Гийом де Машо

Гийом де Машо

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Для термина «Машо» см. также другие значения.

Гийо́м де Машо́, также Гильом де Машо (фр. Guillaume de Machaut или фр. Machault; около 1300 — апрель 1377, Реймс) — французский поэт и композитор. В истории музыки — «последний трувер» и одновременно важнейший представитель эпохи Ars nova.

Биография

С 1323 года писец, секретарь, позже в должности придворного (фр. familier, букв. «свой человек») короля Иоанна (Яна) Люксембургского (1296—1346), которого сопровождал во многих его разъездах и военных походах по всей Европе (вплоть до Литвы в 1327-29). Вероятно по ходатайству короля с 1330 года Машо начал получать церковные бенефиции (пребенды) в различных церквах Франции; наконец, в 1337 году стал каноником в кафедральном соборе Реймса, где (вместе с братом Жаном, каноником с 1355) служил до конца жизни, в том числе переболел там чумой во время эпидемии 1348-49 годов и перенёс тяжёлую двухмесячную осаду англичан в 1359-60 годах.

Помимо твёрдого денежного пособия к выгодам должности каноника относилось позволение отлучаться с работы, которым Машо широко пользовался. Через Бонну Люксембургскую (дочь Иоанна) вошёл в высший свет французского общества, был знаком с её мужем Иоанном Добрым (король французский в 1350-64), их сыновьями Карлом V (король французский в 1364-80), Филиппом II Смелым (или «Храбрым»; основателем бургундской ветви дома Валуа). Эти (и некоторые другие крупные французские аристократы, в том числе король Кипра Пьер II де Лузиньян) выступали заказчиками поэтических и музыкальных творений Машо.

В круг общения Машо с большой вероятностью входили музыкальный теоретик и композитор Филипп де Витри, историк Жан Фруассар, поэты Эсташ Дешан (называвший Машо «земным богом гармонии») и, возможно, Джеффри Чосер.

В 1360-е годы Машо неожиданно увлёкся юной поклонницей своих талантов Перонной д’Армантьер (которую величал «Tout-belle», «всепрекрасной»); это влечение ярко отразилось в его сочинениях (поэтических и музыкальных). Последние годы жизни Машо был занят кропотливым «изданием» музыки и стихов для своих королевских патронов; благодаря этому рукописные сборники его сочинений, прекрасно иллюстрированные, дошли до нас в отличном состоянии.

Поэзия

Машо — автор 15 поэм-dits (длиной вплоть до 9000 стихов) и сборника лирической поэзии «Loange des dames» (240 стихотворений, перемежаемых музыкальными пьесами). Один из первых сборников стихотворений Машо, Dit du Lyon («Рассказ о Льве») датирован 1342 годом, последний, «Пролог» — 1372 годом («Пролог» написан как вступление к полному собранию сочинений).

Наряду с многочисленными текстами, не предназначенными для пения (dit, то есть устное повествование), ряд поэм содержит музыкальные вставки. Так, например, «Снадобье Фортуны» (Remède de Fortune; сочинена до 1342) представляет собой полномасштабную антологию песенных форм эпохи с образцами лэ, комплента (complainte), баллады, рондó и виреле.

Как правило, тексты Машо написаны от первого лица и воспроизводят любовные мотивы «Романа о Розе» и аналогичной рыцарской литературы.

В автобиографической поэме Le Voir Dit («Правдивый рассказ», 1362-65) Машо повествует историю своей поздней любви. Отвечая на стихотворное письмо, посланное ему девушкой, лирический герой («я») описывает историю их любви. Далее следует настоящая встреча, и все, что случилось с «я», рассказы которого, написанные восьмисложным стихом, перемежаются стихами, выдержанными в лирическом дискурсе (перед некоторыми стоит помета «здесь петь») — теми, что «я» адресовал почитательнице, и теми, что она писала ему в ответ, — а также прозаическими письмами. Всё вместе составляет около 9000 стихов, не считая писем в прозе. В рукописи содержится множество миниатюр с изображением посланцев, которые тем самым создают единственно существенный эквивалент «реальности»: обмен посланиями, диалог, задуманный как таковой и осуществленный средствами письма. В этом плане «Правдивый рассказ» отходит от рамочного типа вымышленной встречи и спора, которым он изначально наследует по форме, и оказывается первым предвестником эпистолярного романа Нового времени. Благодаря неоднозначности, заложенной в самом тексте, его общая тематика двойственна: на поверхности это фрагментарный, дробный рассказ о любви старика; на глубине это книга, складывающаяся сама собой. «Правдивый рассказ» вызвал подражания (например, «Любовный спинет» Фруассара).

Музыка

Машо — один из наиболее влиятельных (наряду с Франческо Ландини) композиторов периода Арс Нова. Многие его сочинения написаны в твёрдых формах лэ, виреле, баллады и рондо. Кроме того, он автор 23 изысканных мотетов, некоторые из которых политекстовые (в том числе, светские и духовные тексты могут распеваться в одновременности) и изоритмические (см. Изоритмия).

Машо — автор четырёхголосной мессы (по традиции называемой «мессой Нотр-Дам»), которая была сочинена для исполнения в Реймсском соборе, вероятно, в 1360-е годы. Месса Машо — первая авторская, то есть написанная одним композитором на полный текст ординария.

Машо также первый известный композитор, самостоятельно составивший каталог собственных трудов; современный каталог (см.: [fr.wikipedia.org/wiki/Liste_des_compositions_de_Guillaume_de_Machaut]) основан на компиляциях самого Машо.

Сочинения

• Poésies lyriques, ed. Vladimir Chichmaref. Paris, 1909;
• Oeuvres de Guillaume de Machaut, ed. E. Hoepffner. Paris, 1908-21;
• Complete Works, ed. by Leo Schrade // Polyphonic Music of the Fourtheenth Century, vls.2-3. Monaco: Editions de L’Oiseau-Lyre, 1956-57 (лучшее полное издание муз. сочинений Машо);
• Le Jugement du roy de Behaigne et Remède de Fortune, text ed. by James Wimsatt & William Kibler, music ed. by Rebecca Baltzer. Athens: Univ. of Georgia Press, 1988 (в поэме «Снадобье Фортуны» переизданы текст и музыка; издание содержит также англ. перевод);
• Le livre du Voir Dit, ed. by D. Leech-Wilkinson, transl. by R.B. Palmer. New York, 1998;
• Le Livre du Voir Dit, ed. and trans. P. Imbs, revised with an introduction by J. Cerquiglini-Toulet. Paris, 1999.

Библиография

• Eggebrecht H.H. Machauts Motette Nr. 9 // Archiv für Musikwissenschaft, Jge. XIX—XX (1962-3), SS.281-93; Jg. XXV (1968), SS.173-95;
• Сапонов М. А. Мензуральная ритмика и её апогей в творчестве Гильома де Машо // Проблемы музыкального ритма. Сборник статей. Составитель В. Н. Холопова.- М.: Музыка, 1978, с.7-47;
• Сапонов М. А. «Стройные формой любовные песни»: Манифест эпохи Ars nova // Старинная музыка, 2000, № 4, с.14-15;
• Earp L. Guillaume de Machaut: A Guide to Research. New York, 1995;
• Гильом де Машо. Пролог к «Сказанию о саде». Перевод со среднефранцузского Михаила Сапонова // Старинная музыка, 2000, № 4, с.16-19;
• Лебедев С. Н. Super omnes speciosa. Латинская поэзия в музыке Гильома де Машо // Старинная музыка, 2004, № 3-4, с.33-38. [содержит алфавитный указатель всех мотетных текстов]
• Гильом де Машо. Латинские стихотворения в переводах О. Лебедевой // Старинная музыка, 2004, № 3-4, с.39-44.
• Leach E.E. Guillaume de Machaut: secretary, poet, musician. Ithaca, N.Y.; London: Cornell University Press, 2011. ISBN 9780801449338.

Ссылки

• [www.medieval.org/emfaq/composers/machaut.html Полный список музыкальных сочинений и обширная дискография]
• [www.arlima.net/eh/guillaume_de_machaut.html Полная библиография эпических сочинений]
• [lib.ru/INOOLD/MASHO/apprehende.txt Стихотворение «Облекись в доспехи…»] (лат. оригинал и рус. перевод)
• [early-music.narod.ru/biblioteka/saponov-masho.htm Михаил Сапонов. «Стройные формой любовные песни…» К 700-летию со дня рождения Гильома де Машо] (Здесь же приводится русский перевод Пролога к «Сказанию о саде»)

Отрывок, характеризующий Гийом де Машо

Курьер, подскакавший к замку на потной тройке, впереди государя, прокричал: «Едет!» Коновницын бросился в сени доложить Кутузову, дожидавшемуся в маленькой швейцарской комнатке.
Через минуту толстая большая фигура старика, в полной парадной форме, со всеми регалиями, покрывавшими грудь, и подтянутым шарфом брюхом, перекачиваясь, вышла на крыльцо. Кутузов надел шляпу по фронту, взял в руки перчатки и бочком, с трудом переступая вниз ступеней, сошел с них и взял в руку приготовленный для подачи государю рапорт.
Беготня, шепот, еще отчаянно пролетевшая тройка, и все глаза устремились на подскакивающие сани, в которых уже видны были фигуры государя и Волконского.
Все это по пятидесятилетней привычке физически тревожно подействовало на старого генерала; он озабоченно торопливо ощупал себя, поправил шляпу и враз, в ту минуту как государь, выйдя из саней, поднял к нему глаза, подбодрившись и вытянувшись, подал рапорт и стал говорить своим мерным, заискивающим голосом.
Государь быстрым взглядом окинул Кутузова с головы до ног, на мгновенье нахмурился, но тотчас же, преодолев себя, подошел и, расставив руки, обнял старого генерала. Опять по старому, привычному впечатлению и по отношению к задушевной мысли его, объятие это, как и обыкновенно, подействовало на Кутузова: он всхлипнул.
Государь поздоровался с офицерами, с Семеновским караулом и, пожав еще раз за руку старика, пошел с ним в замок.
Оставшись наедине с фельдмаршалом, государь высказал ему свое неудовольствие за медленность преследования, за ошибки в Красном и на Березине и сообщил свои соображения о будущем походе за границу. Кутузов не делал ни возражений, ни замечаний. То самое покорное и бессмысленное выражение, с которым он, семь лет тому назад, выслушивал приказания государя на Аустерлицком поле, установилось теперь на его лице.
Когда Кутузов вышел из кабинета и своей тяжелой, ныряющей походкой, опустив голову, пошел по зале, чей то голос остановил его.
– Ваша светлость, – сказал кто то.
Кутузов поднял голову и долго смотрел в глаза графу Толстому, который, с какой то маленькою вещицей на серебряном блюде, стоял перед ним. Кутузов, казалось, не понимал, чего от него хотели.
Вдруг он как будто вспомнил: чуть заметная улыбка мелькнула на его пухлом лице, и он, низко, почтительно наклонившись, взял предмет, лежавший на блюде. Это был Георгий 1 й степени.


На другой день были у фельдмаршала обед и бал, которые государь удостоил своим присутствием. Кутузову пожалован Георгий 1 й степени; государь оказывал ему высочайшие почести; но неудовольствие государя против фельдмаршала было известно каждому. Соблюдалось приличие, и государь показывал первый пример этого; но все знали, что старик виноват и никуда не годится. Когда на бале Кутузов, по старой екатерининской привычке, при входе государя в бальную залу велел к ногам его повергнуть взятые знамена, государь неприятно поморщился и проговорил слова, в которых некоторые слышали: «старый комедиант».
Неудовольствие государя против Кутузова усилилось в Вильне в особенности потому, что Кутузов, очевидно, не хотел или не мог понимать значение предстоящей кампании.
Когда на другой день утром государь сказал собравшимся у него офицерам: «Вы спасли не одну Россию; вы спасли Европу», – все уже тогда поняли, что война не кончена.
Один Кутузов не хотел понимать этого и открыто говорил свое мнение о том, что новая война не может улучшить положение и увеличить славу России, а только может ухудшить ее положение и уменьшить ту высшую степень славы, на которой, по его мнению, теперь стояла Россия. Он старался доказать государю невозможность набрания новых войск; говорил о тяжелом положении населений, о возможности неудач и т. п.
При таком настроении фельдмаршал, естественно, представлялся только помехой и тормозом предстоящей войны.
Для избежания столкновений со стариком сам собою нашелся выход, состоящий в том, чтобы, как в Аустерлице и как в начале кампании при Барклае, вынуть из под главнокомандующего, не тревожа его, не объявляя ему о том, ту почву власти, на которой он стоял, и перенести ее к самому государю.
С этою целью понемногу переформировался штаб, и вся существенная сила штаба Кутузова была уничтожена и перенесена к государю. Толь, Коновницын, Ермолов – получили другие назначения. Все громко говорили, что фельдмаршал стал очень слаб и расстроен здоровьем.
Ему надо было быть слабым здоровьем, для того чтобы передать свое место тому, кто заступал его. И действительно, здоровье его было слабо.
Как естественно, и просто, и постепенно явился Кутузов из Турции в казенную палату Петербурга собирать ополчение и потом в армию, именно тогда, когда он был необходим, точно так же естественно, постепенно и просто теперь, когда роль Кутузова была сыграна, на место его явился новый, требовавшийся деятель.
Война 1812 го года, кроме своего дорогого русскому сердцу народного значения, должна была иметь другое – европейское.
За движением народов с запада на восток должно было последовать движение народов с востока на запад, и для этой новой войны нужен был новый деятель, имеющий другие, чем Кутузов, свойства, взгляды, движимый другими побуждениями.
Александр Первый для движения народов с востока на запад и для восстановления границ народов был так же необходим, как необходим был Кутузов для спасения и славы России.
Кутузов не понимал того, что значило Европа, равновесие, Наполеон. Он не мог понимать этого. Представителю русского народа, после того как враг был уничтожен, Россия освобождена и поставлена на высшую степень своей славы, русскому человеку, как русскому, делать больше было нечего. Представителю народной войны ничего не оставалось, кроме смерти. И он умер.


Пьер, как это большею частью бывает, почувствовал всю тяжесть физических лишений и напряжений, испытанных в плену, только тогда, когда эти напряжения и лишения кончились. После своего освобождения из плена он приехал в Орел и на третий день своего приезда, в то время как он собрался в Киев, заболел и пролежал больным в Орле три месяца; с ним сделалась, как говорили доктора, желчная горячка. Несмотря на то, что доктора лечили его, пускали кровь и давали пить лекарства, он все таки выздоровел.
Все, что было с Пьером со времени освобождения и до болезни, не оставило в нем почти никакого впечатления. Он помнил только серую, мрачную, то дождливую, то снежную погоду, внутреннюю физическую тоску, боль в ногах, в боку; помнил общее впечатление несчастий, страданий людей; помнил тревожившее его любопытство офицеров, генералов, расспрашивавших его, свои хлопоты о том, чтобы найти экипаж и лошадей, и, главное, помнил свою неспособность мысли и чувства в то время. В день своего освобождения он видел труп Пети Ростова. В тот же день он узнал, что князь Андрей был жив более месяца после Бородинского сражения и только недавно умер в Ярославле, в доме Ростовых. И в тот же день Денисов, сообщивший эту новость Пьеру, между разговором упомянул о смерти Элен, предполагая, что Пьеру это уже давно известно. Все это Пьеру казалось тогда только странно. Он чувствовал, что не может понять значения всех этих известий. Он тогда торопился только поскорее, поскорее уехать из этих мест, где люди убивали друг друга, в какое нибудь тихое убежище и там опомниться, отдохнуть и обдумать все то странное и новое, что он узнал за это время. Но как только он приехал в Орел, он заболел. Проснувшись от своей болезни, Пьер увидал вокруг себя своих двух людей, приехавших из Москвы, – Терентия и Ваську, и старшую княжну, которая, живя в Ельце, в имении Пьера, и узнав о его освобождении и болезни, приехала к нему, чтобы ходить за ним.
Во время своего выздоровления Пьер только понемногу отвыкал от сделавшихся привычными ему впечатлений последних месяцев и привыкал к тому, что его никто никуда не погонит завтра, что теплую постель его никто не отнимет и что у него наверное будет обед, и чай, и ужин. Но во сне он еще долго видел себя все в тех же условиях плена. Так же понемногу Пьер понимал те новости, которые он узнал после своего выхода из плена: смерть князя Андрея, смерть жены, уничтожение французов.