Гильемиды

Гильемиды (фр. Guilhemides), Гильельмиды (фр. Guilhelmides) или Вильгельмиды (фр. Wilhelmides) — знатный франкский род, находившийся в близком родстве с Каролингами. Представители этого рода были графами Отёна, Оверни, Тулузы, Пуатье и ряда владений в современных Каталонии (в том числе и Барселоны) и Лангедоке. Название род получил по имени наиболее известного своего представителя — Гильома (Вильгельма) Желонского, однако наиболее часто в роду встречались имена Тьерри (Теодорих, Теодерик) и Бернар.

Происхождение

После разгрома арабской армии в битве при Пуатье, в 733 году майордом Карл Мартелл подчинил себе Бургундию, раздав захваченные владения своим приближенным: в Шалоне он посадил Адаларда, а в Отёне и Вьенне — Тьерри (Теодерика). Тьерри I является первым достоверно известным представителем рода Гильемидов, но происхождение его самого точно не известно. Главная сложность заключается в том, что в это время в исторических источниках упоминаются несколько графов по имени Теодорик или Теодерик из семейств, находившихся в близком родстве.

Существует несколько версий его происхождения. Наличие среди его потомков имён Тьерри, Бернар, Герберт и Роланд позволило в 1955 году Эдуарду Главичке выдвинуть предположение о родстве Гильемидов с семьёй Бертрады Прюмской (Гугобертидами). В акте об основании Прюмского монастыря, подписанного Бертрадой в присутствии своего сына Хариберта Лаонского, упоминаются её родственники Роланд, Бернхар и Тьерри. В настоящее время наибольшее распространение получила версия, согласно которой, родоначальником Гильемидов был Бернхар, иногда отождествляемый с Бернариусом, графом в Септимании, возможно женатый на Роланде (Хродоланде), которая, по версии Пьера Рише, была дочерью пфальцграфа Гугоберта и Ирмины д'Эран, а также сестрой Бертрады Прюмской. По версии Кристиана Сеттипани, Роланда была дочерью Бертрады Прюмской. Сыном Бернхара и Роланды был Тьерри (Теодерик), вероятный отец Теодерика I, графа Отёна.

Хотя существуют и другие версии происхождения Гильельмидов. Они были в близком родстве с домом Нибелунгидов, с представителями которого Гильельмиды попеременно занимали пост графа Отёна. Степень их родства не совсем ясна, но у Нибелунгидов одним из часто встречающихся имён было Теодерих. По одной из версий граф Тьерри I мог быть сыном Нивелона (Нибелунга) I (705/720—768), сеньора Перраси и Божи. Однако более вероятно родство Гильельмидов и Нибелунгидов через брак. Есть также версия о родстве Гильельмидов с саксонским вождём Видукиндом.

История

Граф Отёна по имени Теодерик (Тьерри) упоминается в 742 и 750 годах, однако точно не установлено, относятся эти сведения к Теодерику I или к его одноимённому отцу. Также в состав владений Тьерри входил Макон. Следующее упоминание Тьерри относится к 775 году, когда он назван среди приверженцев короля Карла Великого. В декабре 782 году Тьерри упоминают «Анналы королевства франков», называя его родственником короля Карла. Последнее упоминание о Тьерри относится к 791 году, когда он участвовал в походе на авар, возглавляя саксонскую армию. Точный год смерти графа Тьерри неизвестен. В акте монастыря в Желоне, датированном 14/15 декабря 804 года, он назван уже умершим. Вероятно, он скончался вскоре после 791 года.

Сеттипани на основании Аквитанского некролога предположил, что жена Тьерри I, Альда (Альдона, Ода), упомянутая в акте 804 года, была дочерью майордома франков Карла Мартела и, соответственно, теткой Карла Великого. Эту же версию поддерживает и Главичка. У Тьерри I было 6 или 7 детей. Одна из двух дочерей Тьерри I по предположению Сеттипани возможно была женой Нибелунга II, благодаря чему Нибелунгиды и унаследовали Отён. Из сыновей старший, Теодон, а позже и сын Теодона Тьерри II (III) были графами Отёна. Однако наиболее известен младший из сыновей Тьерри I — Гильом I Желонский (750—812), один из соратников Карла Великого, граф Тулузы и маркиз Септимании. Он участвовал в войнах с маврами, а позже удалился в основанный им монастырь. Он был канонизирован в 1066 году. Гильом оставил от двух браков многочисленное потомство, которое заняло блестящее положение при императорском дворе.

Старший из сыновей, Бера (ум.844) был сделан в 790 году графом Разе и Конфлана. Он участвовал в завоевании Барселоны и в 801 году был сделан графом образованного на отвоёванных у мавров областях графства Барселона. Позже он присоединил ещё Жерону, Бесалу и Осону. Однако в 820 году он был обвинён в измене и смещён, проведя остаток жизни в ссылке. Его единственный сын, Гильом (Гульельмо) (ум. после 827) сохранил Разе и Конфлан, которыми управлял с 812 года.

Из других детей Гильома Желонского Герберт (780/785 — после 843) был графом Виваре. Возможно его дочерью была Кунигунда, жена Бернара, короля Италии, внука Карла Великого, от которого пошёл дом Гербертидов. Терри III (ум. 830) был графом Отёна. Возможно его дочерью была Оба, жена Гверина, маркиза Бургундии. Ещё один сын Гильома Желонского, Госельм (ум. 834) был графом Руссильона, Ампурьяса, Разе и Конфлана.

Наиболее известным из сыновей Гильома Желонского был Бернар Септиманский (ок.800—844), граф Барселоны и Жероны 826—832, 835—844, маркиз Септимании 828—832, 835—844, граф Отёна 830—844, камергарий императора Людовика I Благочестивого, активно участвовавший в восстаниях сыновей Людовика против отца. В итоге в 844 году он был казнён, а его владения разделены между разными графами. Из двух сыновей Бернара старший, Гильом Септиманский (826—850) попытался вернуть отцовские владения. В 848 году он захватил Барселону, но в этой борьбе погиб. Младший же сын, Бернар Плантвелю (841— 886) смог постепенно объединить в своих руках ряд владений в Аквитании, Лангедоке и Бургундии, а в 885 году принял титул маркграф Аквитании. А его сын, Гильом I Благочестивый стал настолько могущественным, что присвоил себе титул герцога Аквитании. Однако его единственный сын умер молодым, а его владения унаследовали дети сестры Гильома, Аделинды, от брака с Акфредом I, графом Разе и Каркассона.

Также по мнению Сеттипани исследователей ветвью Гильемидов был род, родоначальником которого стал вероятно один из сыновей Тьерри I — Терри (II) или Аллом (Адалельм), сына Бернара I, графа Пуатье, который, в свою очередь, имел трёх сыновей: Эменона (ум. 866), граф Пуатье, Перигора и Ангулема, Бернара II (ум. 844), графа Пуатье, Тюрпьона (ум. 863) был графа Ангулема. У Тюрпьона детей не было. У Эменона от двух браков было 3 сына. Старший из них (от первого брака с Санчей Васконской), Арно (ум. 864), граф Бордо и Фезансака, после смерти Санша II Санше, герцога Васконии как племянник (по матери) покойного герцога предъявил права на его владения, но вскоре погиб. Адемар (ум. 926), сумел захватить принадлежавшее когда-то его отцу графство Пуатье, однако удержать его в итоге не смог. Позже он управлял Перигором от имени малолетнего племянника своей жены. Младший же сын Эменона, Адалельм (ум. 894), был графом Труа. Также двух сыновей имел Бернар II де Пуатье. Наиболее известен старший из них, Бернар Готский (ум. после 879), маркиз Готии. Постепенно в его руках оказались многочисленные владения в Бургундии и Лангедоке, из-за чего он считал себя равным королю Западно-Франкского королевства, против которого он восстал. Но в итоге он был разбит и лишён своих владений.

Генеалогия

Бертрада Прюмская

Хариберт (Эриберт) граф Лаона

Роланда

Бернхар

Карл Мартелл майордом франков

Тьерри

Бертрада

Пипин Короткий король франков

Альда

Тьерри I граф Отёна

Карл Великий император Запада

Теодоан граф Отёна

Гильом I Желонский граф Тулузы

Абба

Нибелунг II граф Мадри

Берта

Тьерри

Аллом (Адалельм)

Тьерри II граф Отёна

Бера граф Барселоны

Герберт граф

Бернар маркиз Септимании

Госельм граф Руссильона

Тьерри III граф Отёна

Роланда x Вала

Бернар I граф Пуатье

Вальдрада x Адриан граф Орлеана

Кунигунда x Бернар король Италии

Сенегонда x Фуко граф Руэрга

Гильом граф Барселоны

Бернар Плантвелю граф Оверни

Розелинда x Вульгрин I граф Ангулема

Ангельберга x Людовик II император Запада

Эменон граф Пуатье

Тюрпьон граф Ангулема

Бернар граф Пуатье

Гильом I Благочестивый герцог Аквитании

Аделинда x Акфред I граф Каркассона

Арно герцог Васконии

Адемар граф Пуатье

Адалельм граф де Труа

Бернар маркиз Готии

Эменон

См. также

• Графство Отён

Литература

• Settipani C. La Noblesse du Midi Carolingien. Etudes sur quelques grandes familles d'Aquitaine et du Languedoc, du IXe au XIe siècles. Toulousain, Périgord, Limousin, Poitou, Auvergne. — Oxford: Linacre College, Unit for Prosopographical Research, 2004. — 388 p. — ISBN 1-900934-04-3.
• Settipani C. Les ancêtres de Charlemagne. — Société atlantique d'impression, 1989. — 172 p. — ISBN 2-906483-28-1.
• Settipani C. La préhistoire des Capétiens: 481—987 / éd. Patrick van Kerrebrouck. — Villeneuve d'Ascq, 1993. — 543 p. — (Nouvelle histoire généalogique de l'auguste maison de France, vol. 1). — ISBN 2-9501509-3-4.
• Dillange Michel. Les comtes de Poitou: Ducs d'Aquitaine (778-1204). — La Crèche: Geste éditions, 1995. — 303 p. — ISBN 2-910919-09-9.
• Riché Pierre. Les carolingiens, une famille qui fit l'Europe. — Paris: Hachette Littératures, 1983 (1997). — 490 p. — ISBN 2-01-278851-3.

Ссылки

• [fmg.ac/Projects/MedLands/BURGUNDIAN%20NOBILITY.htm#TheodericIAutundiedbefore804 COMTES d'AUTUN] (англ.). Foundation for Medieval Genealogy. Проверено 19 декабря 2009. [www.webcitation.org/65qdsK8oj Архивировано из первоисточника 2 марта 2012].
• [gilles.maillet.free.fr/histoire/recit_bourgogne/recit_duc_bourgogne.htm Histoire du Duché de Bourgogne du VIIIème au XIVème siècle] (фр.). [www.webcitation.org/65KMTv48d Архивировано из первоисточника 9 февраля 2012].

Отрывок, характеризующий Гильемиды

Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»


Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.
– Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин.
– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром.
– Ведь это не шутки шутить, – говорил он. – Хорошо, кто один. Одна голова и бедна – так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, да все имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство после этого?.. Эх, перевешал бы разбойников…
– Да ну, будет, – говорил другой.
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.
– А, Яков Алпатыч, ты зачем?
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.
– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.
– Довели, что погибать всем… разбойники! – опять проговорил он и сошел с крыльца.
Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.
– Господину барону Ашу от генерала аншефа князя Болконского, – провозгласил он так торжественно и значительно, что чиновник обратился к нему и взял его письмо. Через несколько минут губернатор принял Алпатыча и поспешно сказал ему:
– Доложи князю и княжне, что мне ничего не известно было: я поступал по высшим приказаниям – вот…
Он дал бумагу Алпатычу.
– А впрочем, так как князь нездоров, мой совет им ехать в Москву. Я сам сейчас еду. Доложи… – Но губернатор не договорил: в дверь вбежал запыленный и запотелый офицер и начал что то говорить по французски. На лице губернатора изобразился ужас.
– Иди, – сказал он, кивнув головой Алпатычу, и стал что то спрашивать у офицера. Жадные, испуганные, беспомощные взгляды обратились на Алпатыча, когда он вышел из кабинета губернатора. Невольно прислушиваясь теперь к близким и все усиливавшимся выстрелам, Алпатыч поспешил на постоялый двор. Бумага, которую дал губернатор Алпатычу, была следующая:
«Уверяю вас, что городу Смоленску не предстоит еще ни малейшей опасности, и невероятно, чтобы оный ею угрожаем был. Я с одной, а князь Багратион с другой стороны идем на соединение перед Смоленском, которое совершится 22 го числа, и обе армии совокупными силами станут оборонять соотечественников своих вверенной вам губернии, пока усилия их удалят от них врагов отечества или пока не истребится в храбрых их рядах до последнего воина. Вы видите из сего, что вы имеете совершенное право успокоить жителей Смоленска, ибо кто защищаем двумя столь храбрыми войсками, тот может быть уверен в победе их». (Предписание Барклая де Толли смоленскому гражданскому губернатору, барону Ашу, 1812 года.)
Народ беспокойно сновал по улицам.