Гильфердинг, Фёдор Иванович

Фёдор Иванович Гильфердинг
Род деятельности:	дипломат, сенатор
Дата рождения:	26 июля 1798(1798-07-26)
Подданство:	Российская империя Российская империя
Дата смерти:	5 января 1864(1864-01-05) (65 лет)
Место смерти:	Санкт-Петербург
Супруга:	Амалия Яковлевна де Витте
Дети:	Александр
Награды и премии:

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Фёдор Иванович Гильфердинг (1798—1864) — российский дипломат, сенатор, тайный советник, управляющий Государственным Архивом Министерства иностранных дел Российской империи и член совета этого Министерства.

Биография

Фёдор Гильфердинг родился 26 июля 1798 года. По окончании курса в Благородном пансионе при Московском университете с званием студента в 1815 году, слушал лекции в том же университете, но в 1818 году был по собственному прошению уволен.

Спустя год он поступил в коллегию иностранных дел актуариусом и в 1822 году был произведён в переводчики. В 1824 году Ф. И. Гильфердинг был причислен к канцелярии министра, а в 1829 году, во время Русско-турецкой войны (1828—1829) назначен секретарем конференции при переговорах о мире с Оттоманской Портой в Адрианополе (ныне Эдирне), затем был прикомандирован к генерал-фельдмаршалу графу И. И. Дибичу-Забалканскому для особых поручений и с ноября 1829 года по август 1830 года управлял его канцелярией.

В декабре 1830 году снова командирован к графу Дибичу-Забалканскому и в 1831 году, во время польского восстания, управлял дипломатической канцелярией главнокомандующего действующей армий сначала Дибича, а потом И. Ф. Паскевича. Дипломатической канцелярией последнего он управлял и по окончании войны до 1836 года, когда был назначен чиновником особых поручений 5-го класса при Паскевиче же, как главнокомандующем армии.

В 1839 году Гильфердинг был произведён в статские советники и 12 октября 1843 года в действительные статские советники.

22 мая 1846 года был пожалован кавалером ордена Святого Станислава 1 степени.

В 1849 году, во время Венгерской кампании, Гильфердинг вновь назначен заведовать дипломатической канцелярией действующей армии и 1 сентября за особенные труды по исполнению обязанностей, лежавших на нем во время этой кампании, получил орден Святой Анны 1 степени.

Во время службы в городе Варшаве Фёдор Иванович Гильфердинг состоял членом главного попечительного совета благотворительных учреждений Царства Польского и председателем частного попечительного совета Варшавского Института Святого Казимира.

8 ноября 1849 году он получил место директора департамента внутренних сношений Министерства иностранных дел Российской империи, а 16 августа 1851 года был назначен управляющим Государственным Архивом МИД с оставлением в должности директора департамента.

16 декабря 1852 года был произведен в тайные советники.

17 апреля 1855 года Ф. Гильфердинг был награждён орденом Святого Владимира 2 степени.

17 октября 1858 года Гильфердинг был назначен сенатором, с оставлением в должности управляющего Госархивом, а 25 октября того же года ему было повелено присутствовать в Совете Министерства иностранных дел с оставлением в занимаемых должностях. В тот же день он получил орден Белого Орла.

В сенате присутствовал он сначала в 5-м, а с 1859 года — в 4-м департаментах. В сентябре 1862 года исправлял должность товарища (заместителя) министра иностранных дел во время отпуска тайного советника H. A. Муханова (при министре князе A. M. Горчакове).

Гильфердинг был в молодости близок с поэтом Веневитиновым и A. С. Хомяковым. Впоследствии он через своего сына Александра он сошелся с кружком славянофилов. Иван Аксаков упомянул Ф. И. Гильфердинга после его смерти такими словами: «мы знали лично Федора Ивановича, мы высоко ценили прекрасные качества его души, его верное чутье добра и правды, его радушную, искреннюю приветливость к людям поколений младших, живое участие во всех современных общественных интересах; старость его не охладила и не уединила, молодежи было тепло и привольно в его гостеприимном доме».

По отзыву русского историка М. И. Семевского Гильфердинг был человек высокочестный, благородный и прямодушный; с обширным умом, обогащенным образованием, он соединял доброе сердце; обращение его с людьми исполнено было добродушия и ласки; все ученые, приходившие в архив для занятий, всегда встречали с его стороны содействие.

С 23 сентября 1830 года Ф. И. Гильфердинг состоял в браке с Амалией Яковлевной де Витте; рано лишившись жены, он нежно заботился о своем сыне Александре, впоследствии известном слависте, и дал ему прекрасное воспитание и образование.

Фёдор Иванович Гильфердинг умер 5 января 1864 года и был погребен в Санкт-Петербурге на Выборгском католическом кладбище.

Литература

• «Санкт-Петербургские Ведомости» 1864 год (некролог, написанный Семевским);
• «Петербургский некрополь», том I;
• «Русская старина», 1872 год, т. VI, 453.

Отрывок, характеризующий Гильфердинг, Фёдор Иванович

От барабанщика, которому по приказанию Денисова дали водки, баранины и которого Денисов велел одеть в русский кафтан, с тем, чтобы, не отсылая с пленными, оставить его при партии, внимание Пети было отвлечено приездом Долохова. Петя в армии слышал много рассказов про необычайные храбрость и жестокость Долохова с французами, и потому с тех пор, как Долохов вошел в избу, Петя, не спуская глаз, смотрел на него и все больше подбадривался, подергивая поднятой головой, с тем чтобы не быть недостойным даже и такого общества, как Долохов.
Наружность Долохова странно поразила Петю своей простотой.
Денисов одевался в чекмень, носил бороду и на груди образ Николая чудотворца и в манере говорить, во всех приемах выказывал особенность своего положения. Долохов же, напротив, прежде, в Москве, носивший персидский костюм, теперь имел вид самого чопорного гвардейского офицера. Лицо его было чисто выбрито, одет он был в гвардейский ваточный сюртук с Георгием в петлице и в прямо надетой простой фуражке. Он снял в углу мокрую бурку и, подойдя к Денисову, не здороваясь ни с кем, тотчас же стал расспрашивать о деле. Денисов рассказывал ему про замыслы, которые имели на их транспорт большие отряды, и про присылку Пети, и про то, как он отвечал обоим генералам. Потом Денисов рассказал все, что он знал про положение французского отряда.
– Это так, но надо знать, какие и сколько войск, – сказал Долохов, – надо будет съездить. Не зная верно, сколько их, пускаться в дело нельзя. Я люблю аккуратно дело делать. Вот, не хочет ли кто из господ съездить со мной в их лагерь. У меня мундиры с собою.
– Я, я… я поеду с вами! – вскрикнул Петя.
– Совсем и тебе не нужно ездить, – сказал Денисов, обращаясь к Долохову, – а уж его я ни за что не пущу.
– Вот прекрасно! – вскрикнул Петя, – отчего же мне не ехать?..
– Да оттого, что незачем.
– Ну, уж вы меня извините, потому что… потому что… я поеду, вот и все. Вы возьмете меня? – обратился он к Долохову.
– Отчего ж… – рассеянно отвечал Долохов, вглядываясь в лицо французского барабанщика.
– Давно у тебя молодчик этот? – спросил он у Денисова.
– Нынче взяли, да ничего не знает. Я оставил его пг'и себе.
– Ну, а остальных ты куда деваешь? – сказал Долохов.
– Как куда? Отсылаю под г'асписки! – вдруг покраснев, вскрикнул Денисов. – И смело скажу, что на моей совести нет ни одного человека. Разве тебе тг'удно отослать тг'идцать ли, тг'иста ли человек под конвоем в гог'од, чем маг'ать, я пг'ямо скажу, честь солдата.
– Вот молоденькому графчику в шестнадцать лет говорить эти любезности прилично, – с холодной усмешкой сказал Долохов, – а тебе то уж это оставить пора.
– Что ж, я ничего не говорю, я только говорю, что я непременно поеду с вами, – робко сказал Петя.
– А нам с тобой пора, брат, бросить эти любезности, – продолжал Долохов, как будто он находил особенное удовольствие говорить об этом предмете, раздражавшем Денисова. – Ну этого ты зачем взял к себе? – сказал он, покачивая головой. – Затем, что тебе его жалко? Ведь мы знаем эти твои расписки. Ты пошлешь их сто человек, а придут тридцать. Помрут с голоду или побьют. Так не все ли равно их и не брать?
Эсаул, щуря светлые глаза, одобрительно кивал головой.
– Это все г'авно, тут Рассуждать нечего. Я на свою душу взять не хочу. Ты говог'ишь – помг'ут. Ну, хог'ошо. Только бы не от меня.
Долохов засмеялся.
– Кто же им не велел меня двадцать раз поймать? А ведь поймают – меня и тебя, с твоим рыцарством, все равно на осинку. – Он помолчал. – Однако надо дело делать. Послать моего казака с вьюком! У меня два французских мундира. Что ж, едем со мной? – спросил он у Пети.
– Я? Да, да, непременно, – покраснев почти до слез, вскрикнул Петя, взглядывая на Денисова.
Опять в то время, как Долохов заспорил с Денисовым о том, что надо делать с пленными, Петя почувствовал неловкость и торопливость; но опять не успел понять хорошенько того, о чем они говорили. «Ежели так думают большие, известные, стало быть, так надо, стало быть, это хорошо, – думал он. – А главное, надо, чтобы Денисов не смел думать, что я послушаюсь его, что он может мной командовать. Непременно поеду с Долоховым во французский лагерь. Он может, и я могу».
На все убеждения Денисова не ездить Петя отвечал, что он тоже привык все делать аккуратно, а не наобум Лазаря, и что он об опасности себе никогда не думает.
– Потому что, – согласитесь сами, – если не знать верно, сколько там, от этого зависит жизнь, может быть, сотен, а тут мы одни, и потом мне очень этого хочется, и непременно, непременно поеду, вы уж меня не удержите, – говорил он, – только хуже будет…


Одевшись в французские шинели и кивера, Петя с Долоховым поехали на ту просеку, с которой Денисов смотрел на лагерь, и, выехав из леса в совершенной темноте, спустились в лощину. Съехав вниз, Долохов велел сопровождавшим его казакам дожидаться тут и поехал крупной рысью по дороге к мосту. Петя, замирая от волнения, ехал с ним рядом.
– Если попадемся, я живым не отдамся, у меня пистолет, – прошептал Петя.
– Не говори по русски, – быстрым шепотом сказал Долохов, и в ту же минуту в темноте послышался оклик: «Qui vive?» [Кто идет?] и звон ружья.
Кровь бросилась в лицо Пети, и он схватился за пистолет.
– Lanciers du sixieme, [Уланы шестого полка.] – проговорил Долохов, не укорачивая и не прибавляя хода лошади. Черная фигура часового стояла на мосту.
– Mot d'ordre? [Отзыв?] – Долохов придержал лошадь и поехал шагом.
– Dites donc, le colonel Gerard est ici? [Скажи, здесь ли полковник Жерар?] – сказал он.
– Mot d'ordre! – не отвечая, сказал часовой, загораживая дорогу.
– Quand un officier fait sa ronde, les sentinelles ne demandent pas le mot d'ordre… – крикнул Долохов, вдруг вспыхнув, наезжая лошадью на часового. – Je vous demande si le colonel est ici? [Когда офицер объезжает цепь, часовые не спрашивают отзыва… Я спрашиваю, тут ли полковник?]
И, не дожидаясь ответа от посторонившегося часового, Долохов шагом поехал в гору.
Заметив черную тень человека, переходящего через дорогу, Долохов остановил этого человека и спросил, где командир и офицеры? Человек этот, с мешком на плече, солдат, остановился, близко подошел к лошади Долохова, дотрогиваясь до нее рукою, и просто и дружелюбно рассказал, что командир и офицеры были выше на горе, с правой стороны, на дворе фермы (так он называл господскую усадьбу).
Проехав по дороге, с обеих сторон которой звучал от костров французский говор, Долохов повернул во двор господского дома. Проехав в ворота, он слез с лошади и подошел к большому пылавшему костру, вокруг которого, громко разговаривая, сидело несколько человек. В котелке с краю варилось что то, и солдат в колпаке и синей шинели, стоя на коленях, ярко освещенный огнем, мешал в нем шомполом.