Гингрич, Ньют

Ньютон Лерой «Ньют» Гингрич англ. Newton Leroy "Newt" Gingrich
58-й спикер Палаты представителей США
4 января 1995 — 3 января 1999
Президент:	Билл Клинтон
Предшественник:	Том Фоли
Преемник:	Деннис Хастерт
Член Палаты представителей от 6-го избирательного округа Джорджии
3 января 1979 — 3 января 1999
Предшественник:	Джон Флинт
Преемник:	Джонни Айзаксон
Вероисповедание:	Римско-католическая церковь(ранее исповедовал баптизм и лютеранство)
Рождение:	17 июня 1943(1943-06-17) (80 лет) Гаррисберг, Пенсильвания
Имя при рождении:	Ньютон Лерой Макферсон
Супруга:	Каллиста Гингрич
Дети:	Кэти Гингрич Лабберз, (р. 1963) Джеки Гингрич Кашмен (р. 1966)
Партия:	Республиканская партия (США)
Образование:	Университет Эмори, Тулейнский университет
Деятельность:	профессор колледжа, писатель, политик
Сайт:	[newt.org/ www.newt.org]
Автограф:

Ньютон Лерой «Ньют» Гингрич (англ. Newton Leroy "Newt" Gingrich; 17 июня 1943, Гаррисберг, Пенсильвания) — американский политик, писатель, публицист и бизнесмен. Бывший спикер Палаты Представителей Конгресса США (1995—1999).

Политическая деятельность

В прошлом профессор истории (обладатель докторской степени по истории). Вошёл в историю США как идеолог «республиканской революции» — в 1994 году Республиканская партия впервые за четыре десятилетия получила контроль над Палатой Представителей США (плюс 54 места в палате представителей — итого 230, при минимуме большинства — 218 мест и 53 места в Сенате при минимуме большинства — 51 место), используя в качестве собственной программы манифест политика «Контракт с Америкой». В 1995 году журнал Тайм назвал его «человеком года». В конце того же 1995 года между Гингричем и президентом Биллом Клинтоном произошли серьёзные разногласия по поводу формирования федерального бюджета 1996 года. Республиканское большинство отклонило постановление президента об увеличении социальных расходов, а Клинтон наложил вето на решение оппонентов. Выход из тупика так и не был найден, что сказалось на рейтинге Клинтона, да и республиканцы на выборах 1996 года потеряли 8 мест в палате представителей. В 1996 году Гингрич был награждён дипломом «Хранитель Огня» от Центра политики безопасности США.

Ньют Гингрич был одним из инициаторов импичмента Биллу Клинтону, но так как это решение было крайне непопулярно, республиканцы во время очередных промежуточных выборах 1998 года потеряли 5 мест в палате представителей. Гингрич после этой неудачи подал в отставку с должности спикера и ушел из парламента. (Однако импичент Клинтону всё же обсуждался в палате представителей и был одобрен в декабре 1998-го).

Последние годы Гингрич выступает как политический аналитик и комментатор. В 2011 году выдвинул свою кандидатуру на очередных президентских выборах от штата Джорджия. Является последовательным и жестким критиком администрации Барака Обамы.

21 января 2012 года одержал уверенную победу на республиканских праймериз в штате Южная Каролина.

В настоящее время старший сотрудник Американского института предпринимательства (англ. American Enterprise Institute).

Президентская кампания 2012

См. также: Президентские выборы в США (2012)

Журналисты уже в марте 2011 года объявили об участии Ньюта Гингрича в президентской гонке 2012 года, но официально он вступил в кампанию 11 мая 2011 года, объявив об этом посредством Twitter и Youtube. По данным сайта www.realclearpolitics.com его национальный рейтинг был на уровне 5—10 % до ноября 2011 года, в ноябре же рейтинг Гингрича вырос до 35 % и первого места среди кандидатов-республиканцев. Однако в дальнейшем поддержка снизилась и составила около 25 %, и второго места в опросах. Гингрича в итоге опередил только экс-губернатор Массачусетса Митт Ромни.

Ньют терпит поражение на первых праймериз в Айове (4-е место) и Нью-Гэмпшире (4-е место), но берет верх в Южной Каролине. Постепенно он становится третьим из кандидатов-республиканцев — после Ромни и экс-сенатора от Пенсильвании Рика Санторума. Ещё один его успех на праймериз — победа в «супервторник» 6 марта 2012 года в штате Джорджия, который он 20 лет представлял в Конгрессе.

«Незабываемой шумной» называет его кампанию Жак Берлинерблау.

Политические взгляды

Гингрич — ярко выраженный право-консервативный кандидат. Он против абортов, излишних расходов на охрану окружающей среды и на «социалку», однополых браков и нелегальной миграции; за бескомпромисную борьбу с терроризмом Гингрич поддерживает создание федерального законодательства, которое запретило бы применение шариата в судах в любой юрисдикции в Соединенных Штатах. Во внешней политике Гингрич сторонник «жёстких решений» по отношению к «странам-изгоям». Ньют Гингрич негативно отзывается о деятельности президента Барака Обамы, открыто называл его «самым радикальным президентом за всю историю» и утверждал, что необходимо «спасти Америку» и остановить «светскую социалистическую машину Обамы». Гингрич охарактеризовал защиту прав пациента и проект закона «О заботе» как цитата: «ведущий Америку к авторитаризму, тоталитаризму и к концу демократии». Также экс-спикер был раскритикован в 2010 году Энди Кардом, главой аппарата Белого дома Джорджа Буша мл. Из замечаний, которые бывший чиновник сделал во время интервью с «National Review» по поводу крайне спорных высказываний Гингрича: «если [Обама] так вне нашего понимания, что только если Вы понимаете кенийское, антиколониальное поведение, Вы можете сопоставить [его действия]?… Это и есть — самая точная, модель его поведения». Кард охарактеризовал эти комментарии как «вредные для республиканцев», пытающихся победить на промежуточных выборах.

Экономика

Гингрич поддерживает частный бизнес и его свободу от государственного вмешательства. К последнему относится повышение налогов, которые впоследствии расходуются на социальные пособия и тем самым создаётся спрос на нищету.

Интересы

• Гингрич увлекается палеонтологией и астрономией.

Религиозные убеждения

Ньют вырос в лютеранской семье. С момента окончания школы он являлся южным баптистом, однако 29 марта 2009 года перешёл в конфессию своей жены Каллисты Бисек — католицизм. Это решение было окончательно принято в 2008 году, во время визита Папы Римского Бенедикта XVI в США.

Личная жизнь

• Трижды женат. От первого брака 2 дочери.
• Старшая дочь Кэти Гингрич Лабберс — президент Гингрич Коммуникейшнс и младшая Джеки Гингрич Кашмен — автор, консервативный обозреватель, и политический комментатор, чьи книги включают 5 принципов для успешной жизни, в соавторстве с Ньютом Гингричем.
• В 1998 году уличен во внебрачной связи с Каллистой Бисек, ставшей его третьей супругой.
• Сестра Ньюта Гингрича Кандис Гингрич не скрывает своей гомосексуальности и активно участвует в борьбе за равноправие геев и лесбиянок.

Ссылки

• [newt.org/ Официальный сайт Ньюта Гингрича]  (англ.)
• Гингрич, Ньют — статья в Лентапедии. 2012 год.
• [www.mignews.com/news/politic/world/101211_172043_21444.html Лидеры ПА «оплевали» кандидата в президенты США], MIGnews 10.12.11

Отрывок, характеризующий Гингрич, Ньют

В тихой улице послышались быстрые шаги. Шаги остановились у калитки; щеколда стала стучать под рукой, старавшейся отпереть ее.
Мавра Кузминишна подошла к калитке.
– Кого надо?
– Графа, графа Илью Андреича Ростова.
– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.


В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.


Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.