; другой черный, мохнатый, мускулистый, с приплюснутым носом. Третий был дворовый, лет сорока пяти, с седеющими волосами и полным, хорошо откормленным телом. Четвертый был мужик, очень красивый, с окладистой русой бородой и черными глазами. Пятый был фабричный, желтый, худой малый, лет восемнадцати, в халате.
Пьер слышал, что французы совещались, как стрелять – по одному или по два? «По два», – холодно спокойно отвечал старший офицер. Сделалось передвижение в рядах солдат, и заметно было, что все торопились, – и торопились не так, как торопятся, чтобы сделать понятное для всех дело, но так, как торопятся, чтобы окончить необходимое, но неприятное и непостижимое дело.
Чиновник француз в шарфе подошел к правой стороне шеренги преступников в прочел по русски и по французски приговор.
Потом две пары французов подошли к преступникам и взяли, по указанию офицера, двух острожных, стоявших с края. Острожные, подойдя к столбу, остановились и, пока принесли мешки, молча смотрели вокруг себя, как смотрит подбитый зверь на подходящего охотника. Один все крестился, другой чесал спину и делал губами движение, подобное улыбке. Солдаты, торопясь руками, стали завязывать им глаза, надевать мешки и привязывать к столбу.