Гинзбург, Александр Ильич

Александр Ильич Гинзбург
Род деятельности:	Советский диссидент и правозащитник, журналист, издатель
Гражданство:	СССР СССР, Франция Франция
Место смерти:	Париж, Франция
Отец:	Сергей Сергеевич Чижов
Мать:	Людмила Ильинична Гинзбург
Супруга:	Арина Сергеевна Жолковская-Гинзбург
Дети:	Александр и Алексей

Алекса́ндр Ильи́ч Ги́нзбург (21 ноября 1936, Москва, СССР — 19 июля 2002, Париж, Франция) — журналист, издатель, участник правозащитного движения в СССР, член Московской Хельсинкской группы, составитель одного из первых сборников самиздата («Синтаксис»), член редколлегии журнала «Континент» в 1979—1990 годах.

Начало биографии

Александр Гинзбург родился 21 ноября 1936 года в Москве. Его отец, архитектор Сергей Чижов, был арестован в 1936 году по сфабрикованному делу, погиб в заключении в период «следствия» в начале 1937 года через 2 месяца после рождения Александра. Дед по отцовской линии, археолог, погиб в Москве в 1918 году во время «красного террора». Бабушка, как православная верующая, отсидела на Лубянке в конце 1920-х годов около двух лет. Александр Гинзбург сам себя назвал в шутку «зэком в третьем поколении».

Мать, Людмила Ильинична Гинзбург — в молодости архитектор, впоследствии заводской экономист, умерла в 1981 году в эмиграции в Париже.

Учился в московской мужской школе № 12, где увлекался театром. После школы уехал работать актёром и режиссёром в Новосибирский ТЮЗ.

В 1956 году Александр Гинзбург увлёкся журналистикой и поступил на журфак МГУ, учился на заочном отделении, работая в «Московском комсомольце». По его признанию, он никогда не писал статьи на советскую пропагандистско-идеологическую тематику.

В 1959—1960 годах осуществил свою давнюю мечту — составил и распространил среди своих друзей и знакомых самиздатский поэтический альманах «Синтаксис». В альманах были включены неопубликованные стихи Сапгира, Холина, Чудакова, Глазкова, Аронова, Окуджавы, Ахмадулиной, впервые напечатаны стихи Бродского и других поэтов. Каждый номер альманаха включал 10 авторов, каждый из которых был представлен пятью стихотворениями. Однако поэты давали в журнал значительно большее число своих произведений. Всего успели выйти три номера «Синтаксиса», а у Гинзбурга накопилось значительное количество неопубликованной поэзии.

Первый арест и срок

Четвёртый номер журнала «Синтаксис» был уже подготовлен, однако в июле 1960 года в доме Гинзбурга сотрудники КГБ провели обыск «по подозрению в наличии антисоветской литературы». Материалы альманаха были изъяты. Почти исключительно поэтические тексты, по признанию Гинзбурга, по объёму заняли у кагебистов «полгрузовика». Гинзбург был арестован по обвинению в антисоветской деятельности.

После безуспешных попыток КГБ найти улики и сформулировать политическое обвинение следователи случайно узнали, что Гинзбург однажды сдал за товарища, будущего актёра Александра Юдина, экзамен по сочинению на аттестат зрелости в вечерней школе. Гинзбург был осуждён «за подделку документов» к двум годам тюремного заключения (максимальный срок по данной статье). Отбывал наказание в «смешанной зоне» на севере Кировской области в Вятлаге. После освобождения Гинзбург вернулся в Москву, работал рабочим музея, электриком, токарем и аварийным работником московской канализации. Основной зарплаты ему на жизнь не хватало, и поэтому он с помощью друзей часто подрабатывал «литературным негром».

В 1966 году поступил на вечернее отделение Московского историко-архивного института.

Второй срок

См. статью: Дело Гинзбурга и Галанскова

В 1966 году он составил сборник под названием «Белая книга» по делу писателей Андрея Синявского и Юлия Даниэля. Гинзбург лично принёс пятый экземпляр машинописной закладки рукописи в приёмную КГБ СССР на Кузнецком мосту с предложением обменять публикацию книги на досрочное освобождение Синявского и Даниэля. Затем «Белая книга» была разослана во многие официальные инстанции СССР, депутатам Верховного Совета СССР, и в конце концов опубликована за границей.

В 1967 году был осуждён по статье 70 УК РСФСР («Антисоветская агитация и пропаганда») на 5 лет лагерей. Наказание отбывал в мордовском политическом лагере ЖХ 385/17. После освобождения поселился в подмосковном городе Таруса, так как по советским законам мог жить не менее чем за 100 километров от Москвы (См. 101-й километр).

В феврале 1974, после ареста и высылки А. И. Солженицына помогал Н. Д. Светловой выносить из дома и перепрятывать рукописи и материалы писателя. Причём у Гинзбурга оседали те рукописи, которые было решено хранить в России, а не вывозить на запад. Солженицын включил Гинзбурга в число своих тайных помощников.

С апреля 1974 года был распорядителем «Русского общественного фонда помощи преследуемым и их семьям», созданного А. И. Солженицыным в Швейцарии. Являлся одним из учредителей Московской Хельсинкской группы. Неоднократно подвергался обыскам, допросам, задержаниям.

Третий срок

3 февраля 1977 года по решению высшего политического руководства СССР в рамках кампании по пресечению Хельсинкского движения в стране А. Гинзбурга в числе других активистов хельсинкских групп арестовали. 13 июля 1978 года за антисоветскую пропаганду Гинзбург был приговорён к восьми годам лишения свободы в колонии особого режима. Освобождён 27 апреля 1979 года.

В 1979 году в результате переговоров на высшем уровне между СССР и США Александр Гинзбург вместе с ещё четырьмя другими политзаключёнными — Эдуардом Кузнецовым, Марком Дымшицем, Георгием Винсом и Валентином Морозом — был обменён на двух граждан СССР, сотрудников КГБ Р. Черняева и В. Энгера, осуждённых в США за шпионаж в пользу СССР на срок по 50 лет тюремного заключения каждый.

По пути в Нью-Йорк в рейсовом самолёте «Аэрофлота» в специально отведённом салоне пятерых политзаключённых охраняли 13 сотрудников КГБ.

В эмиграции

Оказавшись за границей, Гинзбург сначала жил в США, потом во Франции. Жил в Париже с женой Ариной Жолковской-Гинзбург и двумя детьми. Руководил Русским культурным центром в Монжероне, затем, с середины 1980-х годов и до октября 1997 года работал в качестве обозревателя газеты «Русская мысль».

В Русской мысли Гинзбург делал еженедельные, обычно на две полосы, обзоры «Хроника текущих событий». Его супруга Арина была заместителем главного редактора Ирины Иловайской.

12 июля 2002 года Александр Гинзбург скончался в Париже. Похоронен на кладбище Пер-Лашез.

Фильмография

• «Les témoins du goulag». (рус. «Свидетельство из ГУЛАГа») — документальный фильм (2001) авторы: Yves Jaigu, Laurène L’Allinec, Natalia Smirnova (ориг. тон — русский), в 2х частях (длит. 54 + 58 мин.) ARTE: [videos.arte.tv/fr/videos/les_temoins_du_goulag_1_2_-4296386.html Ч.1.], [videos.arte.tv/fr/videos/les_temoins_du_goulag_2_2_-4296390.html Ч.2.]
• Документальный фильм «Костя и Мышь» (2006). В гостях у Кузьминских в Техасе, архивный материал 1980-х годов.

Ссылки

• Московская Хельсинкская группа: [www.mhg.ru/history/1B32443 Члены МХГ. А. Гинзбург]
• «Мемориал»: [www.memo.ru/history/diss/ginzburg.htm Гинзбург Александр Ильич]
• [www.vremya.ru/print/25235.html Пётр Розварин: В Париже скончался легендарный советский диссидент]
• Анна Политковская: [2002.novayagazeta.ru/nomer/2002/52n/n52n-s07.shtml В Париже умер Алик Гинзбург]
• Валерий Сойфер: [magazines.russ.ru/continent/2002/113/gin.html Памяти Александра Гинзбурга]. — Журнал «Континент», 2002, № 113
• [russian-bazaar.com/ru/content/10475.htm Лев Харитон: Спасибо, Алик, что ты был]
• [www.persons.ru/cgi/show.exe?Num=399&Get=All&Item= Биография Александра Гинзбурга (Известные персоны России)]
• [magazines.russ.ru/continent/2002/113/gin.html Некролог и подробная биография Гинзбурга]
• Яковлев Н. Н.: [lib.misto.kiev.ua/POLITOLOG/yakowlewnn.txt#38 «ЦРУ против СССР»]

Отрывок, характеризующий Гинзбург, Александр Ильич

Николай никогда не видал Илагина, но как и всегда в своих суждениях и чувствах не зная середины, по слухам о буйстве и своевольстве этого помещика, всей душой ненавидел его и считал своим злейшим врагом. Он озлобленно взволнованный ехал теперь к нему, крепко сжимая арапник в руке, в полной готовности на самые решительные и опасные действия против своего врага.
Едва он выехал за уступ леса, как он увидал подвигающегося ему навстречу толстого барина в бобровом картузе на прекрасной вороной лошади, сопутствуемого двумя стремянными.
Вместо врага Николай нашел в Илагине представительного, учтивого барина, особенно желавшего познакомиться с молодым графом. Подъехав к Ростову, Илагин приподнял бобровый картуз и сказал, что очень жалеет о том, что случилось; что велит наказать охотника, позволившего себе травить из под чужих собак, просит графа быть знакомым и предлагает ему свои места для охоты.
Наташа, боявшаяся, что брат ее наделает что нибудь ужасное, в волнении ехала недалеко за ним. Увидав, что враги дружелюбно раскланиваются, она подъехала к ним. Илагин еще выше приподнял свой бобровый картуз перед Наташей и приятно улыбнувшись, сказал, что графиня представляет Диану и по страсти к охоте и по красоте своей, про которую он много слышал.
Илагин, чтобы загладить вину своего охотника, настоятельно просил Ростова пройти в его угорь, который был в версте, который он берег для себя и в котором было, по его словам, насыпано зайцев. Николай согласился, и охота, еще вдвое увеличившаяся, тронулась дальше.
Итти до Илагинского угоря надо было полями. Охотники разровнялись. Господа ехали вместе. Дядюшка, Ростов, Илагин поглядывали тайком на чужих собак, стараясь, чтобы другие этого не замечали, и с беспокойством отыскивали между этими собаками соперниц своим собакам.
Ростова особенно поразила своей красотой небольшая чистопсовая, узенькая, но с стальными мышцами, тоненьким щипцом (мордой) и на выкате черными глазами, краснопегая сучка в своре Илагина. Он слыхал про резвость Илагинских собак, и в этой красавице сучке видел соперницу своей Милке.
В середине степенного разговора об урожае нынешнего года, который завел Илагин, Николай указал ему на его краснопегую суку.
– Хороша у вас эта сучка! – сказал он небрежным тоном. – Резва?
– Эта? Да, эта – добрая собака, ловит, – равнодушным голосом сказал Илагин про свою краснопегую Ерзу, за которую он год тому назад отдал соседу три семьи дворовых. – Так и у вас, граф, умолотом не хвалятся? – продолжал он начатый разговор. И считая учтивым отплатить молодому графу тем же, Илагин осмотрел его собак и выбрал Милку, бросившуюся ему в глаза своей шириной.
– Хороша у вас эта чернопегая – ладна! – сказал он.
– Да, ничего, скачет, – отвечал Николай. «Вот только бы побежал в поле матёрый русак, я бы тебе показал, какая эта собака!» подумал он, и обернувшись к стремянному сказал, что он дает рубль тому, кто подозрит, т. е. найдет лежачего зайца.
– Я не понимаю, – продолжал Илагин, – как другие охотники завистливы на зверя и на собак. Я вам скажу про себя, граф. Меня веселит, знаете, проехаться; вот съедешься с такой компанией… уже чего же лучше (он снял опять свой бобровый картуз перед Наташей); а это, чтобы шкуры считать, сколько привез – мне всё равно!
– Ну да.
– Или чтоб мне обидно было, что чужая собака поймает, а не моя – мне только бы полюбоваться на травлю, не так ли, граф? Потом я сужу…
– Ату – его, – послышался в это время протяжный крик одного из остановившихся борзятников. Он стоял на полубугре жнивья, подняв арапник, и еще раз повторил протяжно: – А – ту – его! (Звук этот и поднятый арапник означали то, что он видит перед собой лежащего зайца.)
– А, подозрил, кажется, – сказал небрежно Илагин. – Что же, потравим, граф!
– Да, подъехать надо… да – что ж, вместе? – отвечал Николай, вглядываясь в Ерзу и в красного Ругая дядюшки, в двух своих соперников, с которыми еще ни разу ему не удалось поровнять своих собак. «Ну что как с ушей оборвут мою Милку!» думал он, рядом с дядюшкой и Илагиным подвигаясь к зайцу.
– Матёрый? – спрашивал Илагин, подвигаясь к подозрившему охотнику, и не без волнения оглядываясь и подсвистывая Ерзу…
– А вы, Михаил Никанорыч? – обратился он к дядюшке.
Дядюшка ехал насупившись.
– Что мне соваться, ведь ваши – чистое дело марш! – по деревне за собаку плачены, ваши тысячные. Вы померяйте своих, а я посмотрю!
– Ругай! На, на, – крикнул он. – Ругаюшка! – прибавил он, невольно этим уменьшительным выражая свою нежность и надежду, возлагаемую на этого красного кобеля. Наташа видела и чувствовала скрываемое этими двумя стариками и ее братом волнение и сама волновалась.
Охотник на полугорке стоял с поднятым арапником, господа шагом подъезжали к нему; гончие, шедшие на самом горизонте, заворачивали прочь от зайца; охотники, не господа, тоже отъезжали. Всё двигалось медленно и степенно.
– Куда головой лежит? – спросил Николай, подъезжая шагов на сто к подозрившему охотнику. Но не успел еще охотник отвечать, как русак, чуя мороз к завтрашнему утру, не вылежал и вскочил. Стая гончих на смычках, с ревом, понеслась под гору за зайцем; со всех сторон борзые, не бывшие на сворах, бросились на гончих и к зайцу. Все эти медленно двигавшиеся охотники выжлятники с криком: стой! сбивая собак, борзятники с криком: ату! направляя собак – поскакали по полю. Спокойный Илагин, Николай, Наташа и дядюшка летели, сами не зная как и куда, видя только собак и зайца, и боясь только потерять хоть на мгновение из вида ход травли. Заяц попался матёрый и резвый. Вскочив, он не тотчас же поскакал, а повел ушами, прислушиваясь к крику и топоту, раздавшемуся вдруг со всех сторон. Он прыгнул раз десять не быстро, подпуская к себе собак, и наконец, выбрав направление и поняв опасность, приложил уши и понесся во все ноги. Он лежал на жнивьях, но впереди были зеленя, по которым было топко. Две собаки подозрившего охотника, бывшие ближе всех, первые воззрились и заложились за зайцем; но еще далеко не подвинулись к нему, как из за них вылетела Илагинская краснопегая Ерза, приблизилась на собаку расстояния, с страшной быстротой наддала, нацелившись на хвост зайца и думая, что она схватила его, покатилась кубарем. Заяц выгнул спину и наддал еще шибче. Из за Ерзы вынеслась широкозадая, чернопегая Милка и быстро стала спеть к зайцу.
– Милушка! матушка! – послышался торжествующий крик Николая. Казалось, сейчас ударит Милка и подхватит зайца, но она догнала и пронеслась. Русак отсел. Опять насела красавица Ерза и над самым хвостом русака повисла, как будто примеряясь как бы не ошибиться теперь, схватить за заднюю ляжку.
– Ерзанька! сестрица! – послышался плачущий, не свой голос Илагина. Ерза не вняла его мольбам. В тот самый момент, как надо было ждать, что она схватит русака, он вихнул и выкатил на рубеж между зеленями и жнивьем. Опять Ерза и Милка, как дышловая пара, выровнялись и стали спеть к зайцу; на рубеже русаку было легче, собаки не так быстро приближались к нему.
– Ругай! Ругаюшка! Чистое дело марш! – закричал в это время еще новый голос, и Ругай, красный, горбатый кобель дядюшки, вытягиваясь и выгибая спину, сравнялся с первыми двумя собаками, выдвинулся из за них, наддал с страшным самоотвержением уже над самым зайцем, сбил его с рубежа на зеленя, еще злей наддал другой раз по грязным зеленям, утопая по колена, и только видно было, как он кубарем, пачкая спину в грязь, покатился с зайцем. Звезда собак окружила его. Через минуту все стояли около столпившихся собак. Один счастливый дядюшка слез и отпазанчил. Потряхивая зайца, чтобы стекала кровь, он тревожно оглядывался, бегая глазами, не находя положения рукам и ногам, и говорил, сам не зная с кем и что.
«Вот это дело марш… вот собака… вот вытянул всех, и тысячных и рублевых – чистое дело марш!» говорил он, задыхаясь и злобно оглядываясь, как будто ругая кого то, как будто все были его враги, все его обижали, и только теперь наконец ему удалось оправдаться. «Вот вам и тысячные – чистое дело марш!»
– Ругай, на пазанку! – говорил он, кидая отрезанную лапку с налипшей землей; – заслужил – чистое дело марш!
– Она вымахалась, три угонки дала одна, – говорил Николай, тоже не слушая никого, и не заботясь о том, слушают ли его, или нет.
– Да это что же в поперечь! – говорил Илагинский стремянный.
– Да, как осеклась, так с угонки всякая дворняшка поймает, – говорил в то же время Илагин, красный, насилу переводивший дух от скачки и волнения. В то же время Наташа, не переводя духа, радостно и восторженно визжала так пронзительно, что в ушах звенело. Она этим визгом выражала всё то, что выражали и другие охотники своим единовременным разговором. И визг этот был так странен, что она сама должна бы была стыдиться этого дикого визга и все бы должны были удивиться ему, ежели бы это было в другое время.
Дядюшка сам второчил русака, ловко и бойко перекинул его через зад лошади, как бы упрекая всех этим перекидыванием, и с таким видом, что он и говорить ни с кем не хочет, сел на своего каураго и поехал прочь. Все, кроме его, грустные и оскорбленные, разъехались и только долго после могли притти в прежнее притворство равнодушия. Долго еще они поглядывали на красного Ругая, который с испачканной грязью, горбатой спиной, побрякивая железкой, с спокойным видом победителя шел за ногами лошади дядюшки.