Гилянское ханство
Гилянское ханство | ||||
перс. گیلان خانات | ||||
| ||||
---|---|---|---|---|
Столица | Решт | |||
Язык(и) | персидский | |||
Религия | Ислам | |||
История Ирана | ||||||||||||||||||||||||||
Древний Иран
Археология Прото-эламиты (3200—2700 до н. э.) | ||||||||||||||||||||||||||
Арабское завоевание (637—651)</small> Омейяды (661—750) | ||||||||||||||||||||||||||
Средневековье
Гуриды (1149—1212) Хорезмшахи (1077—1231) | ||||||||||||||||||||||||||
Современность
Пехлеви (1925—1979) Исламская революция в Иране (1979) | ||||||||||||||||||||||||||
См. также
</table> Гилянское ханство — феодальное государство, существовавшее на Иране с 1747 по 1802 год. Столица — город Решт. СодержаниеИсторияРанняя историяВ древности на этой территории обитали племена гелов (предки современных гилянцев) и кадусов (предки современных талышей). В VIII—IX частично завоёвана арабами, горная часть Тайлам (Дейлем) оставалась независимой. Ислам распространился в IX—X вв. В X — начале XIV вв. управлялась полусамостоятельными ханами. В 1307—1370 — под властью монголов. С 1370 года до XVI в. в восточной части (Лахиджане) существовало самостоятельное государство Сеидов. В начале XVI века область вошла в состав Ирана; до 1592 была вассалом Сефевидов, с 1592 стала доменом сефевидских шахов. В XVI—XVII веках здесь неоднократно происходили антисефевидские восстания (1570—1571, 1592, 1629). В 1535 г. в Гиляне возмутился Амирэ Дубадж, хан Гиляна Бийэпас. После усмирения возмущения Амирэ Дубаджа, хана Бийэ пас (рештского), шах отдал его владения в управление Хан-Ахмед-хану, владетелю Бийэ пиш (ла-хиджанскому, правившему в 1536—1568 и 1578—1592 гг.), из династии Кийя. Когда в 1568 г. шах пожелал вернуть ханство Бийэ пас Джемшид-хану, сыну Амирэ Дубаджа, возникли споры из-за разграничения земель, послужившие поводом для возмущения Хан-Ахмед-хана лахиджанского против шаха. Хан-Ахмед-хан был разбит, низложен и заключен в крепость Истахр близ Шираза. Но народные массы Гиляна упорно обороняли свою самостоятельность. В 1569 г. они собрали восемнадцатитысячное ополчение и провозгласили ханом одного из членов низложенной династии. Восстание было подавлено, наместником Гиляна назначен был седьмой сын шаха Махмуд-мирза, земли в Гиляне были разделены между эмирами племени устаджлу и других кызылбашских кочевых племен (1570 г.). В Гиляне было два эмирата (ханства)— Лахиджанский (Бийэ пиш) и Рештский (Бийэпас). Шах Аббас I старался развивать производительные силы центральных областей Ирана, предоставляя им различные налоговые льготы 5 за счет ограбления и усиленной эксплуатации завоеванных стран и окраинных областей. Одной из таких областей был плодородный и богатый Гилян, район развитого шелководства. Гилян, населенный гилянцами и талышами — народностями, говорящими на языках иранской системы, но отличающихся от персидского,— отделенный от внутреннего Иранского нагорья высоким горным хребтом, до конца XVI в. был экономически и этнически мало связан с внутренним Ираном. И политическая связь Гиляна с остальным Ираном до конца XVI в. была слаба. В XIV—XVI вв. в Гиляне существовало два полунезависимых ханства: 1) Бийэ-пиш (Ближний берег), к востоку от р. Сефид-руд, со столицей в г. Лахиджане и с ханской династией Кийя, или Каркийя, из шиитских сейидов; 2) Бийэ-пас (Дальний берег), к западу от р. Сефид-руд, со столицей в г. Реште и с ханской династией Исхакидов. Гилянские ханы были в XVI в. ненадежными и часто непокорными вассалами Сефевидов. После ряда попыток отстоять свою внутреннюю самостоятельность оба ханства были уничтожены шахом Аббасом I, Бийэ-пас — в 1590 г., Бийэ-пиш — в 1592 г., и обращены в области собственных шахских доменов (вилайат-и хассэй-и шериф эй-и падшахи). И при шахе Аббасе I Гилян оставался очагом недовольства и изредка волнений (восстание «дервишей-обманщиков» 1614 г. и др.). Одной из предпосылок этих волнений было стремление части гилянской феодальной знати к восстановлению независимости прежних ханств. Другой предпосылкой была экономическая политика шахского правительства в Гиляне. Области собственных шахских доменов (хассэ), в отличие от пограничных областей с военной администрацией, управлялись исключительно гражданской администрацией, возглавляемой особыми везирами, подчиненными специальному ведомству (дивану) земель хассэ. С переходом обеих областей Гиляна в это ведомство было связано прежде всего расширение площади личных имений шаха за счет частного землевладения и, следовательно, ущемление интересов старинной гилянской феодальной знати. Одним из мероприятий шахского правительства в этом направлении была отмена всех тиульных держаний (бенефициев) в Гиляне на том основании, что тиулы допустимы лишь на государственных землях (аразий-и дивани), а в округах хассэ для тиульного владения (тиулдарства) нет места (дар олкэй-и хассэ тиулдари ма’ни недаред) 8. Характерный пример такого рода приводит историк Гиляна Фумени. Доходы с округа Тулим сперва были пожалованы в тиул местному наследственному владетелю Камран-беку Тулими. Но затем везир области Бийэ-пас, мирза Мухаммед Шафи', по прозванию Мир-зай-и Алемийян, опасаясь влияния Камран-бека, отобрал у него тиул под тем предлогом, что в областях хассэ тиулы недопустимы, предоставив в виде возмещения ежегодную пенсию в 400 туманов, с тем чтобы Камран-бек проживал при шахском дворе и не возвращался в округ Тулим. Шах утвердил это решение. Легко представить себе, что такая политика вызывала недовольство старинной гилянской знати. Далее, передача обеих областей Гиляна в ведомство дивана хассэ привела к систематическому повышению податей и повинностей с крестьян. Система эксплуатации крестьянства при посредстве государственного аппарата нередко была более тяжелой, нежели непосредственная эксплуатация крестьян наследственными феодальными владельцами: назначенные на короткий срок чиновники торопились обогатиться и беспощадно обирали крестьян, не заботясь о завтрашнем дне. По словам Фумени, в течение 17 лет управления четырёх везиров — Аслан-бека, сына его Исмаил-бека, мирзы Таги Исфахани и мирзы Абдуллаха Казвини — сельские жители Гиляна «от насилий и несправедливостей дошли до оскудения». Поборы и вымогательства чиновников этих везиров и «несправедливые и беспричинные отягощения и обложения» (итлакат, то есть чрезвычайные налоги) довели крестьян до массового бегства в горы и леса. «Кедхуды (сельские старшины) и ра’ийяты скрывались и проводили жизнь укрываясь… И сколько они ни ходили,— рассказывает далее Фумени,— в орду (ставку) шаха Аббаса, находившуюся в Эшрефе мазендеранском, докладывая о своих обстоятельствах, удовлетворения не видели». Те налоговые льготы, которые шах предоставлял внутренним областям западного Ирана, не были распространены на Гилян. По словам Фумени, недовольство ра’ийятов Гиляна было всеобщим, но при шахе Аббасе I железной рукою его «смута и мятеж в Гиляне были устранены», и «жалобщики, сидя в засаде удобного случая, ожидали (этого) удобного случая». Этим удобным случаем показалась всем смерть шаха Аббаса I. Страх, который внушала эта сильная и грозная фигура, рассеялся, появились надежды на ослабление центрального правительства Ирана. Вскоре в Гиляне вспыхнуло грандиозное восстание. Гилянское восстание 1629 г. почти не освещено в исследовательской литературе. Между тем, история этого восстания довольно хорошо отражена в источниках. Если о социальной природе многих других восстаний в Иране XVI—XVII вв. источники не сообщают или говорят об этом глухо, то классовое лицо гилянского восстания 1629 г. рисуется очень ясно. Положим, Адам Олеарий, давший в описании своего путешествия в Иран на основании официальных сведений, полученных от шахского правительства, подробный экскурс о гилянском восстании 1629 г., ничего не говорит об его социальном составе. Зато современные этому событию персидские источники — продолжение «Тарих-и алем арай» Искендера Мунши (составлено в 1633—1634 гг. н. э) и «История Гиляна» Абд-ал-Фаттаха фумени (составлена в первой половине XVII в.) 15 дают вполне ясную картину движения. Особенно подробен и красочен рассказ фумени, хотя и классово враждебный по отношению к восстанию. Гилянское восстание началось в сложной обстановке. Вначале в восстании приняли участие различные социальные группы, объединенные лишь одним стремлением — добиться независимости Гиляна. Восстание было начато некоторой частью мелких феодальных владетелей Гиляна, потомков старинной местной знати, недовольных уничтожением гилянских ханств и переходом большей части земель в число собственных имений шаха (хассэ) и отчасти в руки военно-кочевой знати кызылбашских племен устаджлу и румлу. В числе недовольных шахским правительством представителей старинной гилянской знати были: Инайят-хан — наследственный хаким (правитель) округа Лештэ-Ниша, Кулях-Мухаммед-хан — наследственный хаким кучисфаханский, Абу-Са’ид-султан — глава племени чепек, Атешбаз хушкибеджарский и ещё несколько беков. Задумав провозгласить независимость Гиляна, они отыскали и претендента — Калинджар-султана, сына предпоследнего хана Гиляна Бийэ-пас, Шах-Джемшид-хана (убит в 1583 г.) из династии Исхакидов, низложенной шахом Аббасом I в 1590 г. Этот Калинджар-султан, из страха перед шахом Аббасом I, воспитывался своею матерью втайне и потом жил, скрываясь, в округе Лештэ-Ниша, «в одежде бедности и бренности, в неизвестности и горести». Этого-то отпрыска низложенной династии названные беки в месяце ша’бане 1038 г. хиджры (с 26 марта по 23 апреля 1629 г. н. э.) в местечке Лештэ-Ниша провозгласили султаном и государем (падшахом) Гиляна, препоясали его мечом, посадили на коня и велели в честь его бить в литавры. Новый падшах принял имя Адиль-шаха («Справедливый царь»), но сторонники иранского шахского правительства называли его не иначе, как Гариб-шахом (арабск. «гариб» — чужак, бродяга). Зная, насколько сильно было влияние дервишей на народную массу, знатная верхушка провозгласила Адиль-шаха государем в доме популярного дервишеского шейха, по имени Шамс-и Гуль Кильвани, которого многие гилянцы считали [230] «шейхом времени» (шейх-и заман). Эха деталь любопытна, ибо заставляет думать, что идеология «крайних» шиитских сект ещё и в этот период, как и раньше, в XIII—XVI вв., находила доступ в среду недовольных народных масс, выступая против государственного исповедания Ирана при Сефевидах — умеренного шиизма имамитского толка. И в данном восстании отмечено участие дервишей-суфиев, как и в более ранних народных движениях средневекового Ирана; повидимому, в данном движении это были «еретически» настроенные дервиши, тайные сторонники "крайних "(гулат) шиитов. Но из рассказа источников не видно, чтобы в дальнейшем ходе восстания 1629 г. роль дервишей и влияние религиозной идеологии проявились сколько- нибудь активно, подобно тому как это было в более ранних народных восстаниях XIII—XV вв. (например, в движении сербедаров в XIV в.). Фумени также указывает на участие в восстании, кроме части старинной местной знати, также представителей следующих социальных групп: части городского купечества и местного шиитского духовенства, городской бедноты (лиам) и особенно крестьянской массы[1]. По словам Олеария, под знаменем Адиль-шаха сразу же собралось 14 тыс. человек По рассказу продолжателя «Тарих-и алем арай», общая цифра восставших дошла до внушительного числа — 30 тыс. человек. Повидимому, эта последняя цифра не далека от действительности, судя по тому, что. по рассказу Олеария, против восставших шах Сефи I (1629—1642) приказал собрать войско (то есть феодальное ополчение), численностью в 40 тыс. человек. Эти цифры указывают на огромный для того времени масштаб движения. После удачной для России русско-персидской войны 12 сентября 1723 года эта область отошла к России. К концу русско-турецкой войны 1735—1739 область была возвращена Персии с целью организации альянса против Турции. Образование Гилянского ханстваОснователем Гилянского ханства был Амир-Гуне-хан Афшар (1747—1748) из оймага Амирлу Афшарского племени. В 1748 году местный Гилянский хан Ага Сафи Гиляни с помощью гилянцами овладел Гиляном и присоединили Гилянское ханство к своим владениям. Амир-Гуне-хан был вынужден бежать в Халхальское ханство. В 1748 году в связи с вторжением феодального владетеля Фумена Гидаят-Уллах-хана Ага Сафи бежал Мазандаран обратилось к Мухаммед-Гасан-хан Каджару с просьбой о покровительстве. Мухаммед-Гасан-хан Каджар стал правителем Мазендерана и Гиляна, и принимал участие в походах против Зендов. Однако в 1760 г. Мухаммед-Гасан-хан потерпел поражение и был обезглавлен Карим-ханом Зендом, а в 1762 году молодой Ага-Мухаммед с братьями был отправлен заложником к Карим-хану в Шираз. Карим-хан обращался с ним хорошо и даже женился на одной из его родственниц. Гидаят-Улла-хан для нормализации отношений с Керим-хан Зендом выдал свою дочь Абу-л-Фатх-хану сыну Керим-хана. Керим-хан Зенд захватив в 1763 году южную часть Азербайджана он завершил объединение Ирана. Керим-хан Зенд умер 13 марта 1779 года, после чего сразу начались междоусобицы среди его родственников. Его сын Абу-л-Фатх-хан, изо всех качеств отца унаследовавший только пристрастие к вину, был свергнут с престола своим дядей Заки-ханом, затем восстановлен, затем вновь свергнут и ослеплен другим дядей, Мохаммад Садик-ханом, который в свою очередь был свергнут и казнен происходившим из другой ветви Зендов Али Мурад-шахом В 1780 году 17 мая правитель Ардебильское ханство Назарали-хан Саруханбейлу-Шахсеван, выступив в нескольких направлениях, захватил Решта. Генерал-поручик Александр Суворов 28 июля 1780 года пишет: «
Генерал-поручик Александр Суворов, Астрахань.[2]. Ага-Мухаммед-хан, бежав из Исфахана, припыл в Астрабад. Укрепившись вначале в Астрабаде, он оттуда в результате длительной и полной превратностями жестокой борьбы сумел подчинить себе Исфахан, Йезд, Керман, а затем и Шираз. С течением времени он стал самым сильным из ханов Ирана и был близок к подчинению себе всего Ирана. Ага-Мухаммед-хан вел упорную борьбу также и за обладание всем южным побережьем Каспийского моря. Здесь, в Гиляне, он встретил решительное сопротивление со стороны Гидаят-улла-хана Гилянского, а потом Муртаза Кули-хана; своего родного брата. В сентябре 1787 г. при поддержке русской флотилии Муртаза-кули-хан вернулся в Гилян. Ага-Мухаммед прервал свой поход на юге Ирана и поспешил на север, где разбил войска брата. Муртаза, лишенный своих владений, вновь бежал в Россию. Ага-Мухаммед-хан поручил управление им Сулейман хану Кованлу-Каджару. Правитель Гиляна обратился за помощью к Фатали-хану. В 1788 г. войска Фатали-хана одержали победу над каджарами, овладели городом Рештом и выгнали из Гиляна войска Ага-Мухаммед-хана Каджара. Ещё Фатали-хан Кубинский, прекрасно учитывая растущую угрозу с юга, оказывал значительную помощь и поддержку Гидаят-Улла-хану гилянскому. Он дважды помог ему возвратить владения, отнятые от него[3]. После гибели, в сентябре 1786 г., Гидаят-Улла-хана Гилянского Фатали-хан старался утвердить в Гиляне Муртаза-кули-хана и добился этого. В декабре 1787 г. Муртаза-кули-хан, получивший от Фатали-хана войско, при содействии талышинцев, зависевших от Фатали-хана, овладел Гиляном[4]. Эти действия Фатали-хана обясняются стремлением его поставить в Гиляне зависимого от себя владетеля. Влияние в Гиляне соответствовало видам Фатали-хана на присоединение к своим владениям южного Азербайджана. В 1802 году было покорено каджарами. Гилянское ханыСм. такжеНапишите отзыв о статье "Гилянское ханство"ПримечанияИсточники
|
Отрывок, характеризующий Гилянское ханство
На другой день Наполеон, обогнав армию, в коляске подъехал к Неману и, с тем чтобы осмотреть местность переправы, переоделся в польский мундир и выехал на берег.Увидав на той стороне казаков (les Cosaques) и расстилавшиеся степи (les Steppes), в середине которых была Moscou la ville sainte, [Москва, священный город,] столица того, подобного Скифскому, государства, куда ходил Александр Македонский, – Наполеон, неожиданно для всех и противно как стратегическим, так и дипломатическим соображениям, приказал наступление, и на другой день войска его стали переходить Неман.
12 го числа рано утром он вышел из палатки, раскинутой в этот день на крутом левом берегу Немана, и смотрел в зрительную трубу на выплывающие из Вильковисского леса потоки своих войск, разливающихся по трем мостам, наведенным на Немане. Войска знали о присутствии императора, искали его глазами, и, когда находили на горе перед палаткой отделившуюся от свиты фигуру в сюртуке и шляпе, они кидали вверх шапки, кричали: «Vive l'Empereur! [Да здравствует император!] – и одни за другими, не истощаясь, вытекали, всё вытекали из огромного, скрывавшего их доселе леса и, расстрояясь, по трем мостам переходили на ту сторону.
– On fera du chemin cette fois ci. Oh! quand il s'en mele lui meme ca chauffe… Nom de Dieu… Le voila!.. Vive l'Empereur! Les voila donc les Steppes de l'Asie! Vilain pays tout de meme. Au revoir, Beauche; je te reserve le plus beau palais de Moscou. Au revoir! Bonne chance… L'as tu vu, l'Empereur? Vive l'Empereur!.. preur! Si on me fait gouverneur aux Indes, Gerard, je te fais ministre du Cachemire, c'est arrete. Vive l'Empereur! Vive! vive! vive! Les gredins de Cosaques, comme ils filent. Vive l'Empereur! Le voila! Le vois tu? Je l'ai vu deux fois comme jete vois. Le petit caporal… Je l'ai vu donner la croix a l'un des vieux… Vive l'Empereur!.. [Теперь походим! О! как он сам возьмется, дело закипит. Ей богу… Вот он… Ура, император! Так вот они, азиатские степи… Однако скверная страна. До свиданья, Боше. Я тебе оставлю лучший дворец в Москве. До свиданья, желаю успеха. Видел императора? Ура! Ежели меня сделают губернатором в Индии, я тебя сделаю министром Кашмира… Ура! Император вот он! Видишь его? Я его два раза как тебя видел. Маленький капрал… Я видел, как он навесил крест одному из стариков… Ура, император!] – говорили голоса старых и молодых людей, самых разнообразных характеров и положений в обществе. На всех лицах этих людей было одно общее выражение радости о начале давно ожидаемого похода и восторга и преданности к человеку в сером сюртуке, стоявшему на горе.
13 го июня Наполеону подали небольшую чистокровную арабскую лошадь, и он сел и поехал галопом к одному из мостов через Неман, непрестанно оглушаемый восторженными криками, которые он, очевидно, переносил только потому, что нельзя было запретить им криками этими выражать свою любовь к нему; но крики эти, сопутствующие ему везде, тяготили его и отвлекали его от военной заботы, охватившей его с того времени, как он присоединился к войску. Он проехал по одному из качавшихся на лодках мостов на ту сторону, круто повернул влево и галопом поехал по направлению к Ковно, предшествуемый замиравшими от счастия, восторженными гвардейскими конными егерями, расчищая дорогу по войскам, скакавшим впереди его. Подъехав к широкой реке Вилии, он остановился подле польского уланского полка, стоявшего на берегу.
– Виват! – также восторженно кричали поляки, расстроивая фронт и давя друг друга, для того чтобы увидать его. Наполеон осмотрел реку, слез с лошади и сел на бревно, лежавшее на берегу. По бессловесному знаку ему подали трубу, он положил ее на спину подбежавшего счастливого пажа и стал смотреть на ту сторону. Потом он углубился в рассматриванье листа карты, разложенного между бревнами. Не поднимая головы, он сказал что то, и двое его адъютантов поскакали к польским уланам.
– Что? Что он сказал? – слышалось в рядах польских улан, когда один адъютант подскакал к ним.
Было приказано, отыскав брод, перейти на ту сторону. Польский уланский полковник, красивый старый человек, раскрасневшись и путаясь в словах от волнения, спросил у адъютанта, позволено ли ему будет переплыть с своими уланами реку, не отыскивая брода. Он с очевидным страхом за отказ, как мальчик, который просит позволения сесть на лошадь, просил, чтобы ему позволили переплыть реку в глазах императора. Адъютант сказал, что, вероятно, император не будет недоволен этим излишним усердием.
Как только адъютант сказал это, старый усатый офицер с счастливым лицом и блестящими глазами, подняв кверху саблю, прокричал: «Виват! – и, скомандовав уланам следовать за собой, дал шпоры лошади и подскакал к реке. Он злобно толкнул замявшуюся под собой лошадь и бухнулся в воду, направляясь вглубь к быстрине течения. Сотни уланов поскакали за ним. Было холодно и жутко на середине и на быстрине теченья. Уланы цеплялись друг за друга, сваливались с лошадей, лошади некоторые тонули, тонули и люди, остальные старались плыть кто на седле, кто держась за гриву. Они старались плыть вперед на ту сторону и, несмотря на то, что за полверсты была переправа, гордились тем, что они плывут и тонут в этой реке под взглядами человека, сидевшего на бревне и даже не смотревшего на то, что они делали. Когда вернувшийся адъютант, выбрав удобную минуту, позволил себе обратить внимание императора на преданность поляков к его особе, маленький человек в сером сюртуке встал и, подозвав к себе Бертье, стал ходить с ним взад и вперед по берегу, отдавая ему приказания и изредка недовольно взглядывая на тонувших улан, развлекавших его внимание.
Для него было не ново убеждение в том, что присутствие его на всех концах мира, от Африки до степей Московии, одинаково поражает и повергает людей в безумие самозабвения. Он велел подать себе лошадь и поехал в свою стоянку.
Человек сорок улан потонуло в реке, несмотря на высланные на помощь лодки. Большинство прибилось назад к этому берегу. Полковник и несколько человек переплыли реку и с трудом вылезли на тот берег. Но как только они вылезли в обшлепнувшемся на них, стекающем ручьями мокром платье, они закричали: «Виват!», восторженно глядя на то место, где стоял Наполеон, но где его уже не было, и в ту минуту считали себя счастливыми.
Ввечеру Наполеон между двумя распоряжениями – одно о том, чтобы как можно скорее доставить заготовленные фальшивые русские ассигнации для ввоза в Россию, и другое о том, чтобы расстрелять саксонца, в перехваченном письме которого найдены сведения о распоряжениях по французской армии, – сделал третье распоряжение – о причислении бросившегося без нужды в реку польского полковника к когорте чести (Legion d'honneur), которой Наполеон был главою.
Qnos vult perdere – dementat. [Кого хочет погубить – лишит разума (лат.) ]
Русский император между тем более месяца уже жил в Вильне, делая смотры и маневры. Ничто не было готово для войны, которой все ожидали и для приготовления к которой император приехал из Петербурга. Общего плана действий не было. Колебания о том, какой план из всех тех, которые предлагались, должен быть принят, только еще более усилились после месячного пребывания императора в главной квартире. В трех армиях был в каждой отдельный главнокомандующий, но общего начальника над всеми армиями не было, и император не принимал на себя этого звания.
Чем дольше жил император в Вильне, тем менее и менее готовились к войне, уставши ожидать ее. Все стремления людей, окружавших государя, казалось, были направлены только на то, чтобы заставлять государя, приятно проводя время, забыть о предстоящей войне.
После многих балов и праздников у польских магнатов, у придворных и у самого государя, в июне месяце одному из польских генерал адъютантов государя пришла мысль дать обед и бал государю от лица его генерал адъютантов. Мысль эта радостно была принята всеми. Государь изъявил согласие. Генерал адъютанты собрали по подписке деньги. Особа, которая наиболее могла быть приятна государю, была приглашена быть хозяйкой бала. Граф Бенигсен, помещик Виленской губернии, предложил свой загородный дом для этого праздника, и 13 июня был назначен обед, бал, катанье на лодках и фейерверк в Закрете, загородном доме графа Бенигсена.
В тот самый день, в который Наполеоном был отдан приказ о переходе через Неман и передовые войска его, оттеснив казаков, перешли через русскую границу, Александр проводил вечер на даче Бенигсена – на бале, даваемом генерал адъютантами.
Был веселый, блестящий праздник; знатоки дела говорили, что редко собиралось в одном месте столько красавиц. Графиня Безухова в числе других русских дам, приехавших за государем из Петербурга в Вильну, была на этом бале, затемняя своей тяжелой, так называемой русской красотой утонченных польских дам. Она была замечена, и государь удостоил ее танца.
Борис Друбецкой, en garcon (холостяком), как он говорил, оставив свою жену в Москве, был также на этом бале и, хотя не генерал адъютант, был участником на большую сумму в подписке для бала. Борис теперь был богатый человек, далеко ушедший в почестях, уже не искавший покровительства, а на ровной ноге стоявший с высшими из своих сверстников.
В двенадцать часов ночи еще танцевали. Элен, не имевшая достойного кавалера, сама предложила мазурку Борису. Они сидели в третьей паре. Борис, хладнокровно поглядывая на блестящие обнаженные плечи Элен, выступавшие из темного газового с золотом платья, рассказывал про старых знакомых и вместе с тем, незаметно для самого себя и для других, ни на секунду не переставал наблюдать государя, находившегося в той же зале. Государь не танцевал; он стоял в дверях и останавливал то тех, то других теми ласковыми словами, которые он один только умел говорить.
При начале мазурки Борис видел, что генерал адъютант Балашев, одно из ближайших лиц к государю, подошел к нему и непридворно остановился близко от государя, говорившего с польской дамой. Поговорив с дамой, государь взглянул вопросительно и, видно, поняв, что Балашев поступил так только потому, что на то были важные причины, слегка кивнул даме и обратился к Балашеву. Только что Балашев начал говорить, как удивление выразилось на лице государя. Он взял под руку Балашева и пошел с ним через залу, бессознательно для себя расчищая с обеих сторон сажени на три широкую дорогу сторонившихся перед ним. Борис заметил взволнованное лицо Аракчеева, в то время как государь пошел с Балашевым. Аракчеев, исподлобья глядя на государя и посапывая красным носом, выдвинулся из толпы, как бы ожидая, что государь обратится к нему. (Борис понял, что Аракчеев завидует Балашеву и недоволен тем, что какая то, очевидно, важная, новость не через него передана государю.)
Но государь с Балашевым прошли, не замечая Аракчеева, через выходную дверь в освещенный сад. Аракчеев, придерживая шпагу и злобно оглядываясь вокруг себя, прошел шагах в двадцати за ними.
Пока Борис продолжал делать фигуры мазурки, его не переставала мучить мысль о том, какую новость привез Балашев и каким бы образом узнать ее прежде других.
В фигуре, где ему надо было выбирать дам, шепнув Элен, что он хочет взять графиню Потоцкую, которая, кажется, вышла на балкон, он, скользя ногами по паркету, выбежал в выходную дверь в сад и, заметив входящего с Балашевым на террасу государя, приостановился. Государь с Балашевым направлялись к двери. Борис, заторопившись, как будто не успев отодвинуться, почтительно прижался к притолоке и нагнул голову.
Государь с волнением лично оскорбленного человека договаривал следующие слова:
– Без объявления войны вступить в Россию. Я помирюсь только тогда, когда ни одного вооруженного неприятеля не останется на моей земле, – сказал он. Как показалось Борису, государю приятно было высказать эти слова: он был доволен формой выражения своей мысли, но был недоволен тем, что Борис услыхал их.
– Чтоб никто ничего не знал! – прибавил государь, нахмурившись. Борис понял, что это относилось к нему, и, закрыв глаза, слегка наклонил голову. Государь опять вошел в залу и еще около получаса пробыл на бале.
Борис первый узнал известие о переходе французскими войсками Немана и благодаря этому имел случай показать некоторым важным лицам, что многое, скрытое от других, бывает ему известно, и через то имел случай подняться выше во мнении этих особ.
Неожиданное известие о переходе французами Немана было особенно неожиданно после месяца несбывавшегося ожидания, и на бале! Государь, в первую минуту получения известия, под влиянием возмущения и оскорбления, нашел то, сделавшееся потом знаменитым, изречение, которое самому понравилось ему и выражало вполне его чувства. Возвратившись домой с бала, государь в два часа ночи послал за секретарем Шишковым и велел написать приказ войскам и рескрипт к фельдмаршалу князю Салтыкову, в котором он непременно требовал, чтобы были помещены слова о том, что он не помирится до тех пор, пока хотя один вооруженный француз останется на русской земле.
На другой день было написано следующее письмо к Наполеону.
«Monsieur mon frere. J'ai appris hier que malgre la loyaute avec laquelle j'ai maintenu mes engagements envers Votre Majeste, ses troupes ont franchis les frontieres de la Russie, et je recois a l'instant de Petersbourg une note par laquelle le comte Lauriston, pour cause de cette agression, annonce que Votre Majeste s'est consideree comme en etat de guerre avec moi des le moment ou le prince Kourakine a fait la demande de ses passeports. Les motifs sur lesquels le duc de Bassano fondait son refus de les lui delivrer, n'auraient jamais pu me faire supposer que cette demarche servirait jamais de pretexte a l'agression. En effet cet ambassadeur n'y a jamais ete autorise comme il l'a declare lui meme, et aussitot que j'en fus informe, je lui ai fait connaitre combien je le desapprouvais en lui donnant l'ordre de rester a son poste. Si Votre Majeste n'est pas intentionnee de verser le sang de nos peuples pour un malentendu de ce genre et qu'elle consente a retirer ses troupes du territoire russe, je regarderai ce qui s'est passe comme non avenu, et un accommodement entre nous sera possible. Dans le cas contraire, Votre Majeste, je me verrai force de repousser une attaque que rien n'a provoquee de ma part. Il depend encore de Votre Majeste d'eviter a l'humanite les calamites d'une nouvelle guerre.
Je suis, etc.
(signe) Alexandre».
[«Государь брат мой! Вчера дошло до меня, что, несмотря на прямодушие, с которым соблюдал я мои обязательства в отношении к Вашему Императорскому Величеству, войска Ваши перешли русские границы, и только лишь теперь получил из Петербурга ноту, которою граф Лористон извещает меня, по поводу сего вторжения, что Ваше Величество считаете себя в неприязненных отношениях со мною, с того времени как князь Куракин потребовал свои паспорта. Причины, на которых герцог Бассано основывал свой отказ выдать сии паспорты, никогда не могли бы заставить меня предполагать, чтобы поступок моего посла послужил поводом к нападению. И в действительности он не имел на то от меня повеления, как было объявлено им самим; и как только я узнал о сем, то немедленно выразил мое неудовольствие князю Куракину, повелев ему исполнять по прежнему порученные ему обязанности. Ежели Ваше Величество не расположены проливать кровь наших подданных из за подобного недоразумения и ежели Вы согласны вывести свои войска из русских владений, то я оставлю без внимания все происшедшее, и соглашение между нами будет возможно. В противном случае я буду принужден отражать нападение, которое ничем не было возбуждено с моей стороны. Ваше Величество, еще имеете возможность избавить человечество от бедствий новой войны.