Гиллиам, Терри

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Гиллиам, Терри Вэнс»)
Перейти к: навигация, поиск
Терри Гиллиам
Terry Gilliam

Терри Гиллиам в 2010 году
Имя при рождении:

Терренс Вэнс Гиллиам

Дата рождения:

22 ноября 1940(1940-11-22) (83 года)

Место рождения:

Миннеаполис, Миннесота, США

Гражданство:

Великобритания Великобритания

Профессия:

кинорежиссёр, сценарист, мультипликатор

Карьера:

1969 — наст. время

Награды:

Те́рренс Вэнс (Те́рри) Ги́ллиам (англ. Terrence Vance (Terry) Gilliam, род. 22 ноября 1940, Миннеаполис, США) — британский кинорежиссёр американского происхождения, сценарист, актёр, мультипликатор, художник, участник британской комедийной группы «Монти Пайтон».





Биография

Ранние годы

Терри Гиллиам родился 22 ноября 1940 года в городе Миннеаполисе, штат Миннесота. Его отец был продавцом компании Folgers Coffee, прежде чем стать плотником. Терри окончил Оксидентал-колледж (Occidental College) в Лос-Анджелесе с дипломом политолога, где издавал во время учёбы любительский юмористический журнал «Fang». После окончания колледжа Гиллиам работал в рекламном агентстве до того, как журнал «Kurtzman» предложил ему работу в журнале «Help!». Женился на гримёрше Мэгги Уэстон, делавшей грим для нескольких его фильмов и даже номинировавшейся на «Оскара». Две дочери, одна из них — Эми — стала продюсером картины «Воображариум доктора Парнаса».

Монти Пайтон

Гиллиам начинал как художник-аниматор и в этом качестве был приглашён работать на одну из британских студий. Очень скоро он завязал тесную дружбу со сценаристом и актёром Джоном Клизом и берётся за концептуальное оформление и анимационные эпизоды в телескетчах знаменитой британской комик-группы «Монти Пайтон» (в которую, кроме Клиза, входили также Терри Джонс, Эрик Айдл, Майкл Пейлин, Грэм Чепмен) Практически все работы «Монти Пайтона» были плодом коллективного творчества — совместно придумывались сценарные ходы, мизансцены, совместной была даже режиссура. Художественная манера Гиллиама в равной мере формировала образ «Монти Пайтона» и формировалась им. Комедийная парадоксальная стилистика группы оказала отчётливое влияние на все последующие работы Гиллиама и, возможно, повлияла на то, что он принял британское подданство (сохранив при этом американский паспорт).

Первый выход Гиллиама на киноэкран состоялся в киноальманахе «А теперь нечто совсем другое» (1971). В 1975 году Гиллиам выступил как сорежиссёр Терри Джонса при съёмках знаменитой комедии «Монти Пайтон и Священный Грааль», а первой его «сольной» режиссёрской работой стал выдержанный в тех же «питоновских» интонациях фильм «Бармаглот» (1977). Кроме того, Гиллиам приложил руку к другим «питоновским» полнометражным фильмам — «Житие Брайана по Монти Пайтону» (1979) и «Смысл жизни по Монти Пайтону» (1983).

Бармаглот

Первый самостоятельный фильм Гиллиама (1977 год) был прохладно встречен публикой и кинокритиками, хотя значительно позже заработал среди поклонников творчества режиссёра статус культового. Название фильму подарил одноимённый стих Льюиса Кэрролла, он же является именем чудовища, терроризирующего средневековое королевство. Деревенский бондарь Деннис (Майкл Пейлин) отправляется в большой город, чтобы разбогатеть и произвести тем самым благоприятное впечатление на отца его возлюбленной Гризельды. Попадая в нелепые ситуации (а зачастую провоцируя оные), Деннис становится оруженосцем рыцаря, посланного убить Бармаглота, и принимает самое непосредственное участие в сражении с чудовищем. Вопреки протестам Гиллиама, в США фильм вышел в прокат под названием «Бармаглот Монти Пайтона». Стилистическое сходство с предыдущей его режиссёрской работой, снятой в соавторстве с Терри Джонсом («Монти Пайтон и Священный Грааль»), усугубляло участие в картине Майкла Пейлина, Терри Джонса и Нила Иннеса (все трое также снимались в «Граале»).

Бандиты времени

Отрыв (хотя и относительный) от скетчевой стилистики «Монти Пайтона» намечается у Гиллиама в фантастической сказке «Бандиты времени» (1981). Повествующая историю мальчика, в комнату которого однажды врываются «бандиты времени» — шесть карликов, промышляющих воровством в разные временные промежутки. Фильм был поставлен по сценарию Терри Гиллиама, который написал сюжет, и Майкла Пейлина, который помогал с написанием диалогов.

Бразилия

Несмотря на успех фильма «Бандиты времени»[1], настоящий успех пришёл к Гиллиаму после выхода сатирической антиутопии «Бразилия» (1985), которая мгновенно и прочно вошла в классику мирового кинематографа.

Фильм рассказывал о клерке мира будущего Сэме Лаури, который внезапно встречает девушку, которую постоянно видит в своих снах. Ради того, чтобы снова встретить её, он решается сменить работу, где выясняет её имя — Джил Лейтон, она постоянно отправляет жалобы в отдел информационных исправлений на ошибочный арест её соседа — Арчибальда Баттла, которого перепутали с Гарри Таттлом и осудили за саботаж из-за ошибки в компьютере. А так как отдел информационных исправлений «не может ошибаться», то сотрудники отдела пытаются скрыть ошибку, попросту убрав Джил. Единственный выход, который видит Сэм, — это удалить запись Джил из системы.

Сэму удаётся удалить записи о Джил, но теперь он сам является преступником. Его ловят и отправляют в отдел информационных исправлений.

Однако перед выпуском фильма в прокат студию Universal не устроил финальный монтаж фильма «Бразилия», осуществлённый Терри Гиллиамом. От режиссёра потребовали сократить фильм до двух часов и изменить бескомпромиссную концовку на хэппи-энд. Гиллиам отказался подчиниться этим требованиям, в результате студия отправила фильм на полку, где он пролежал почти год. После появления в издании The Daily Variety открытого письма Гиллиама к президенту Universal Сиду Шейнбергу, содержащего простой вопрос «Когда вы собираетесь выпустить мой фильм в прокат?», студия почувствовала давление и пошла на существенные уступки, неизменным оставалось лишь требование изменить финал картины. В результате в Северной Америке фильм был выпущен в 1985 году на VHS и Laserdisc в 131-минутной версии для Соединённых Штатов. С небольшими изменениями в настоящее время фильм доступен на DVD в оригинальной европейской версии. (Согласно комментарию режиссёра, это — «пятая и окончательная редакция»; во вступлении использован вариант с облаками из американской версии, а не чёрный экран с указанием времени и места.)

Приключения барона Мюнхгаузена

В 1988 году Гиллиам выпустил фильм «Приключения барона Мюнхгаузена». Фильм был снят по мотивам повествований барона Мюнхгаузена, изложенных в книгах Эриха Распе и Готфрида Августа Бюргера.

В 1990 году фильм четырежды номинировался на Оскар: за художественное оформление, костюмы, грим и визуальные эффекты. Однако из-за смены руководства студии, прокатная судьба картины претерпела изменения в самый последний момент и фильм прошёл в кинотеатрах незамеченным.

Король-рыбак

В 1991 году Гиллиам выпустил свой второй бесспорный шедевр: психологическую драму-притчу «Король-рыбак». В фильме снялись такие актёры, как Джефф Бриджес, Робин Уильямс, Мерседес Руель и Аманда Пламмер. Сюжет фильма представляет собой историю радиоведущего Джека, который в одном из прямых эфиров даёт неосторожный комментарий психически неуравновешенному человеку, который иногда дозванивался до него во время шоу. После разговора с Джеком тот берёт ружьё и отправляется в кафе, где убивает семерых и кончает жизнь самоубийством. В результате карьера Джека рухнула, и он потерял всё. Но однажды Джеку спасает жизнь сумасшедший бродяга Пэрри, чья жизнь роковым образом изменилась в тот же день. Джека гложет чувство вины перед Пэрри, он решает помочь ему. Однако Пэрри живёт в вымышленной реальности, он общается с волшебным народцем и страстно желает найти Священный Грааль.

12 обезьян

Следующий фантастический фильм Гиллиама «12 обезьян» (1995), снятый по мотивам короткометражного фильма Криса Маркера «Взлётная полоса», приобрёл статус культового и сопровождался коммерческим успехом.

Slava’s Diabolo

В 1996 году Терри Гиллиам стал режиссёром сценического шоу «Slava’s Diabolo» клоуна Вячеслава Полунина. Это шоу объединило полунинский стиль с характерными для него невербальной экспрессией и взаимодействием с аудиторией с богатыми визуальными и сюрреалистическими образами Гиллиама. Премьера шоу состоялась в театре «Гешер» (Яффа, Израиль).

Страх и ненависть в Лас-Вегасе

Фильм «Страх и ненависть в Лас-Вегасе», поставленный по роману «Страх и отвращение в Лас-Вегасе. Дикое путешествие в сердце американской мечты» Хантера Томпсона, был выпущен 22 мая 1998 года и собрал в прокате в США всего 10,5 миллиона долларов при бюджете 18,5 миллиона. Однако позже фильм приобрел статус культового.

Оба ведущих актёра были выбраны первым режиссёром фильма, Алексом Коксом, который написал и первый сценарий вместе с Тодом Девиесом. Когда режиссёром проекта стал Гиллиам, он отказался от сценария Кокса/Девиеса. Томпсону также не понравился этот вариант, и он не одобрил подход Кокса к фильму. Гиллиам после этого написал новый сценарий в соавторстве с Тони Грисони. Когда подошло время выхода фильма, Гиллиам узнал, что «Американская гильдия сценаристов» не разрешает убрать имена Кокса и Девиеса из титров, несмотря на то, что ни одной строчки из их сценария не было использовано в фильме. Разозлившись из-за этого, Гиллиам покинул Гильдию и на некоторых ранних премьерных копиях фильма сделал короткое вступление, где анонимный диктор убеждает аудиторию в том, что в создании фильма не принимал участия ни один сценарист, несмотря на то, что они упоминаются в титрах.К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3496 дней]

Полоса неудач

Затем Гиллиам попадает в полосу неудач, и несколько его кинопроектов подряд срываются на разных этапах. Сказочно-фантастический «Дефективный детектив» (The Defective Detective) не двинулся дальше сценарного черновика; съёмки философской притчи «Человек, который убил Дон Кихота» (The Man Who Killed Don Quixote) с Джонни Деппом и Жаном Рошфором были прекращены из-за открывшейся межпозвоночной грыжи у Рошфора, а также наводнения, повредившего съёмочную площадку; ещё до начала съёмочного периода Гиллиам из-за разногласий со студией отказался от работы над фильмом «Добрые предзнаменования» (Good Omens) по одноимённому роману Терри Пратчетта и Нила Геймана.

Братья Гримм

Действие фильма происходит в начале XIX века в Германии, оккупированной войсками наполеоновской Франции. Братья Уилл (англ. Will, по сути — Вильгельм) Гримм (Мэтт Дэймон) и Джейк (англ. Jake, по сути — Якоб) Гримм (Хит Леджер) — мелкие жулики, которые зарабатывают на жизнь изгнанием «нечисти» (при этом роль «нечисти» играют их помощники). Однако однажды они попадают в руки к французскому генералу Делатомбу (Джонатан Прайс), который заставляет их заняться разоблачением куда более масштабного мошеннического «волшебства»: в одной деревне кто-то похищает девочек, обставляя похищения как проявления магии. Чтобы братья не сбежали, он отправляет с ними своего подручного — пыточных дел мастера Кавальди (Петер Стормаре). Прибыв в деревню, братья Гримм вскоре выясняют, что все исчезновения детей связаны с «заколдованным лесом». Они пытаются с помощью охотницы Ангелики (Лена Хеди) найти в лесу знакомые им по прежним фокусам механизмы, но постепенно убеждаются, что там на самом деле творятся невероятные дела — ходят деревья, бродит волк-оборотень, а посреди леса стоит древняя башня, в которой живёт Зеркальная Королева (Моника Белуччи), которая с помощью магии уже обрела вечную жизнь, а теперь пытается с помощью крови похищенных девочек получить и вечную молодость.

Страна приливов

В сентябре 2005 года на фестивале в Торонто состоялась мировая премьера ещё одного фильма Гиллиама «Страна приливов» по мотивам одноимённого романа Митча Каллина. Эта картина является на сегодняшний день самой радикальной работой режиссёра. Содержащиеся в ней сцены с некро- и педофильским подтекстом вызвали возмущение большинства критиков, однако это не помешало «Стране приливов» получить приз ФИПРЕССИ на международном кинофестивале в Сан-Себастьяне. Общее мнение, как сторонников, так и противников этой ленты, можно выразить одним словом: «Unreleasable». В большинстве стран фильм был выпущен сразу на DVD или прошёл малым экраном.

Воображариум доктора Парнаса

В феврале 2007 года появились сообщения о том, что Гиллиам готовится к съёмкам фильма по собственному сценарию, написанному с постоянным соавтором Чарлзом Маккеуном.[2] Съёмки фильма под рабочим названием «Воображариум доктора Парнаса» (The Imaginarium Of Dr. Parnassus) начались в декабре. В феврале 2008 года Гиллиам собирался продолжить съёмки, однако их пришлось отложить в связи с гибелью исполнителя главной роли, актёра Хита Леджера. В середине февраля появились сообщения[3], что роль Леджера в знак уважения к его памяти согласились сыграть сразу три известных актёра — Джонни Депп, Джуд Лоу и Колин Фаррелл. Действие фильма разворачивается в нескольких реальностях, в которых персонаж Леджера может иметь разные физические воплощения. Леджер успел сделать всю часть роли, относящуюся к современному Лондону, остальные актёры сыграли воплощения его персонажа в воображаемых мирах[4].

Теорема Зеро

В начале сентября 2013 года в рамках основного конкурса 70-го Венецианского кинофестиваля состоялась премьера очередного фильма Гиллиама — фантастической «Теоремы Зеро», снятой по сценарию Пэта Рашина. Кристоф Вальц снялся в роли компьютерного гения, который ожидает звонка от бога и работает над доказательством сложнейшей теоремы. Фильм был достаточно прохладно принят критиками и зрителями

Фильмография

Гражданство

Гиллиам получил британское гражданство в 1968 году и 38 лет имел двойное гражданство. От гражданства США он отказался в 2006 году, назвав среди причин несогласие с политикой Джорджа Буша-мл., а также высокое налоговое бремя, которое ляжет на его семью: после его смерти дети смогут получить наследство, лишь заплатив налоги, равные цене его британского дома. Как результат, он имеет право находиться в США не более чем 30 дней в году; это меньше, чем разрешено обычному подданному Великобритании.

Награды

Напишите отзыв о статье "Гиллиам, Терри"

Литература

  • Терри Гиллиам: Интервью (Беседы с Иэном Кристи) = Gilliam on Gilliam. — СПб.: Азбука-Классика, 2010. — С. 512. — ISBN 978-5-9985-0857-8.

Примечания

  1. Фильм вышел на экраны США в начале ноября 1981 года — в межсезонье между летним и рождественским кассовыми пиками. Тем не менее, по данным IMDB, только в США «Бандиты» собрали более 42 миллионов долларов в кинозалах и 20 миллионов в видеопрокате. При этом производство стоило всего 5 миллионов долларов.
  2. [www.filmick.co.uk/2007/02/script-review-imaginarium-of-dr.html Script Review: The Imaginarium Of Dr Parnassus By Terry Gilliam And Charles McKeown]
  3. [www.aintitcool.com/node/35623 Ain’t It Cool News: We Know Who’s Paying Tribute To Heath Ledger In DR. PARNASSUS Now!]
  4. [www.comingsoon.net/films.php?id=38969 The Imaginarium Of Dr Parnassus (см. Production note)]
  5. [www.ambafrance-uk.org/IMG/pdf/Amba_S_3_13112013.pdf Speech by HE Bernard Emié, French Ambassador to the United Kingdom at the ceremony to award the insignia of the Ordre des Arts et des Lettres to Neil Stratford (Commandeur), David Cairns (Commandeur), Terry Gilliam (Officier) and Iwona Blazwick (Officier) ]

Ссылки

  • Терри Гиллиам (англ.) на сайте Internet Movie Database
  • [www.smart.co.uk/dreams/home.htm Dreams: The Terry Gilliam Fanzine] (англ.)
  • [barros.rusf.ru/article213.html С. Бережной. Терри Гиллиам и его вклад в смысл жизни (статья)]
  • [kinote.info/articles/1301-chto-zh-eto-za-bog-takoy-kotoryy-ne-ponimaet-moego-yumora «Что ж это за Бог такой, который не понимает моего юмора?» (глобальное интервью о творчестве режиссёра)]

Отрывок, характеризующий Гиллиам, Терри

– А что?
– Ах, какая я свинья, однако, что я ни разу не писал и так напугал их. Ах, какая я свинья, – повторил он, вдруг покраснев. – Что же, пошли за вином Гаврилу! Ну, ладно, хватим! – сказал он…
В письмах родных было вложено еще рекомендательное письмо к князю Багратиону, которое, по совету Анны Михайловны, через знакомых достала старая графиня и посылала сыну, прося его снести по назначению и им воспользоваться.
– Вот глупости! Очень мне нужно, – сказал Ростов, бросая письмо под стол.
– Зачем ты это бросил? – спросил Борис.
– Письмо какое то рекомендательное, чорта ли мне в письме!
– Как чорта ли в письме? – поднимая и читая надпись, сказал Борис. – Письмо это очень нужное для тебя.
– Мне ничего не нужно, и я в адъютанты ни к кому не пойду.
– Отчего же? – спросил Борис.
– Лакейская должность!
– Ты всё такой же мечтатель, я вижу, – покачивая головой, сказал Борис.
– А ты всё такой же дипломат. Ну, да не в том дело… Ну, ты что? – спросил Ростов.
– Да вот, как видишь. До сих пор всё хорошо; но признаюсь, желал бы я очень попасть в адъютанты, а не оставаться во фронте.
– Зачем?
– Затем, что, уже раз пойдя по карьере военной службы, надо стараться делать, коль возможно, блестящую карьеру.
– Да, вот как! – сказал Ростов, видимо думая о другом.
Он пристально и вопросительно смотрел в глаза своему другу, видимо тщетно отыскивая разрешение какого то вопроса.
Старик Гаврило принес вино.
– Не послать ли теперь за Альфонс Карлычем? – сказал Борис. – Он выпьет с тобою, а я не могу.
– Пошли, пошли! Ну, что эта немчура? – сказал Ростов с презрительной улыбкой.
– Он очень, очень хороший, честный и приятный человек, – сказал Борис.
Ростов пристально еще раз посмотрел в глаза Борису и вздохнул. Берг вернулся, и за бутылкой вина разговор между тремя офицерами оживился. Гвардейцы рассказывали Ростову о своем походе, о том, как их чествовали в России, Польше и за границей. Рассказывали о словах и поступках их командира, великого князя, анекдоты о его доброте и вспыльчивости. Берг, как и обыкновенно, молчал, когда дело касалось не лично его, но по случаю анекдотов о вспыльчивости великого князя с наслаждением рассказал, как в Галиции ему удалось говорить с великим князем, когда он объезжал полки и гневался за неправильность движения. С приятной улыбкой на лице он рассказал, как великий князь, очень разгневанный, подъехав к нему, закричал: «Арнауты!» (Арнауты – была любимая поговорка цесаревича, когда он был в гневе) и потребовал ротного командира.
– Поверите ли, граф, я ничего не испугался, потому что я знал, что я прав. Я, знаете, граф, не хвалясь, могу сказать, что я приказы по полку наизусть знаю и устав тоже знаю, как Отче наш на небесех . Поэтому, граф, у меня по роте упущений не бывает. Вот моя совесть и спокойна. Я явился. (Берг привстал и представил в лицах, как он с рукой к козырьку явился. Действительно, трудно было изобразить в лице более почтительности и самодовольства.) Уж он меня пушил, как это говорится, пушил, пушил; пушил не на живот, а на смерть, как говорится; и «Арнауты», и черти, и в Сибирь, – говорил Берг, проницательно улыбаясь. – Я знаю, что я прав, и потому молчу: не так ли, граф? «Что, ты немой, что ли?» он закричал. Я всё молчу. Что ж вы думаете, граф? На другой день и в приказе не было: вот что значит не потеряться. Так то, граф, – говорил Берг, закуривая трубку и пуская колечки.
– Да, это славно, – улыбаясь, сказал Ростов.
Но Борис, заметив, что Ростов сбирался посмеяться над Бергом, искусно отклонил разговор. Он попросил Ростова рассказать о том, как и где он получил рану. Ростову это было приятно, и он начал рассказывать, во время рассказа всё более и более одушевляясь. Он рассказал им свое Шенграбенское дело совершенно так, как обыкновенно рассказывают про сражения участвовавшие в них, то есть так, как им хотелось бы, чтобы оно было, так, как они слыхали от других рассказчиков, так, как красивее было рассказывать, но совершенно не так, как оно было. Ростов был правдивый молодой человек, он ни за что умышленно не сказал бы неправды. Он начал рассказывать с намерением рассказать всё, как оно точно было, но незаметно, невольно и неизбежно для себя перешел в неправду. Ежели бы он рассказал правду этим слушателям, которые, как и он сам, слышали уже множество раз рассказы об атаках и составили себе определенное понятие о том, что такое была атака, и ожидали точно такого же рассказа, – или бы они не поверили ему, или, что еще хуже, подумали бы, что Ростов был сам виноват в том, что с ним не случилось того, что случается обыкновенно с рассказчиками кавалерийских атак. Не мог он им рассказать так просто, что поехали все рысью, он упал с лошади, свихнул руку и изо всех сил побежал в лес от француза. Кроме того, для того чтобы рассказать всё, как было, надо было сделать усилие над собой, чтобы рассказать только то, что было. Рассказать правду очень трудно; и молодые люди редко на это способны. Они ждали рассказа о том, как горел он весь в огне, сам себя не помня, как буря, налетал на каре; как врубался в него, рубил направо и налево; как сабля отведала мяса, и как он падал в изнеможении, и тому подобное. И он рассказал им всё это.
В середине его рассказа, в то время как он говорил: «ты не можешь представить, какое странное чувство бешенства испытываешь во время атаки», в комнату вошел князь Андрей Болконский, которого ждал Борис. Князь Андрей, любивший покровительственные отношения к молодым людям, польщенный тем, что к нему обращались за протекцией, и хорошо расположенный к Борису, который умел ему понравиться накануне, желал исполнить желание молодого человека. Присланный с бумагами от Кутузова к цесаревичу, он зашел к молодому человеку, надеясь застать его одного. Войдя в комнату и увидав рассказывающего военные похождения армейского гусара (сорт людей, которых терпеть не мог князь Андрей), он ласково улыбнулся Борису, поморщился, прищурился на Ростова и, слегка поклонившись, устало и лениво сел на диван. Ему неприятно было, что он попал в дурное общество. Ростов вспыхнул, поняв это. Но это было ему всё равно: это был чужой человек. Но, взглянув на Бориса, он увидал, что и ему как будто стыдно за армейского гусара. Несмотря на неприятный насмешливый тон князя Андрея, несмотря на общее презрение, которое с своей армейской боевой точки зрения имел Ростов ко всем этим штабным адъютантикам, к которым, очевидно, причислялся и вошедший, Ростов почувствовал себя сконфуженным, покраснел и замолчал. Борис спросил, какие новости в штабе, и что, без нескромности, слышно о наших предположениях?
– Вероятно, пойдут вперед, – видимо, не желая при посторонних говорить более, отвечал Болконский.
Берг воспользовался случаем спросить с особенною учтивостию, будут ли выдавать теперь, как слышно было, удвоенное фуражное армейским ротным командирам? На это князь Андрей с улыбкой отвечал, что он не может судить о столь важных государственных распоряжениях, и Берг радостно рассмеялся.
– Об вашем деле, – обратился князь Андрей опять к Борису, – мы поговорим после, и он оглянулся на Ростова. – Вы приходите ко мне после смотра, мы всё сделаем, что можно будет.
И, оглянув комнату, он обратился к Ростову, которого положение детского непреодолимого конфуза, переходящего в озлобление, он и не удостоивал заметить, и сказал:
– Вы, кажется, про Шенграбенское дело рассказывали? Вы были там?
– Я был там, – с озлоблением сказал Ростов, как будто бы этим желая оскорбить адъютанта.
Болконский заметил состояние гусара, и оно ему показалось забавно. Он слегка презрительно улыбнулся.
– Да! много теперь рассказов про это дело!
– Да, рассказов, – громко заговорил Ростов, вдруг сделавшимися бешеными глазами глядя то на Бориса, то на Болконского, – да, рассказов много, но наши рассказы – рассказы тех, которые были в самом огне неприятеля, наши рассказы имеют вес, а не рассказы тех штабных молодчиков, которые получают награды, ничего не делая.
– К которым, вы предполагаете, что я принадлежу? – спокойно и особенно приятно улыбаясь, проговорил князь Андрей.
Странное чувство озлобления и вместе с тем уважения к спокойствию этой фигуры соединялось в это время в душе Ростова.
– Я говорю не про вас, – сказал он, – я вас не знаю и, признаюсь, не желаю знать. Я говорю вообще про штабных.
– А я вам вот что скажу, – с спокойною властию в голосе перебил его князь Андрей. – Вы хотите оскорбить меня, и я готов согласиться с вами, что это очень легко сделать, ежели вы не будете иметь достаточного уважения к самому себе; но согласитесь, что и время и место весьма дурно для этого выбраны. На днях всем нам придется быть на большой, более серьезной дуэли, а кроме того, Друбецкой, который говорит, что он ваш старый приятель, нисколько не виноват в том, что моя физиономия имела несчастие вам не понравиться. Впрочем, – сказал он, вставая, – вы знаете мою фамилию и знаете, где найти меня; но не забудьте, – прибавил он, – что я не считаю нисколько ни себя, ни вас оскорбленным, и мой совет, как человека старше вас, оставить это дело без последствий. Так в пятницу, после смотра, я жду вас, Друбецкой; до свидания, – заключил князь Андрей и вышел, поклонившись обоим.
Ростов вспомнил то, что ему надо было ответить, только тогда, когда он уже вышел. И еще более был он сердит за то, что забыл сказать это. Ростов сейчас же велел подать свою лошадь и, сухо простившись с Борисом, поехал к себе. Ехать ли ему завтра в главную квартиру и вызвать этого ломающегося адъютанта или, в самом деле, оставить это дело так? был вопрос, который мучил его всю дорогу. То он с злобой думал о том, с каким бы удовольствием он увидал испуг этого маленького, слабого и гордого человечка под его пистолетом, то он с удивлением чувствовал, что из всех людей, которых он знал, никого бы он столько не желал иметь своим другом, как этого ненавидимого им адъютантика.


На другой день свидания Бориса с Ростовым был смотр австрийских и русских войск, как свежих, пришедших из России, так и тех, которые вернулись из похода с Кутузовым. Оба императора, русский с наследником цесаревичем и австрийский с эрцгерцогом, делали этот смотр союзной 80 титысячной армии.
С раннего утра начали двигаться щегольски вычищенные и убранные войска, выстраиваясь на поле перед крепостью. То двигались тысячи ног и штыков с развевавшимися знаменами и по команде офицеров останавливались, заворачивались и строились в интервалах, обходя другие такие же массы пехоты в других мундирах; то мерным топотом и бряцанием звучала нарядная кавалерия в синих, красных, зеленых шитых мундирах с расшитыми музыкантами впереди, на вороных, рыжих, серых лошадях; то, растягиваясь с своим медным звуком подрагивающих на лафетах, вычищенных, блестящих пушек и с своим запахом пальников, ползла между пехотой и кавалерией артиллерия и расставлялась на назначенных местах. Не только генералы в полной парадной форме, с перетянутыми донельзя толстыми и тонкими талиями и красневшими, подпертыми воротниками, шеями, в шарфах и всех орденах; не только припомаженные, расфранченные офицеры, но каждый солдат, – с свежим, вымытым и выбритым лицом и до последней возможности блеска вычищенной аммуницией, каждая лошадь, выхоленная так, что, как атлас, светилась на ней шерсть и волосок к волоску лежала примоченная гривка, – все чувствовали, что совершается что то нешуточное, значительное и торжественное. Каждый генерал и солдат чувствовали свое ничтожество, сознавая себя песчинкой в этом море людей, и вместе чувствовали свое могущество, сознавая себя частью этого огромного целого.
С раннего утра начались напряженные хлопоты и усилия, и в 10 часов всё пришло в требуемый порядок. На огромном поле стали ряды. Армия вся была вытянута в три линии. Спереди кавалерия, сзади артиллерия, еще сзади пехота.
Между каждым рядом войск была как бы улица. Резко отделялись одна от другой три части этой армии: боевая Кутузовская (в которой на правом фланге в передней линии стояли павлоградцы), пришедшие из России армейские и гвардейские полки и австрийское войско. Но все стояли под одну линию, под одним начальством и в одинаковом порядке.
Как ветер по листьям пронесся взволнованный шопот: «едут! едут!» Послышались испуганные голоса, и по всем войскам пробежала волна суеты последних приготовлений.
Впереди от Ольмюца показалась подвигавшаяся группа. И в это же время, хотя день был безветренный, легкая струя ветра пробежала по армии и чуть заколебала флюгера пик и распущенные знамена, затрепавшиеся о свои древки. Казалось, сама армия этим легким движением выражала свою радость при приближении государей. Послышался один голос: «Смирно!» Потом, как петухи на заре, повторились голоса в разных концах. И всё затихло.
В мертвой тишине слышался топот только лошадей. То была свита императоров. Государи подъехали к флангу и раздались звуки трубачей первого кавалерийского полка, игравшие генерал марш. Казалось, не трубачи это играли, а сама армия, радуясь приближению государя, естественно издавала эти звуки. Из за этих звуков отчетливо послышался один молодой, ласковый голос императора Александра. Он сказал приветствие, и первый полк гаркнул: Урра! так оглушительно, продолжительно, радостно, что сами люди ужаснулись численности и силе той громады, которую они составляли.
Ростов, стоя в первых рядах Кутузовской армии, к которой к первой подъехал государь, испытывал то же чувство, какое испытывал каждый человек этой армии, – чувство самозабвения, гордого сознания могущества и страстного влечения к тому, кто был причиной этого торжества.
Он чувствовал, что от одного слова этого человека зависело то, чтобы вся громада эта (и он, связанный с ней, – ничтожная песчинка) пошла бы в огонь и в воду, на преступление, на смерть или на величайшее геройство, и потому то он не мог не трепетать и не замирать при виде этого приближающегося слова.
– Урра! Урра! Урра! – гремело со всех сторон, и один полк за другим принимал государя звуками генерал марша; потом Урра!… генерал марш и опять Урра! и Урра!! которые, всё усиливаясь и прибывая, сливались в оглушительный гул.
Пока не подъезжал еще государь, каждый полк в своей безмолвности и неподвижности казался безжизненным телом; только сравнивался с ним государь, полк оживлялся и гремел, присоединяясь к реву всей той линии, которую уже проехал государь. При страшном, оглушительном звуке этих голосов, посреди масс войска, неподвижных, как бы окаменевших в своих четвероугольниках, небрежно, но симметрично и, главное, свободно двигались сотни всадников свиты и впереди их два человека – императоры. На них то безраздельно было сосредоточено сдержанно страстное внимание всей этой массы людей.
Красивый, молодой император Александр, в конно гвардейском мундире, в треугольной шляпе, надетой с поля, своим приятным лицом и звучным, негромким голосом привлекал всю силу внимания.
Ростов стоял недалеко от трубачей и издалека своими зоркими глазами узнал государя и следил за его приближением. Когда государь приблизился на расстояние 20 ти шагов и Николай ясно, до всех подробностей, рассмотрел прекрасное, молодое и счастливое лицо императора, он испытал чувство нежности и восторга, подобного которому он еще не испытывал. Всё – всякая черта, всякое движение – казалось ему прелестно в государе.
Остановившись против Павлоградского полка, государь сказал что то по французски австрийскому императору и улыбнулся.
Увидав эту улыбку, Ростов сам невольно начал улыбаться и почувствовал еще сильнейший прилив любви к своему государю. Ему хотелось выказать чем нибудь свою любовь к государю. Он знал, что это невозможно, и ему хотелось плакать.
Государь вызвал полкового командира и сказал ему несколько слов.
«Боже мой! что бы со мной было, ежели бы ко мне обратился государь! – думал Ростов: – я бы умер от счастия».
Государь обратился и к офицерам:
– Всех, господа (каждое слово слышалось Ростову, как звук с неба), благодарю от всей души.
Как бы счастлив был Ростов, ежели бы мог теперь умереть за своего царя!
– Вы заслужили георгиевские знамена и будете их достойны.
«Только умереть, умереть за него!» думал Ростов.
Государь еще сказал что то, чего не расслышал Ростов, и солдаты, надсаживая свои груди, закричали: Урра! Ростов закричал тоже, пригнувшись к седлу, что было его сил, желая повредить себе этим криком, только чтобы выразить вполне свой восторг к государю.
Государь постоял несколько секунд против гусар, как будто он был в нерешимости.
«Как мог быть в нерешимости государь?» подумал Ростов, а потом даже и эта нерешительность показалась Ростову величественной и обворожительной, как и всё, что делал государь.
Нерешительность государя продолжалась одно мгновение. Нога государя, с узким, острым носком сапога, как носили в то время, дотронулась до паха энглизированной гнедой кобылы, на которой он ехал; рука государя в белой перчатке подобрала поводья, он тронулся, сопутствуемый беспорядочно заколыхавшимся морем адъютантов. Дальше и дальше отъезжал он, останавливаясь у других полков, и, наконец, только белый плюмаж его виднелся Ростову из за свиты, окружавшей императоров.
В числе господ свиты Ростов заметил и Болконского, лениво и распущенно сидящего на лошади. Ростову вспомнилась его вчерашняя ссора с ним и представился вопрос, следует – или не следует вызывать его. «Разумеется, не следует, – подумал теперь Ростов… – И стоит ли думать и говорить про это в такую минуту, как теперь? В минуту такого чувства любви, восторга и самоотвержения, что значат все наши ссоры и обиды!? Я всех люблю, всем прощаю теперь», думал Ростов.