Гильом II де Лара

Гильо́м (Гийом) II де Лара́ (фр. Guillaume II de Lara) или Гильо́м II де Нарбонн (фр. Guillaume II de Narbonne; 1397 — 17 августа 1424) — виконт де Нарбонн, судья (то есть правитель) судебного округа Арбореа в Сардинии, французский военачальник времён Столетней войны. Примкнул к партии короля, против англичан и их союзников. Погиб в сражении при Вернее.

Война за сардинские владения

Происходил из рода Манрике де Лара. После смерти отца, Гильома I, унаследовал виконтство Нарбонн в Лангедоке, также как внук Беатриче де Арбореа в 1407 года заявил притязания на судебный округ Арбореа в Сардинии, бывшей яблоком раздора между французами и арагонцами, власти французского судьи в то время подчинялась большая часть острова; арагонцам же оставались только Альеро, Кальяри и несколько замков.

Пытаясь вернуть утраченное, Мартин II Сицилийский, сын арагонского короля, вместе с войском на десяти галерах высадился в Альеро 6 октября 1408 года, и пытаясь разрешить соперничество мирным путём, вступил в переговоры с Леонардо Капелло, наместником округа, правившим от имени виконта Гильома, бывшего в то время во Франции. В декабре он перебрался в Кальяри, где продолжая переговоры, дожидался прибытия каталонского флота.

Гильом прибыл на остров 8 декабря 1408 года, после чего переговоры были прерваны. 13 января 1409 года Гильом II в Ористано принял корону и титул короля Арбореа, графа Госеано, виконта Бас.

Последовавшие за этим военные действия были неудачны для французов, противники сумели захватить весь юго-запад острова.

В сражении 20 июня того же года при Санлури Мартин вновь одержал победу, но 25 июля того же года скончался от малярии, но война тем не менее продолжалась, Гильому удалось вернуть себе Сассари и часть Логудуро, но 25 марта 1410 года Ористано вынужден был открыть ворота арагонской армии. Сардинская корона перешла к отцу Мартина II — Мартину I Старому, королю Арагона, который, однако, скончался в том же году. Сицилийская партия, по-прежнему не желавшая подчиниться французам, противопоставила Гильому Фердинанда I, при том, что Людовик, король Неаполитанский также заявил права на Сардинию.

В конце концов, в 1417 году Гильом II вынужден был окончательно уступить сардинские владения Альфонсу V Арагонскому, договорившись о выкупе в 183 тыс. золотых флоринов, причем первые 10 тыс. должны были быть ему выплачены незамедлительно (по другим сведениям соглашение было заключено в августе 1420 г. и сумма составила 100 тыс. золотых флоринов).

Участие в Столетней войне

После начала войны бургиньонов и арманьяков примкнул к последним, став одним из членов Жиенской лиги 10 апреля 1410 года.

13 декабря 1415 года он принял в Нарбонне Сигизмунда, императора Священной Римской империи, а также послов Кастилии, Наварры, и Арагона, графов Арманьяка и Фуа, с которыми подписал т. н. «нарбоннское соглашение», утверждённое впоследствии собором в Констанце. Этим соглашением из трех соперничавших пап, предпочтение отдавалось Бенедикту XIII.

10 сентября 1419 года сопровождал дофина Карла в Монтеро, где принимал участие в убийстве бургундского герцога Жана Бесстрашного. В наказание за это убийство король Карл VI, подстрекаемый своей женой и новым герцогом бургундским Филиппом Добрым, конфисковал все его владения, в то время как дофин в благодарность назначил его командующим своими войсками в Нормандии. Там, соединившись с войсками графа д’Омаля, он разбил англичан при Берне в 1422 году; перед началом битвы д’Омаль произвел его в рыцари. Тогда же, в награду за службу, дофин пожаловал ему город и замок Сессенон.

В 1424 году опять же при содействии д’Омаля, захватил Шарите-сюр-Луар и Косн. 17 августа того же года Гильом II де Нарбонн погиб в сражении при Вернёе. Его тело, найденное на поле сражения, по приказу герцога Бедфорда было подвергнуто четвертованию и повешению, затем похоронено в аббатстве Фонтфруад.

Семья и дети

Был сыном Гильома I, виконта де Нарбонн (после смерти которого в 1397 году) получил владения и титул Герины де Бофорт.

30 ноября 1415 года он женился на Маргарите д’Арманьяк, племяннице Бернара VII д’Арманьяк, коннетабля Франции, дочери его брата Жана III д’Арманьяка; детей не имел.

После его кончины виконтство Нарбоннское отошло к его сводному брату по матери Пьеру де Линьеру, принявшему имя Гильома III.

Литература

• [books.google.ca/books?id=jgSNmsXG1jwC&pg=PA299&lpg=PA299&dq=William+III+of+Narbonne&source=bl&ots=Y_pVKoC6MP&sig=8SyAaNO2t8knWI-8MQxH3byGTXE&hl=fr&ei=0_xcStjdDIHANZbFvK4C&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=2 Philip Grierson, Mark A. S. Blackburn, Lucia Travaini, Fitzwilliam Medieval European Coinage: Italy (III) (South Italy, Sicily, Sardinia)]
• [www.statemaster.com/encyclopedia/Giudicato-of-Arborea Guidato of Arborea]
• [books.google.fr/books?id=c6k1AAAAMAAJ&pg=RA1-PA466 David Bailie Warden, Nicolas Viton de Saint-Allais, Jean Baptiste Pierre Jullien de Courcelles, Agricole Joseph François Xavier Pierre Esprit Simon Paul Antoine Fortia d’Urban, Maur François Dantine, Charles Clémencet, Ursin Durand, François Clément L’art de vérifier les dates de 1770 à nos jours]

Отрывок, характеризующий Гильом II де Лара

Когда одетое, обмытое тело лежало в гробу на столе, все подходили к нему прощаться, и все плакали.
Николушка плакал от страдальческого недоумения, разрывавшего его сердце. Графиня и Соня плакали от жалости к Наташе и о том, что его нет больше. Старый граф плакал о том, что скоро, он чувствовал, и ему предстояло сделать тот же страшный шаг.
Наташа и княжна Марья плакали тоже теперь, но они плакали не от своего личного горя; они плакали от благоговейного умиления, охватившего их души перед сознанием простого и торжественного таинства смерти, совершившегося перед ними.



Для человеческого ума недоступна совокупность причин явлений. Но потребность отыскивать причины вложена в душу человека. И человеческий ум, не вникнувши в бесчисленность и сложность условий явлений, из которых каждое отдельно может представляться причиною, хватается за первое, самое понятное сближение и говорит: вот причина. В исторических событиях (где предметом наблюдения суть действия людей) самым первобытным сближением представляется воля богов, потом воля тех людей, которые стоят на самом видном историческом месте, – исторических героев. Но стоит только вникнуть в сущность каждого исторического события, то есть в деятельность всей массы людей, участвовавших в событии, чтобы убедиться, что воля исторического героя не только не руководит действиями масс, но сама постоянно руководима. Казалось бы, все равно понимать значение исторического события так или иначе. Но между человеком, который говорит, что народы Запада пошли на Восток, потому что Наполеон захотел этого, и человеком, который говорит, что это совершилось, потому что должно было совершиться, существует то же различие, которое существовало между людьми, утверждавшими, что земля стоит твердо и планеты движутся вокруг нее, и теми, которые говорили, что они не знают, на чем держится земля, но знают, что есть законы, управляющие движением и ее, и других планет. Причин исторического события – нет и не может быть, кроме единственной причины всех причин. Но есть законы, управляющие событиями, отчасти неизвестные, отчасти нащупываемые нами. Открытие этих законов возможно только тогда, когда мы вполне отрешимся от отыскиванья причин в воле одного человека, точно так же, как открытие законов движения планет стало возможно только тогда, когда люди отрешились от представления утвержденности земли.

После Бородинского сражения, занятия неприятелем Москвы и сожжения ее, важнейшим эпизодом войны 1812 года историки признают движение русской армии с Рязанской на Калужскую дорогу и к Тарутинскому лагерю – так называемый фланговый марш за Красной Пахрой. Историки приписывают славу этого гениального подвига различным лицам и спорят о том, кому, собственно, она принадлежит. Даже иностранные, даже французские историки признают гениальность русских полководцев, говоря об этом фланговом марше. Но почему военные писатели, а за ними и все, полагают, что этот фланговый марш есть весьма глубокомысленное изобретение какого нибудь одного лица, спасшее Россию и погубившее Наполеона, – весьма трудно понять. Во первых, трудно понять, в чем состоит глубокомыслие и гениальность этого движения; ибо для того, чтобы догадаться, что самое лучшее положение армии (когда ее не атакуют) находиться там, где больше продовольствия, – не нужно большого умственного напряжения. И каждый, даже глупый тринадцатилетний мальчик, без труда мог догадаться, что в 1812 году самое выгодное положение армии, после отступления от Москвы, было на Калужской дороге. Итак, нельзя понять, во первых, какими умозаключениями доходят историки до того, чтобы видеть что то глубокомысленное в этом маневре. Во вторых, еще труднее понять, в чем именно историки видят спасительность этого маневра для русских и пагубность его для французов; ибо фланговый марш этот, при других, предшествующих, сопутствовавших и последовавших обстоятельствах, мог быть пагубным для русского и спасительным для французского войска. Если с того времени, как совершилось это движение, положение русского войска стало улучшаться, то из этого никак не следует, чтобы это движение было тому причиною.
Этот фланговый марш не только не мог бы принести какие нибудь выгоды, но мог бы погубить русскую армию, ежели бы при том не было совпадения других условий. Что бы было, если бы не сгорела Москва? Если бы Мюрат не потерял из виду русских? Если бы Наполеон не находился в бездействии? Если бы под Красной Пахрой русская армия, по совету Бенигсена и Барклая, дала бы сражение? Что бы было, если бы французы атаковали русских, когда они шли за Пахрой? Что бы было, если бы впоследствии Наполеон, подойдя к Тарутину, атаковал бы русских хотя бы с одной десятой долей той энергии, с которой он атаковал в Смоленске? Что бы было, если бы французы пошли на Петербург?.. При всех этих предположениях спасительность флангового марша могла перейти в пагубность.
В третьих, и самое непонятное, состоит в том, что люди, изучающие историю, умышленно не хотят видеть того, что фланговый марш нельзя приписывать никакому одному человеку, что никто никогда его не предвидел, что маневр этот, точно так же как и отступление в Филях, в настоящем никогда никому не представлялся в его цельности, а шаг за шагом, событие за событием, мгновение за мгновением вытекал из бесчисленного количества самых разнообразных условий, и только тогда представился во всей своей цельности, когда он совершился и стал прошедшим.