Гижицкий, Варфоломей Каэтанович

Варфоломей Каэтанович Гижицкий польск. Bartłomiej Giżycki <tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Волынский губернатор
13.04.1816 — 1824
Предшественник:	Михаил Иванович Комбурлей и. д.Карл Францевич де Сен-При и. д.Домбровский и. д.Фёдор Фёдорович Сиверс
Преемник:	Михаил Фадеевич Бутовт-Андржейкович
Рождение:	1775(1775)
Смерть:	25 апреля 1826(1826-04-25)
Род:	Гижицикие
Отец:	Каэтан Гижицикий
Мать:	Екатерина Раковская
Супруга:	Людвика Илинская
Военная служба
Годы службы:	1791 - 1808
Принадлежность:	Российская империя Российская империя
Род войск:	кавалерия
Звание:	генерал-майор
Командовал:	Гусарский генерал-лейтенанта Боура полк Кинбурнский драгунский полк
Сражения:	Битва под Аустерлицем
Награды:

Варфоломей Каэтанович Гижицкий (1775 — 25 апреля 1826) — российский военный и государственный деятель, генерал-майор, действительный статский советник, Волынский губернатор.

Биография

Потомок старинного польского дворянского рода (герба Гоздава), сын хорунжего Житомирского, а потом Киевского, Каэтана († 1785 г.) от брака с Екатериной Раковской, родился в 1775 г. (по формулярному списку он в 1807 г. был 32 лет).

Образование получил в варшавском конвикте пиаров (по формуляру он "по-польски, российски, французски, немецки и латыни читать и писать, геометрии, математике и инженерных правил знает").

По польским источникам, он в чине ротмистра народной кавалерии участвовал в 1792 г. в военных действиях в защиту конституции 3 мая под начальством Иосифа Понятовского и за отличие произведён в полковники, по присоединении же короля Станислава Августа к Тарговицкой конфедерации удалился в своё имение на Волынь.

Здесь у него произошло столкновение с приходским священником (автор одного позднейшего памфлета говорит, что Гижицкий известен "по истории тиранскаго обхождения" с православными священниками, которых запрягали в плуг и мучили разными способами). Чтобы замять это дело, ему пришлось отправиться в Петербург, а затем он поступил на русскую военную службу подполковником (по формуляру он принят в русскую службу из "преждебывших" польских войск 28 июня 1791 г.) в Конно-гренадерский полк.

21 ноября 1797 г. Гижицкий произведён в полковники и назначен командиром гусарского Боура (Павлоградского) полка, стоявшего в Грузии. Оттуда он вывел этот полк на Кавказскую линию. 9 сентября 1798 г. произведён в генерал-майоры с оставлением в должности. В 1799 г. Гижицкий послан был по Высочайшему повелению инспектировать кавалерийские полки, а после командовал бригадой, но вскоре чем-то навлек на себя гнев Павла І и в ноябре того же года отставлен от службы.

Через год, 8 декабря 1800 г., он снова принят на службу с зачислением по армии и 18 ноября 1804 г. назначен шефом Харьковского драгунского полка. В 1805 г. Гижицкий со своим полком принимал участие в войне с Наполеоном. При Аустерлице он командовал бригадой и был ранен. За отличие в этом сражении Гижицкий был награждён орденом св. Владимира 3 ст. Во время обратного похода он командовал кавалерийской колонной. В 1806 г. Гижицкий, оставаясь шефом полка, получил в командование бригаду из полков Харьковского и Черниговского драгунских и Ахтырского гусарского.

Когда началась вторая война с Наполеоном и манифестом от 30 ноября 1806 г. объявлено о сборе земского ополчения, Гижицкий снарядил на свой счёт 12 конных милиционеров, несмотря на то, что действие манифеста не распространялось на Волынь, где находилось его имение, и просил позволения зачислить их в свой полк, на что последовало Высочайшее разрешение.

С 30 декабря 1806 г. по 4 февраля 1807 г. Гижицкий командовал передовыми отрядами корпуса генерал-лейтенанта Эссена 1-го. Самым крупным делом за это время было истребление его отрядом двух неприятельских эскадронов в ночь на 9 января при Шумове. Вообще начальник дивизии с большой похвалой отзывался о действиях Г. во время командования им передовыми отрядами.

С польского театра войны он был потом временно командирован в Молдавскую армию для командования Кинбурнским драгунским полком. 17 февраля 1808 т. Гижицкий был уволен от службы с мундиром. В течение четырёхлетнего командования полком он довёл его до отличного состояния, и все высшие начальники после смотров давали о нём самые лестные отзывы. К офицерам относился Гижицкий прекрасно и заботился о них, но в 1805 г. во время отступления у него произошло столкновение с адъютантом Джелелевым. Очень вспыльчивый и горячий, он ударил адъютанта палашом и ранил. Произведённое по этому поводу следствие доказало неумышленность поступка Гижицкого.

18 января 1814 г. Гижицкий был выбран Волынским губернским предводителем дворянства (маршалом), а 30 августа того же года снова принят на службу с зачислением по кавалерии. На Волыни в это время происходила сильная борьба польских помещиков с русской администрацией, во главе которой стоял управлявший губернией сенатор Комбурлей. Гижицкий стал во главе польской партии и добился сначала сенаторской ревизии, результатом которой было увольнение Комбурлея, но и к самому Гижицкому был предъявлен ряд обвинений, так что в 1815 г. он был устранён от должности.

Борьба дворянства с администрацией изображена в современном памфлете — письмах, напечатанных в "Киевской Старине" 1883 г. Автор памфлета говорил про Гижицкого, что он был удален за польский образ мыслей.

После увольнения Комбурлея, 14 марта 1816 г. Г был назначен был Волынским гражданским губернатором, с переименованием в действительные статские советники. Вскоре после назначения у него произошла дуэль с будущим декабристом князем С. Г. Волконским, потребовавшим отмены одного распоряжения губернатора (последний приказал выселить из квартиры офицера и отвести её одному из польских помещиков, собравшихся в Житомире по случаю Высочайшего приезда). Противники обменялись безрезультатно выстрелами. Гижицкий, стоявший в бытность предводителем во главе польского дворянства, сам стал вести с ним борьбу, сделавшись губернатором. У него начались столкновения с губернским маршалом графом Ледоховским. Между прочим губернатор выселил последнего из его дома, отведенного под квартиру корпусного командира. Министр внутренних дел признал его действия несообразными с постановлениями, а Комитет министров положил поступок губернатора предоставить рассмотрению Сената в 1822 г.

Ссорился Гижицкий и с начальником таможенного округа гр. Булгари. Назначены были одна за другой две ревизии: главнокомандующего армией и сенатора Баранова. 15 марта 1825 г. Г. был удален от должности постановлением Комитета министров за неспособность и бездействие власти. Во время службы в Житомире он содействовал возведению стен Бернардинского монастыря и устройству дома сестер милосердия.

Гижицкий скончался 25 апреля 1826 г. Он был женат на дочери сенатора графине Людвике Илинской, но потомства не оставил.

Литература

• Чулков Н. П. Гижицкий, Варфоломей Каетанович // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.

Отрывок, характеризующий Гижицкий, Варфоломей Каэтанович

– Merci, monsieur, [Благодарю, господин.] – отвечал барабанщик дрожащим, почти детским голосом и стал обтирать о порог свои грязные ноги. Пете многое хотелось сказать барабанщику, но он не смел. Он, переминаясь, стоял подле него в сенях. Потом в темноте взял его за руку и пожал ее.
– Entrez, entrez, – повторил он только нежным шепотом.
«Ах, что бы мне ему сделать!» – проговорил сам с собою Петя и, отворив дверь, пропустил мимо себя мальчика.
Когда барабанщик вошел в избушку, Петя сел подальше от него, считая для себя унизительным обращать на него внимание. Он только ощупывал в кармане деньги и был в сомненье, не стыдно ли будет дать их барабанщику.


От барабанщика, которому по приказанию Денисова дали водки, баранины и которого Денисов велел одеть в русский кафтан, с тем, чтобы, не отсылая с пленными, оставить его при партии, внимание Пети было отвлечено приездом Долохова. Петя в армии слышал много рассказов про необычайные храбрость и жестокость Долохова с французами, и потому с тех пор, как Долохов вошел в избу, Петя, не спуская глаз, смотрел на него и все больше подбадривался, подергивая поднятой головой, с тем чтобы не быть недостойным даже и такого общества, как Долохов.
Наружность Долохова странно поразила Петю своей простотой.
Денисов одевался в чекмень, носил бороду и на груди образ Николая чудотворца и в манере говорить, во всех приемах выказывал особенность своего положения. Долохов же, напротив, прежде, в Москве, носивший персидский костюм, теперь имел вид самого чопорного гвардейского офицера. Лицо его было чисто выбрито, одет он был в гвардейский ваточный сюртук с Георгием в петлице и в прямо надетой простой фуражке. Он снял в углу мокрую бурку и, подойдя к Денисову, не здороваясь ни с кем, тотчас же стал расспрашивать о деле. Денисов рассказывал ему про замыслы, которые имели на их транспорт большие отряды, и про присылку Пети, и про то, как он отвечал обоим генералам. Потом Денисов рассказал все, что он знал про положение французского отряда.
– Это так, но надо знать, какие и сколько войск, – сказал Долохов, – надо будет съездить. Не зная верно, сколько их, пускаться в дело нельзя. Я люблю аккуратно дело делать. Вот, не хочет ли кто из господ съездить со мной в их лагерь. У меня мундиры с собою.
– Я, я… я поеду с вами! – вскрикнул Петя.
– Совсем и тебе не нужно ездить, – сказал Денисов, обращаясь к Долохову, – а уж его я ни за что не пущу.
– Вот прекрасно! – вскрикнул Петя, – отчего же мне не ехать?..
– Да оттого, что незачем.
– Ну, уж вы меня извините, потому что… потому что… я поеду, вот и все. Вы возьмете меня? – обратился он к Долохову.
– Отчего ж… – рассеянно отвечал Долохов, вглядываясь в лицо французского барабанщика.
– Давно у тебя молодчик этот? – спросил он у Денисова.
– Нынче взяли, да ничего не знает. Я оставил его пг'и себе.
– Ну, а остальных ты куда деваешь? – сказал Долохов.
– Как куда? Отсылаю под г'асписки! – вдруг покраснев, вскрикнул Денисов. – И смело скажу, что на моей совести нет ни одного человека. Разве тебе тг'удно отослать тг'идцать ли, тг'иста ли человек под конвоем в гог'од, чем маг'ать, я пг'ямо скажу, честь солдата.
– Вот молоденькому графчику в шестнадцать лет говорить эти любезности прилично, – с холодной усмешкой сказал Долохов, – а тебе то уж это оставить пора.
– Что ж, я ничего не говорю, я только говорю, что я непременно поеду с вами, – робко сказал Петя.
– А нам с тобой пора, брат, бросить эти любезности, – продолжал Долохов, как будто он находил особенное удовольствие говорить об этом предмете, раздражавшем Денисова. – Ну этого ты зачем взял к себе? – сказал он, покачивая головой. – Затем, что тебе его жалко? Ведь мы знаем эти твои расписки. Ты пошлешь их сто человек, а придут тридцать. Помрут с голоду или побьют. Так не все ли равно их и не брать?
Эсаул, щуря светлые глаза, одобрительно кивал головой.
– Это все г'авно, тут Рассуждать нечего. Я на свою душу взять не хочу. Ты говог'ишь – помг'ут. Ну, хог'ошо. Только бы не от меня.
Долохов засмеялся.
– Кто же им не велел меня двадцать раз поймать? А ведь поймают – меня и тебя, с твоим рыцарством, все равно на осинку. – Он помолчал. – Однако надо дело делать. Послать моего казака с вьюком! У меня два французских мундира. Что ж, едем со мной? – спросил он у Пети.
– Я? Да, да, непременно, – покраснев почти до слез, вскрикнул Петя, взглядывая на Денисова.
Опять в то время, как Долохов заспорил с Денисовым о том, что надо делать с пленными, Петя почувствовал неловкость и торопливость; но опять не успел понять хорошенько того, о чем они говорили. «Ежели так думают большие, известные, стало быть, так надо, стало быть, это хорошо, – думал он. – А главное, надо, чтобы Денисов не смел думать, что я послушаюсь его, что он может мной командовать. Непременно поеду с Долоховым во французский лагерь. Он может, и я могу».
На все убеждения Денисова не ездить Петя отвечал, что он тоже привык все делать аккуратно, а не наобум Лазаря, и что он об опасности себе никогда не думает.
– Потому что, – согласитесь сами, – если не знать верно, сколько там, от этого зависит жизнь, может быть, сотен, а тут мы одни, и потом мне очень этого хочется, и непременно, непременно поеду, вы уж меня не удержите, – говорил он, – только хуже будет…


Одевшись в французские шинели и кивера, Петя с Долоховым поехали на ту просеку, с которой Денисов смотрел на лагерь, и, выехав из леса в совершенной темноте, спустились в лощину. Съехав вниз, Долохов велел сопровождавшим его казакам дожидаться тут и поехал крупной рысью по дороге к мосту. Петя, замирая от волнения, ехал с ним рядом.
– Если попадемся, я живым не отдамся, у меня пистолет, – прошептал Петя.
– Не говори по русски, – быстрым шепотом сказал Долохов, и в ту же минуту в темноте послышался оклик: «Qui vive?» [Кто идет?] и звон ружья.
Кровь бросилась в лицо Пети, и он схватился за пистолет.
– Lanciers du sixieme, [Уланы шестого полка.] – проговорил Долохов, не укорачивая и не прибавляя хода лошади. Черная фигура часового стояла на мосту.
– Mot d'ordre? [Отзыв?] – Долохов придержал лошадь и поехал шагом.
– Dites donc, le colonel Gerard est ici? [Скажи, здесь ли полковник Жерар?] – сказал он.
– Mot d'ordre! – не отвечая, сказал часовой, загораживая дорогу.
– Quand un officier fait sa ronde, les sentinelles ne demandent pas le mot d'ordre… – крикнул Долохов, вдруг вспыхнув, наезжая лошадью на часового. – Je vous demande si le colonel est ici? [Когда офицер объезжает цепь, часовые не спрашивают отзыва… Я спрашиваю, тут ли полковник?]
И, не дожидаясь ответа от посторонившегося часового, Долохов шагом поехал в гору.
Заметив черную тень человека, переходящего через дорогу, Долохов остановил этого человека и спросил, где командир и офицеры? Человек этот, с мешком на плече, солдат, остановился, близко подошел к лошади Долохова, дотрогиваясь до нее рукою, и просто и дружелюбно рассказал, что командир и офицеры были выше на горе, с правой стороны, на дворе фермы (так он называл господскую усадьбу).
Проехав по дороге, с обеих сторон которой звучал от костров французский говор, Долохов повернул во двор господского дома. Проехав в ворота, он слез с лошади и подошел к большому пылавшему костру, вокруг которого, громко разговаривая, сидело несколько человек. В котелке с краю варилось что то, и солдат в колпаке и синей шинели, стоя на коленях, ярко освещенный огнем, мешал в нем шомполом.
– Oh, c'est un dur a cuire, [С этим чертом не сладишь.] – говорил один из офицеров, сидевших в тени с противоположной стороны костра.
– Il les fera marcher les lapins… [Он их проберет…] – со смехом сказал другой. Оба замолкли, вглядываясь в темноту на звук шагов Долохова и Пети, подходивших к костру с своими лошадьми.
– Bonjour, messieurs! [Здравствуйте, господа!] – громко, отчетливо выговорил Долохов.
Офицеры зашевелились в тени костра, и один, высокий офицер с длинной шеей, обойдя огонь, подошел к Долохову.
– C'est vous, Clement? – сказал он. – D'ou, diable… [Это вы, Клеман? Откуда, черт…] – но он не докончил, узнав свою ошибку, и, слегка нахмурившись, как с незнакомым, поздоровался с Долоховым, спрашивая его, чем он может служить. Долохов рассказал, что он с товарищем догонял свой полк, и спросил, обращаясь ко всем вообще, не знали ли офицеры чего нибудь о шестом полку. Никто ничего не знал; и Пете показалось, что офицеры враждебно и подозрительно стали осматривать его и Долохова. Несколько секунд все молчали.