Гимн Пуэрто-Рико

La Borinqueña («Пуэрториканка») — национальный гимн свободного государства Пуэрто-Рико. Автор современного текста — Мануэль Фернандес Хункос (1903 год). Автором музыки считается Феликс Астол Артес, хотя некоторые утверждают, что он лишь аранжировал мелодию «La Almojábana», сочинённую в 1860 году Франсиско Рамиресом. В 1952 году была официально утверждена музыка, а в 1977 — текст гимна.

La tierra de Borinquen donde he nacido yo es un jardín florido de mágico primor. Un cielo siempre nítido le sirve de dosel. Y dan arrullos plácidos las olas a sus pies. Cuando a sus playas llegó Colón; exclamó lleno de admiración: "¡Oh! ¡Oh! ¡Oh! Esta es la linda tierra que busco yo." Es Borinquen la hija, la hija del mar y el sol, Del mar y el sol, Del mar y el sol, Del mar y el sol, Del mar y el sol. The land of Borinquen where I was born is a flowery garden of magical beauty. A constantly clear sky serves as its canopy. And placid lullabies are sung by the waves at its feet. When at her beaches Columbus arrived; he exclaimed full of admiration "Oh! Oh! Oh! This is the beautiful land that I seek." Borinquen is the daughter, the daughter of the sea and the sun. Of the sea and the sun, Of the sea and the sun, Of the sea and the sun, Of the sea and the sun. Край Пуэрториканский, где был я рождён, цветущий сад чарующей красоты. Вечно ясное небо словно навес. И безмятежные колыбельные поют волны у него в ногах. Когда на его пляжи приплыл Колумб, Он воскликнул с восторгом: "Ох! Ох! Ох! Этот прекрасны край То, что я искал." Пуэрто-Рико - дочь, Дочь моря и Солнца. Моря и Солнца, Моря и Солнца, Моря и Солнца, Моря и Солнца.

Отрывок, характеризующий Гимн Пуэрто-Рико

За Кайсаровым к Пьеру еще подошли другие из его знакомых, и он не успевал отвечать на расспросы о Москве, которыми они засыпали его, и не успевал выслушивать рассказов, которые ему делали. На всех лицах выражались оживление и тревога. Но Пьеру казалось, что причина возбуждения, выражавшегося на некоторых из этих лиц, лежала больше в вопросах личного успеха, и у него не выходило из головы то другое выражение возбуждения, которое он видел на других лицах и которое говорило о вопросах не личных, а общих, вопросах жизни и смерти. Кутузов заметил фигуру Пьера и группу, собравшуюся около него.
– Позовите его ко мне, – сказал Кутузов. Адъютант передал желание светлейшего, и Пьер направился к скамейке. Но еще прежде него к Кутузову подошел рядовой ополченец. Это был Долохов.
– Этот как тут? – спросил Пьер.
– Это такая бестия, везде пролезет! – отвечали Пьеру. – Ведь он разжалован. Теперь ему выскочить надо. Какие то проекты подавал и в цепь неприятельскую ночью лазил… но молодец!..
Пьер, сняв шляпу, почтительно наклонился перед Кутузовым.
– Я решил, что, ежели я доложу вашей светлости, вы можете прогнать меня или сказать, что вам известно то, что я докладываю, и тогда меня не убудет… – говорил Долохов.
– Так, так.
– А ежели я прав, то я принесу пользу отечеству, для которого я готов умереть.
– Так… так…
– И ежели вашей светлости понадобится человек, который бы не жалел своей шкуры, то извольте вспомнить обо мне… Может быть, я пригожусь вашей светлости.
– Так… так… – повторил Кутузов, смеющимся, суживающимся глазом глядя на Пьера.