Гинс, Георгий Константинович

Георгий Константинович Гинс<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Управляющий делами Верховного Правителя и Совета Министров Российского правительства
16 августа 1919 — 4 января 1920
Предшественник:	Тельберг Георгий Густавович
Преемник:	Правительство прекратило существование
Рождение:	15 (28) апреля 1887(1887-04-28) Новогеоргиевская крепость (ныне Модлин), Польша
Смерть:	24 сентября 1971(1971-09-24) (84 года) Редвуд-сити, Калифорния, США

Гео́ргий Константи́нович Гинс (англ. George Constantine Guins; 15 апреля (28 апреля) 1887, Новогеоргиевск (ныне Модлин), Польша — 24 сентября 1971, Редвуд-сити, Калифорния, США) — российский учёный-юрист, политический деятель. Член правительства А. В. Колчака в 1919.

Биография

Родился в крепости Новогеоргиевск в семье офицера Константина Гинса и Екатерины Ламзаки. Потомственный дворянин Киевской губернии. Родителями матери были грек и болгарка, родителями отца — обрусевший англичанин и украинка.

Окончил вторую Кишинёвскую гимназию (1904; с золотой медалью) и юридический факультет Санкт-Петербургского университета (1909; написал сочинение на тему «Сущность юридических лиц»). С 1 сентября 1910 года по 1 сентября 1916 года был оставлен со стипендией при Санкт-Петербургском университете для приготовления к профессорскому званию на кафедре гражданского права. В 1911—1913 годы обучался в университетах Берлина, Гейдельберга и Парижа. Магистр права (1929; защитил в Париже при Русской академической группе диссертацию на тему: «Водное право и предметы общего пользования»).

Публицист

Одновременно с учёбой в университете занимался журналистикой, с 1906 публиковался в газете «Бессарабская жизнь» (Кишинёв) и журнале «Студенческая жизнь» (Санкт-Петербург), с 1908 — в либеральном юридическом издании «Право». Был одним из организаторов студенческого научного журнала «Вопросы обществознания». Уже после окончания университета стал печататься в «Историческом вестнике» (с 1911; опубликовал в нём этнографические очерки «Таранчи и дунчане» и «В киргизских аулах») и в «Журнале Министерства юстиции» (с 1912).

Чиновник и преподаватель

С 1909 служил в министерстве юстиции, затем в Переселенческом управлении, где занимался вопросами водного права (распределения оросительных систем) в Туркестане. Летом 1909 совершил большую командировку в Семиречье, после чего опубликовал брошюру «Какие начала должны быть проведены в водном законе для Туркестана?» и книгу «Действующее водное право Туркестана и будущий водный закон» (обе вышли в 1910). Изучал иностранное колонизационное законодательство, которое изложил в очерках «Переселение и колонизация» в двух выпусках и в статье «Колонии и колонизация», помещенной в энциклопедический словарь Брокгауза и Эфрона. Выступал за всестороннее культурное развитие российских окраин, что облегчило ему позднее (в 1918) сближение с сибирскими «областниками».

С 1913 служил в канцелярии Главноуправляющего землеустройством и земледелием, в должности чиновника особых поручений VI класса. Соавтор книги «Сельскохозяйственное ведомство за 75 лет его деятельности». После начала Первой мировой войны Г. К. Гинс — один из разработчиков карточной системы распределения продовольствия в России, сотрудник управления делами Особого совещания по продовольствию, в этой же должности оставался и в 1917 при Временном правительстве. С 1 июля 1917, одновременно, старший юрисконсульт министерства продовольствия. В этот период примыкал к Конституционно-демократической партии (Партии народной свободы), главным авторитетом в которой для него был А. И. Шингарёв.

С 1916 — приват-доцент по кафедре гражданского права Санкт-Петербургского университета, также преподавал систему римского права в Психоневрологическом институте.

Деятельность во время Гражданской войны

В январе 1918 переехал в Омск, где возглавил организационно-инструкторский подотдел неторгового отдела Союза кооперативных союзов Западной Сибири «Центросибирь» (в этот период неторговый отдел возглавлял будущий глава сибирского и «колчаковского» правительств П. В. Вологодский). С мая 1918 был членом правления «Центросибири». Постоянно публиковался в журнале «Центросибири» «Трудовая Сибирь», предложил проект развития широкой культурно-просветительной деятельности своего кооперативного союза. Одновременно участвовал в антибольшевистской подпольной деятельности.

С середины 1918 — управляющий делами Западно-Сибирского комиссариата Временного Сибирского правительства, затем — управляющий делами Временного Сибирского правительства в Омске, одновременно входил в состав его Административного совета. В сентябре 1918 выступил против увольнения А. Н. Гришина-Алмазова с поста военного министра, был заподозрен в участии в заговоре против левого большинства правительства, но смог оправдаться. Несмотря на это, оставался в конфликте с левыми политиками, в том числе с социалистами-революционерами.

Также с осени 1918 был и. д. экстраординарного профессора по кафедре гражданского права Омского политехнического института в Омске (с 1919 — Омского института сельского хозяйства и промышленности).

Член правительства А. В. Колчака

С октября 1918 вошёл в состав Всероссийского правительства уфимской Директории в качестве товарища министра народного просвещения. Сохранил этот пост в правительстве А. В. Колчака (с 5 ноября 1918). Настаивал на коренных изменениях в народном образовании, применительно к условиям Сибири, введении в образование английского языка. Считал необходимым возвращение школ в ведение местных органов министерства просвещения. Затем (с декабря 1918) был товарищем министра иностранных дел, в феврале был вынужден сделать перерыв в своей работе из-за тяжёлой болезни (сыпного тифа).

1 апреля 1919 был назначен членом Совета министров с освобождением от должности товарища министра иностранных дел. С 9 апреля 1919 также являлся председателем чрезвычайного Государственного экономического совещания, с 19 июня — Государственного экономического совещания. Предложил проект земельной реформы, отклонённый правительством. Считал, что власть должна была нивелировать разницу между мелкими и крупными крестьянскими хозяйствами в пользу первых для создания крепкого сельского собственника. Выступил за передачу крупных земельных владений крестьянам: при этом собственники должны были получить компенсацию посредством особого государственного земельного сбора.

С 16 августа 1919 — главноуправляющий делами Верховного правителя и Совета министров, преемник Г. Г. Тельберга на этом посту. Находился на этой должности до января 1920, когда выехал в эмиграцию под охраной японских властей. Был одним из самых влиятельных членов колчаковского правительства.

Учёный-юрист

В 1920—1937 — экстраординарный профессор по кафедре римского права и торгового права Юридического факультета в Харбине, читал курсы лекций по римскому праву, торговому праву, гражданскому праву, общей теории права. В 1926—1928 — заместитель декана Юридического факультета, был бессменным редактором «Известий» факультета, выпустив 12 томов этого издания. Под его руководством на факультете издавался также журнал «Вестник китайского права», в своей работе сотрудничал с китайскими юристами, соавторами ряда его трудов были Ван Цзэнжун, Ли Шаоген и другие местные специалисты. В 1925—1937 преподавал одновременно в Педагогическом институте Харбина. С 1932 — член Харбинской академической группы.

Автор ряда научных работ, выпустил в Харбине более двух десятков книг и брошюр, в том числе «Новые идеи в праве и основные проблемы современности» (2 тома, 1931—1932), «Социальная психология» (1936), «Право и культура» (1938), «Предприниматель» (1941, в соавторстве с крупным бизнесменом Л. Зикманом). Также опубликовал десятки статей в «Известиях Юридического факультета», журналах «Вестник Маньчжурии», «Рубеж» и «Русское обозрение», а также в газетах.

Как учёный выступал за сочетание государственного регулирования экономики и частной инициативы:

Необходимо сохранить частную собственность, но сделать её менее эгоистической, не следует, при наличии разных классов населения, допускать те формы классовой борьбы, которые подрывают благополучие государства. Необходимо сохранить систему поощрения частной предприимчивости, потому что от этого зависит благосостояние страны. Необходимо усилить влияние государства в хозяйственной жизни, но нельзя допустить, чтобы государство превращало хозяев в чиновников.

После закрытия Юридического факультета был преподавателем созданного японскими властями Северо-Маньчжурского университета (1937—1939), кроме того, с 1937 преподавал в частном Харбинском коммерческом институте.

Общественная и административная деятельность

В первой половине 1920-х годов совмещал педагогическую деятельность с работой в правлении Общества Китайско-Восточной железной дороги (КВЖД): с 1921 был начальником канцелярии правления, в январе 1923 — мае 1926 — главным контролёром Общества КВЖД. Оставил работу на железной дороге, отказавшись принять советское или китайское гражданство (советско-китайское соглашение 1924 предусматривало, что на КВЖД могли работать только граждане этих стран).

Также работал в Харбинском муниципалитете, в котором возглавлял собрание уполномоченных и комиссию по составлению положений и наказов. В 1923 был одним из инициаторов создания в Харбине Народного университета — общественного учебного заведения. В 1920—1921 редактировал литературно-художественный и общественно-политический журнал «Русское обозрение». В 1937 издал сборник «Россия и Пушкин», в котором, в частности, опубликовал собственные статьи «А. С. Пушкин и русское самосознание» и «Русское прошлое в произведениях Пушкина». Являлся одним из основателей предприятия «Русско-маньчжурская книготорговля», книжные магазины которого были открыты в разных городах Китая.

Автор мемуаров «Сибирь, союзники и Колчак. Поворотный момент русской истории (1918—1922 гг.). Впечатления и мысли члена Омского правительства» (Пекин; Харбин. 1920. Т. 1. Ч 1; Т. 2. Ч. 2, 3) — ценного источника по истории Гражданской войны.

Был последовательным противником компромисса с большевиками в виде «сменовеховства», стоял у истоков российского солидаризма, ставшего официальной идеологий Народно-трудового союза (НТС). В 1930 опубликовал книгу «На путях к государству будущего: от либерализма к солидаризму». Будучи преподавателем Харбинского юридического института, оказал большое влияние на развитие политических взглядов обучавшегося в институте Константина Родзаевского.

Банкир

Гинс Г.К. был председателем совета директоров в "Пригородном банке" в Харбине, директором которого был тогда Константин Петрович Харитонов (бывший член Государственной думы Российской империи).

Жизнь в США

Летом 1941 уехал к сыновьям в Сан-Франциско, где редактировал газету «Русская жизнь». В 1944—1945 работал в Вашингтоне в качестве сотрудника информационного агентства объединенных наций (UNNRA). В 1945—1954 преподавал русскую историю и советское право в Калифорнийском университете в Беркли (1945—1954). В 1955—1964 работал в русской редакции радиостанции «Голос Америки». Публиковался в журнале НТС «Посев» (Франкфурт-на-Майне, ФРГ), журналах «Мысль» и «Наши дни». Входил в состав правления Кулаевского фонда, оказывавшего поддержку русской учащейся молодежи и эмигрантским организациям (с основателем фонда предпринимателем И. В. Кулаевым Г. К. Гинс вместе работал в 1920—1926 в Харбинском общественном собрании и Обществе домовладельцев).

В 1966 его обширные устные воспоминания были записаны на магнитофон американским историком Борисом Реймондом.

Труды Г. К. Гинса

• Гинс Г. К. [www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/M.Asien/XX/1900-1920/Gins/text1.htm Таранчи и Дунгане. (Очерки из поездки по Семиречью)] // Исторический вестник. — Восточная литература, 1911. — № 8.
• [dlib.rsl.ru/load.php?path=/rsl01002000000/rsl01002555000/rsl01002555951/rsl01002555951.pdf Основныя начала проекта воднаго закона для Туркестана]: (с приложением проекта в редакции междуведомственной комиссии) / Г. К. Гинс. — Санкт-Петербург : Тип. Ф. Вайсберга и П. Гершунина, 1912. — 75, [1] с.; Отт. из № 9 «Вопросов колонизации»
• Гинс Г. К. [www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/M.Asien/XX/1900-1920/Gins/text2.htm В киргизских аулах] // Исторический вестник. — Восточная литература, 1913. — № 10.
• Карточная система: (Материалы) / Сост. зав. Отд. Г. К. Гинс; Упр. делами Особого совещ. по продовольствию. — Петроград : Екатерининская тип., 1916. — 100 с.; 25.
• Способы обеспечения обязательств (с точки зрения истории и системы гражданского права). — Петроград: Сенат. тип., 1917. — 29 с.
• [elib.shpl.ru/ru/nodes/17395-gins-g-k-prodovolstvennoe-zakonodatelstvo-organizatsiya-narodnogo-hozyaystva-vo-vremya-voyny-omsk-1918#page/1/mode/grid/zoom/1 Продовольственное законодательство : (организация народного хозяйства во время войны).] - Омск, 1918.
• [istmat.info/node/25476 Сибирь, Союзники и Колчак.] — Пекин: Типолитография русской духовной миссии, 1921. : [www.archive.org/details/sibirsoiuznikiik01guinuoft Т. 1], [www.archive.org/details/sibirsoiuznikiik02guinuoft Т. 2]
  • [www.spsl.nsc.ru/rbook/Разное/Гинс/index.html Фотокопия второй части первого издания]
  • Переиздание: Крафт+, 2007. ISBN 978-5-93675-127-1
  • Переиздание: Айрис-Пресс, 2008. ISBN 978-5-8112-3010-5
• Этические проблемы современного Китая. — Харбин: Русско-маньчжурская книготорговля, 1927.
• Обоснование политики права в трудах профессора Л. И. Петражицкого. — Харбин: Русско-маньчжурская книготорговля, 1927.
• Водное право и предметы общего пользования. — [Харбин]: Русско-маньчжурская книготорговля, 1928.
• Право и сила: очерки по истории теории права и политики. — Харбин, 1929.
• [nts-rs.ru/nci-gins.doc На путях к государству будущего: от либерализма к солидаризму.] — Харбин, 1930.
• Очерки торгового права Китая. — Харбин: Типография Л. М. Абрамовича, 1930.
• Новые идеи в праве и основные проблемы современности. — Харбин: Типография Н. Е. Чинарева, 1931—1932.
• Монгольская государственность и право в их историческом развитии. — Харбин, 1932.
• Учение о праве и политическая экономия. — Харбин, 1933. — Вып. 1: Курс законоведения. — 1933. — 105, [3] с.
• Очерки социальной психологии. — [Харбин]: Склад изд. Русско-маньчжурская книготорговля, 1936. — 263 с.
• Общая теория права на основах социальной психологии и сравнительного правоведения. — Харбин, 1937.
• Свобода и принуждение в гражданском кодексе Маньчжу-Ди-Го. — Харбин, 1938.
• Право и культура: процессы формирования и развития права. — Харбин: Русско-маньчжурская книготорговля, 1938.
• (Вместе со Львом Цыкманом) Предприниматель. — Харбин: Изд. Л. Г. Цыкмана, 1941.
  • Переиздание: М.: Посев, 1992. — 222, [1] с. ISBN 5-85824-001-1
• Quo Vadis Europa? Европейская катастрофа. — Харбин: Изд. тов-ва «Заря», 1941.
• Soviet law and Soviet society. — Hague: Martinus Nijhoff, 1954. — xv, 457 pp.
  • Переиздание: Ann Arbor: University microfilms, 1987.
  • Переиздание: Westport: Hyperion press, 1981. ISBN 0-88355-907-2
• Communism on the decline. — Hague: Martinus Nijhoff, 1956. — 287 pp.
  • New York: philosophical library, 1956.
  • London: B.T. Batsford, 1956.

Литература

• Пряжников К.С. Идеологии «третьего пути» и государство «солидаризма» 1930-х годов в работах русского солидариста Г.К. Гинса // Вестник МГОУ, М.: 2009. № 3. С.130-135.
• Пряжников К.С. Русский солидарист Георгий Гинс : [теоретик права русского зарубежья Г.К. Гинс (1887-1971)] // Россия и современный мир. 2010. Янв.-март (№ 1). - С. 217-225. Библиогр.: с. 224-225
• {{{заглавие}}}. — М., 2000. — С. 241—245. ISBN 5-212-00810-7
• Сонин В. В. Жизнь и деятельность профессора Дальневосточного университета Г. К. Гинса, 1887—1971. // Актуальные проблемы государства и права на рубеже веков. Часть 1. — Владивосток: Изд-во Дальневосточного ун-та, 1998. — С. 47-50.
• Ивакин В.И. У истоков становления водного права: Гинс Георгий Константинович, видный ученый — юрист, политический деятель, министр правительства адмирала А.В. Колчака, профессор Калифорнийского университета в Беркли (США)//Аграрное и земельное право. 2015. № 8. С. 148—151.
• Мережко А.А. Социально-психологическая теория Г.К. Гинса // Психологическая школа права Л.И. Петражицкого. Истоки, содержание, влияние. – Одесса: «Фенікс», 2016. – С. 420-442. ISBN: 978-966-928-029-9

Ссылки

• [www.law.edu.ru/doc/document.asp?docID=1119628 Биография Г. К. Гинса] - на сайте RELP (Юридическая Россия. Федеральный правовой портал).
• [web.archive.org/web/20070310113125/hronos.km.ru/biograf/bio_g/gins_gk.html Биография]
• [www.zaimka.ru/01_2003/shishkin_omsk/ Биография]
• [www.archive.org/details/guinsconstprofes00guinrich Professor and government official: Russia, China and California : oral history transcript / and related material, 1966]  (англ.)
• [www.archive.org/details/impressrussian00guinrich Impressions of the Russian imperial government : oral history transcript / and related material, 1964-1971]  (англ.)
• Баринов Д.А., Ростовцев Е.А. [bioslovhist.history.spbu.ru/component/fabrik/details/1/37.html Гинс Георгий Константинович // Биографика СПбГУ]

Отрывок, характеризующий Гинс, Георгий Константинович

Под Красным взяли двадцать шесть тысяч пленных, сотни пушек, какую то палку, которую называли маршальским жезлом, и спорили о том, кто там отличился, и были этим довольны, но очень сожалели о том, что не взяли Наполеона или хоть какого нибудь героя, маршала, и упрекали в этом друг друга и в особенности Кутузова.
Люди эти, увлекаемые своими страстями, были слепыми исполнителями только самого печального закона необходимости; но они считали себя героями и воображали, что то, что они делали, было самое достойное и благородное дело. Они обвиняли Кутузова и говорили, что он с самого начала кампании мешал им победить Наполеона, что он думает только об удовлетворении своих страстей и не хотел выходить из Полотняных Заводов, потому что ему там было покойно; что он под Красным остановил движенье только потому, что, узнав о присутствии Наполеона, он совершенно потерялся; что можно предполагать, что он находится в заговоре с Наполеоном, что он подкуплен им, [Записки Вильсона. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ] и т. д., и т. д.
Мало того, что современники, увлекаемые страстями, говорили так, – потомство и история признали Наполеона grand, a Кутузова: иностранцы – хитрым, развратным, слабым придворным стариком; русские – чем то неопределенным – какой то куклой, полезной только по своему русскому имени…


В 12 м и 13 м годах Кутузова прямо обвиняли за ошибки. Государь был недоволен им. И в истории, написанной недавно по высочайшему повелению, сказано, что Кутузов был хитрый придворный лжец, боявшийся имени Наполеона и своими ошибками под Красным и под Березиной лишивший русские войска славы – полной победы над французами. [История 1812 года Богдановича: характеристика Кутузова и рассуждение о неудовлетворительности результатов Красненских сражений. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ]
Такова судьба не великих людей, не grand homme, которых не признает русский ум, а судьба тех редких, всегда одиноких людей, которые, постигая волю провидения, подчиняют ей свою личную волю. Ненависть и презрение толпы наказывают этих людей за прозрение высших законов.
Для русских историков – странно и страшно сказать – Наполеон – это ничтожнейшее орудие истории – никогда и нигде, даже в изгнании, не выказавший человеческого достоинства, – Наполеон есть предмет восхищения и восторга; он grand. Кутузов же, тот человек, который от начала и до конца своей деятельности в 1812 году, от Бородина и до Вильны, ни разу ни одним действием, ни словом не изменяя себе, являет необычайный s истории пример самоотвержения и сознания в настоящем будущего значения события, – Кутузов представляется им чем то неопределенным и жалким, и, говоря о Кутузове и 12 м годе, им всегда как будто немножко стыдно.
А между тем трудно себе представить историческое лицо, деятельность которого так неизменно постоянно была бы направлена к одной и той же цели. Трудно вообразить себе цель, более достойную и более совпадающую с волею всего народа. Еще труднее найти другой пример в истории, где бы цель, которую поставило себе историческое лицо, была бы так совершенно достигнута, как та цель, к достижению которой была направлена вся деятельность Кутузова в 1812 году.
Кутузов никогда не говорил о сорока веках, которые смотрят с пирамид, о жертвах, которые он приносит отечеству, о том, что он намерен совершить или совершил: он вообще ничего не говорил о себе, не играл никакой роли, казался всегда самым простым и обыкновенным человеком и говорил самые простые и обыкновенные вещи. Он писал письма своим дочерям и m me Stael, читал романы, любил общество красивых женщин, шутил с генералами, офицерами и солдатами и никогда не противоречил тем людям, которые хотели ему что нибудь доказывать. Когда граф Растопчин на Яузском мосту подскакал к Кутузову с личными упреками о том, кто виноват в погибели Москвы, и сказал: «Как же вы обещали не оставлять Москвы, не дав сраженья?» – Кутузов отвечал: «Я и не оставлю Москвы без сражения», несмотря на то, что Москва была уже оставлена. Когда приехавший к нему от государя Аракчеев сказал, что надо бы Ермолова назначить начальником артиллерии, Кутузов отвечал: «Да, я и сам только что говорил это», – хотя он за минуту говорил совсем другое. Какое дело было ему, одному понимавшему тогда весь громадный смысл события, среди бестолковой толпы, окружавшей его, какое ему дело было до того, к себе или к нему отнесет граф Растопчин бедствие столицы? Еще менее могло занимать его то, кого назначат начальником артиллерии.
Не только в этих случаях, но беспрестанно этот старый человек дошедший опытом жизни до убеждения в том, что мысли и слова, служащие им выражением, не суть двигатели людей, говорил слова совершенно бессмысленные – первые, которые ему приходили в голову.
Но этот самый человек, так пренебрегавший своими словами, ни разу во всю свою деятельность не сказал ни одного слова, которое было бы не согласно с той единственной целью, к достижению которой он шел во время всей войны. Очевидно, невольно, с тяжелой уверенностью, что не поймут его, он неоднократно в самых разнообразных обстоятельствах высказывал свою мысль. Начиная от Бородинского сражения, с которого начался его разлад с окружающими, он один говорил, что Бородинское сражение есть победа, и повторял это и изустно, и в рапортах, и донесениях до самой своей смерти. Он один сказал, что потеря Москвы не есть потеря России. Он в ответ Лористону на предложение о мире отвечал, что мира не может быть, потому что такова воля народа; он один во время отступления французов говорил, что все наши маневры не нужны, что все сделается само собой лучше, чем мы того желаем, что неприятелю надо дать золотой мост, что ни Тарутинское, ни Вяземское, ни Красненское сражения не нужны, что с чем нибудь надо прийти на границу, что за десять французов он не отдаст одного русского.
И он один, этот придворный человек, как нам изображают его, человек, который лжет Аракчееву с целью угодить государю, – он один, этот придворный человек, в Вильне, тем заслуживая немилость государя, говорит, что дальнейшая война за границей вредна и бесполезна.
Но одни слова не доказали бы, что он тогда понимал значение события. Действия его – все без малейшего отступления, все были направлены к одной и той же цели, выражающейся в трех действиях: 1) напрячь все свои силы для столкновения с французами, 2) победить их и 3) изгнать из России, облегчая, насколько возможно, бедствия народа и войска.
Он, тот медлитель Кутузов, которого девиз есть терпение и время, враг решительных действий, он дает Бородинское сражение, облекая приготовления к нему в беспримерную торжественность. Он, тот Кутузов, который в Аустерлицком сражении, прежде начала его, говорит, что оно будет проиграно, в Бородине, несмотря на уверения генералов о том, что сражение проиграно, несмотря на неслыханный в истории пример того, что после выигранного сражения войско должно отступать, он один, в противность всем, до самой смерти утверждает, что Бородинское сражение – победа. Он один во все время отступления настаивает на том, чтобы не давать сражений, которые теперь бесполезны, не начинать новой войны и не переходить границ России.
Теперь понять значение события, если только не прилагать к деятельности масс целей, которые были в голове десятка людей, легко, так как все событие с его последствиями лежит перед нами.
Но каким образом тогда этот старый человек, один, в противность мнения всех, мог угадать, так верно угадал тогда значение народного смысла события, что ни разу во всю свою деятельность не изменил ему?
Источник этой необычайной силы прозрения в смысл совершающихся явлений лежал в том народном чувстве, которое он носил в себе во всей чистоте и силе его.
Только признание в нем этого чувства заставило народ такими странными путями из в немилости находящегося старика выбрать его против воли царя в представители народной войны. И только это чувство поставило его на ту высшую человеческую высоту, с которой он, главнокомандующий, направлял все свои силы не на то, чтоб убивать и истреблять людей, а на то, чтобы спасать и жалеть их.
Простая, скромная и потому истинно величественная фигура эта не могла улечься в ту лживую форму европейского героя, мнимо управляющего людьми, которую придумала история.
Для лакея не может быть великого человека, потому что у лакея свое понятие о величии.


5 ноября был первый день так называемого Красненского сражения. Перед вечером, когда уже после многих споров и ошибок генералов, зашедших не туда, куда надо; после рассылок адъютантов с противуприказаниями, когда уже стало ясно, что неприятель везде бежит и сражения не может быть и не будет, Кутузов выехал из Красного и поехал в Доброе, куда была переведена в нынешний день главная квартира.
День был ясный, морозный. Кутузов с огромной свитой недовольных им, шушукающихся за ним генералов, верхом на своей жирной белой лошадке ехал к Доброму. По всей дороге толпились, отогреваясь у костров, партии взятых нынешний день французских пленных (их взято было в этот день семь тысяч). Недалеко от Доброго огромная толпа оборванных, обвязанных и укутанных чем попало пленных гудела говором, стоя на дороге подле длинного ряда отпряженных французских орудий. При приближении главнокомандующего говор замолк, и все глаза уставились на Кутузова, который в своей белой с красным околышем шапке и ватной шинели, горбом сидевшей на его сутуловатых плечах, медленно подвигался по дороге. Один из генералов докладывал Кутузову, где взяты орудия и пленные.
Кутузов, казалось, чем то озабочен и не слышал слов генерала. Он недовольно щурился и внимательно и пристально вглядывался в те фигуры пленных, которые представляли особенно жалкий вид. Большая часть лиц французских солдат были изуродованы отмороженными носами и щеками, и почти у всех были красные, распухшие и гноившиеся глаза.
Одна кучка французов стояла близко у дороги, и два солдата – лицо одного из них было покрыто болячками – разрывали руками кусок сырого мяса. Что то было страшное и животное в том беглом взгляде, который они бросили на проезжавших, и в том злобном выражении, с которым солдат с болячками, взглянув на Кутузова, тотчас же отвернулся и продолжал свое дело.
Кутузов долго внимательно поглядел на этих двух солдат; еще более сморщившись, он прищурил глаза и раздумчиво покачал головой. В другом месте он заметил русского солдата, который, смеясь и трепля по плечу француза, что то ласково говорил ему. Кутузов опять с тем же выражением покачал головой.
– Что ты говоришь? Что? – спросил он у генерала, продолжавшего докладывать и обращавшего внимание главнокомандующего на французские взятые знамена, стоявшие перед фронтом Преображенского полка.
– А, знамена! – сказал Кутузов, видимо с трудом отрываясь от предмета, занимавшего его мысли. Он рассеянно оглянулся. Тысячи глаз со всех сторон, ожидая его сло ва, смотрели на него.
Перед Преображенским полком он остановился, тяжело вздохнул и закрыл глаза. Кто то из свиты махнул, чтобы державшие знамена солдаты подошли и поставили их древками знамен вокруг главнокомандующего. Кутузов помолчал несколько секунд и, видимо неохотно, подчиняясь необходимости своего положения, поднял голову и начал говорить. Толпы офицеров окружили его. Он внимательным взглядом обвел кружок офицеров, узнав некоторых из них.
– Благодарю всех! – сказал он, обращаясь к солдатам и опять к офицерам. В тишине, воцарившейся вокруг него, отчетливо слышны были его медленно выговариваемые слова. – Благодарю всех за трудную и верную службу. Победа совершенная, и Россия не забудет вас. Вам слава вовеки! – Он помолчал, оглядываясь.
– Нагни, нагни ему голову то, – сказал он солдату, державшему французского орла и нечаянно опустившему его перед знаменем преображенцев. – Пониже, пониже, так то вот. Ура! ребята, – быстрым движением подбородка обратись к солдатам, проговорил он.
– Ура ра ра! – заревели тысячи голосов. Пока кричали солдаты, Кутузов, согнувшись на седле, склонил голову, и глаз его засветился кротким, как будто насмешливым, блеском.
– Вот что, братцы, – сказал он, когда замолкли голоса…
И вдруг голос и выражение лица его изменились: перестал говорить главнокомандующий, а заговорил простой, старый человек, очевидно что то самое нужное желавший сообщить теперь своим товарищам.
В толпе офицеров и в рядах солдат произошло движение, чтобы яснее слышать то, что он скажет теперь.
– А вот что, братцы. Я знаю, трудно вам, да что же делать! Потерпите; недолго осталось. Выпроводим гостей, отдохнем тогда. За службу вашу вас царь не забудет. Вам трудно, да все же вы дома; а они – видите, до чего они дошли, – сказал он, указывая на пленных. – Хуже нищих последних. Пока они были сильны, мы себя не жалели, а теперь их и пожалеть можно. Тоже и они люди. Так, ребята?
Он смотрел вокруг себя, и в упорных, почтительно недоумевающих, устремленных на него взглядах он читал сочувствие своим словам: лицо его становилось все светлее и светлее от старческой кроткой улыбки, звездами морщившейся в углах губ и глаз. Он помолчал и как бы в недоумении опустил голову.
– А и то сказать, кто же их к нам звал? Поделом им, м… и… в г…. – вдруг сказал он, подняв голову. И, взмахнув нагайкой, он галопом, в первый раз во всю кампанию, поехал прочь от радостно хохотавших и ревевших ура, расстроивавших ряды солдат.
Слова, сказанные Кутузовым, едва ли были поняты войсками. Никто не сумел бы передать содержания сначала торжественной и под конец простодушно стариковской речи фельдмаршала; но сердечный смысл этой речи не только был понят, но то самое, то самое чувство величественного торжества в соединении с жалостью к врагам и сознанием своей правоты, выраженное этим, именно этим стариковским, добродушным ругательством, – это самое (чувство лежало в душе каждого солдата и выразилось радостным, долго не умолкавшим криком. Когда после этого один из генералов с вопросом о том, не прикажет ли главнокомандующий приехать коляске, обратился к нему, Кутузов, отвечая, неожиданно всхлипнул, видимо находясь в сильном волнении.


8 го ноября последний день Красненских сражений; уже смерклось, когда войска пришли на место ночлега. Весь день был тихий, морозный, с падающим легким, редким снегом; к вечеру стало выясняться. Сквозь снежинки виднелось черно лиловое звездное небо, и мороз стал усиливаться.
Мушкатерский полк, вышедший из Тарутина в числе трех тысяч, теперь, в числе девятисот человек, пришел одним из первых на назначенное место ночлега, в деревне на большой дороге. Квартиргеры, встретившие полк, объявили, что все избы заняты больными и мертвыми французами, кавалеристами и штабами. Была только одна изба для полкового командира.
Полковой командир подъехал к своей избе. Полк прошел деревню и у крайних изб на дороге поставил ружья в козлы.
Как огромное, многочленное животное, полк принялся за работу устройства своего логовища и пищи. Одна часть солдат разбрелась, по колено в снегу, в березовый лес, бывший вправо от деревни, и тотчас же послышались в лесу стук топоров, тесаков, треск ломающихся сучьев и веселые голоса; другая часть возилась около центра полковых повозок и лошадей, поставленных в кучку, доставая котлы, сухари и задавая корм лошадям; третья часть рассыпалась в деревне, устраивая помещения штабным, выбирая мертвые тела французов, лежавшие по избам, и растаскивая доски, сухие дрова и солому с крыш для костров и плетни для защиты.
Человек пятнадцать солдат за избами, с края деревни, с веселым криком раскачивали высокий плетень сарая, с которого снята уже была крыша.
– Ну, ну, разом, налегни! – кричали голоса, и в темноте ночи раскачивалось с морозным треском огромное, запорошенное снегом полотно плетня. Чаще и чаще трещали нижние колья, и, наконец, плетень завалился вместе с солдатами, напиравшими на него. Послышался громкий грубо радостный крик и хохот.
– Берись по двое! рочаг подавай сюда! вот так то. Куда лезешь то?
– Ну, разом… Да стой, ребята!.. С накрика!
Все замолкли, и негромкий, бархатно приятный голос запел песню. В конце третьей строфы, враз с окончанием последнего звука, двадцать голосов дружно вскрикнули: «Уууу! Идет! Разом! Навались, детки!..» Но, несмотря на дружные усилия, плетень мало тронулся, и в установившемся молчании слышалось тяжелое пыхтенье.
– Эй вы, шестой роты! Черти, дьяволы! Подсоби… тоже мы пригодимся.
Шестой роты человек двадцать, шедшие в деревню, присоединились к тащившим; и плетень, саженей в пять длины и в сажень ширины, изогнувшись, надавя и режа плечи пыхтевших солдат, двинулся вперед по улице деревни.
– Иди, что ли… Падай, эка… Чего стал? То то… Веселые, безобразные ругательства не замолкали.
– Вы чего? – вдруг послышался начальственный голос солдата, набежавшего на несущих.
– Господа тут; в избе сам анарал, а вы, черти, дьяволы, матершинники. Я вас! – крикнул фельдфебель и с размаху ударил в спину первого подвернувшегося солдата. – Разве тихо нельзя?
Солдаты замолкли. Солдат, которого ударил фельдфебель, стал, покряхтывая, обтирать лицо, которое он в кровь разодрал, наткнувшись на плетень.
– Вишь, черт, дерется как! Аж всю морду раскровянил, – сказал он робким шепотом, когда отошел фельдфебель.
– Али не любишь? – сказал смеющийся голос; и, умеряя звуки голосов, солдаты пошли дальше. Выбравшись за деревню, они опять заговорили так же громко, пересыпая разговор теми же бесцельными ругательствами.
В избе, мимо которой проходили солдаты, собралось высшее начальство, и за чаем шел оживленный разговор о прошедшем дне и предполагаемых маневрах будущего. Предполагалось сделать фланговый марш влево, отрезать вице короля и захватить его.