Гиль, Рене

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Рене Гиль
René François Ghilbert
Род деятельности:

поэт

Язык произведений:

французский

Дебют:

«Legendes d’âmes et de sangs»

Рене Гиль (фр. René Ghil; 1862—1925) — французский поэт конца XIX — начала XX века из школы декадентов.



Биография

Рене Гиль родился 27 сентября 1862 года в городе Туркуэне на северо-востоке Франции.

На литературном поприще дебютировал в 1884 году сборником стихотворений под заглавием «Legendes d’âmes et de sangs»[1][2].

Впервые обратил на себя внимание публики в 1886 году небольшой книжкой «Le traîté du Verbe», где излагается теория музыкальности слога. Подобно поэту Артюру Рэмбо, утверждавшему, что каждый гласный звук в стихотворении представляется ему имеющим известный цвет (напр. а — черный, е — белый, о — голубой, и т. д.), Гиль пытался доказать, что и согласные имеют, каждая, свой особый колорит или скрытое значение, что, например, соединение звуков r и u заставляет думать о трубах, флейтах, кларнетах, с другой стороны, вызывает представление о нежности, любви и т. п. Несмотря на явную парадоксальность, книга Гиля имела большой успех и одновременно вызвала длинный ряд критических оценок. В частности литературный критик З. А. Венгерова на страницах Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона дала следующую оценку творчеству поэта: «Основной принцип его поэзии — уподобление отдельных звуков языка инструментам оркестра, из которых создается симфония. Г. присваивает себе название создателя инструментально-эволютивной поэзии и насчитывает до 26 поэтов-последователей его учения. Ни он сам, ни его последователи не обладают истинным поэтическим талантом, представляя собой исключительно интерес литературного курьеза». Однако, в том же «Словаре», другой российский литературовед Ю. А. Веселовский был намного осторожнее в своих высказываниях. Время всё расставило по своим местам: произведения и идеи (см. Научная поэзия) Рене Гиля намного пережили автора[1].

В конце XIX века он стал принимать участие в различных парижских органах, вокруг которых группировались представители новых течений в области словесности. В 1889 году он выпустил первые части задуманного им грандиозного цикла: «L’oeuvre», который, по его плану, должен распадаться на три больших отдела: «Dire du Mieux», «Dire des Sangs», «Dire de la Loi». Первый отдел состоял из пяти книг, выходивших ежегодно. В 1898 году Р. Гиль принялся за второй отдел, первая книга которого была озаглавлена «Le pas humain»[1].

Поэзия Гиля представляет собой оригинальное соединение философии с поэтическим творчеством, попытку создать чисто научную поэзию, предложить вниманию читателей «биологический, исторический и философский синтез судьбы человечества с древнейшей эпохи». Являясь убежденным сторонником «трансформизма», вводя в свои произведения реалистические картины современной жизни, часто употребляя специальные, технические термины, излагая в иных случаях целые научные теории, он придает всем этим своему творчеству рассудочный, искусственный и холодный характер — что не мешает его произведениям быть очень интересными и содержательными. Весьма своеобразно в творчестве Гиля соединение упорного стремлении к «научности» и всему точному с чисто субъективным взглядом на музыкальность стиха и скрытый смысл звуков[1].

Рене Гиль умер 15 сентября 1925 года в Ньоре.

Напишите отзыв о статье "Гиль, Рене"

Примечания

Литература

  • Rémy de Grourmont, «Le II-ème livre des Masques» (1898);
  • G. Conturat, «M. René G. et la poésie scientifique» // «La Revue indépendante» (1892).

Отрывок, характеризующий Гиль, Рене

Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать, был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.
– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
– C'est fait! [Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и прижимала губы то к тому, то к другому.
Увидав графа, она протянула к нему руки, обняла его лысую голову и через лысую голову опять посмотрела на письмо и портрет и опять для того, чтобы прижать их к губам, слегка оттолкнула лысую голову. Вера, Наташа, Соня и Петя вошли в комнату, и началось чтение. В письме был кратко описан поход и два сражения, в которых участвовал Николушка, производство в офицеры и сказано, что он целует руки maman и papa, прося их благословения, и целует Веру, Наташу, Петю. Кроме того он кланяется m r Шелингу, и m mе Шос и няне, и, кроме того, просит поцеловать дорогую Соню, которую он всё так же любит и о которой всё так же вспоминает. Услыхав это, Соня покраснела так, что слезы выступили ей на глаза. И, не в силах выдержать обратившиеся на нее взгляды, она побежала в залу, разбежалась, закружилась и, раздув баллоном платье свое, раскрасневшаяся и улыбающаяся, села на пол. Графиня плакала.
– О чем же вы плачете, maman? – сказала Вера. – По всему, что он пишет, надо радоваться, а не плакать.
Это было совершенно справедливо, но и граф, и графиня, и Наташа – все с упреком посмотрели на нее. «И в кого она такая вышла!» подумала графиня.
Письмо Николушки было прочитано сотни раз, и те, которые считались достойными его слушать, должны были приходить к графине, которая не выпускала его из рук. Приходили гувернеры, няни, Митенька, некоторые знакомые, и графиня перечитывала письмо всякий раз с новым наслаждением и всякий раз открывала по этому письму новые добродетели в своем Николушке. Как странно, необычайно, радостно ей было, что сын ее – тот сын, который чуть заметно крошечными членами шевелился в ней самой 20 лет тому назад, тот сын, за которого она ссорилась с баловником графом, тот сын, который выучился говорить прежде: «груша», а потом «баба», что этот сын теперь там, в чужой земле, в чужой среде, мужественный воин, один, без помощи и руководства, делает там какое то свое мужское дело. Весь всемирный вековой опыт, указывающий на то, что дети незаметным путем от колыбели делаются мужами, не существовал для графини. Возмужание ее сына в каждой поре возмужания было для нее так же необычайно, как бы и не было никогда миллионов миллионов людей, точно так же возмужавших. Как не верилось 20 лет тому назад, чтобы то маленькое существо, которое жило где то там у ней под сердцем, закричало бы и стало сосать грудь и стало бы говорить, так и теперь не верилось ей, что это же существо могло быть тем сильным, храбрым мужчиной, образцом сыновей и людей, которым он был теперь, судя по этому письму.