Гион

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Координаты: 35°00′11″ с. ш. 135°46′34″ в. д. / 35.003° с. ш. 135.776° в. д. / 35.003; 135.776 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=35.003&mlon=135.776&zoom=14 (O)] (Я)

Гион (祇園) — район японского города Киото, появившийся в Средние века для удовлетворения нужд паломников к святилищу Ясака. Однако сейчас Гион — самый известный район проживания и работы гейш.

Сами гейши гиона называют себя гэйко. Слово «гейша» означает человека любого пола, занимающегося искусством, а гэйко — это именно женщина.

В Гионе расположены два ханамати — района проживания и работы гейш: Гион-кобу (祇園甲部) и Гион-хигаси (祇園東). Уже много лет подряд число гейш постоянно сокращается (однако в последнее время ситуация, кажется, улучшилась), но Гион остаётся самым известным и консервативным местом, где можно увидеть традиционную культуру почти без изменений.

Часть района объявлена национальным достоянием, и недавно в Киото закончилась разработка плана по восстановлению традиционного облика Гиона. Согласно плану, всё не отвечающее традиционной атмосфере, будет помещено под землю, для сохранения древней красоты Гиона.

В Гионе всё ещё много старинных домов (маття), часть из которых являются знаменитыми «чайными домиками» — о-тяя. Всё это — места, где высшие слои общества, от самураев старого Киото до современных бизнесменов, отдыхали и развлекались в обществе гейш.

Внутри о-тяя находится закрытый мир. Здесь среди вечерних развлечений можно встретить коктейли, беседы, игры, традиционные песни и танцы. И в наше время по улицам Гиона гэйко и их ученицы майко в парадных кимоно всё так же вечерами спешат на работу — в один из о-тяя.

Существует распространённое, но неправильное мнение, что Гион — это «район красных фонарей». Но Гион — район гейш, а гейши — не проститутки. В Киото находится район Симабара, где и располагаются «красные фонари».

Гэйко каждый год выступают с танцевальными представлениями, самое популярное из которых — Мияко одори, «Танцы старой столицы». Оно проводится в апреле, пору цветения сакуры. Зрители из Японии и со всего света посещают различные представления, цена за один билет может быть как «низкой» — около $ 15 за место на циновке татами на полу, и до забронированных мест, с небольшой чайной церемонией перед представлением за $ 40.



См. также

Напишите отзыв о статье "Гион"

Ссылки

  • Гейши возвращаются! news.leit.ru/archives/2712


Отрывок, характеризующий Гион

– Да, рассказов, – громко заговорил Ростов, вдруг сделавшимися бешеными глазами глядя то на Бориса, то на Болконского, – да, рассказов много, но наши рассказы – рассказы тех, которые были в самом огне неприятеля, наши рассказы имеют вес, а не рассказы тех штабных молодчиков, которые получают награды, ничего не делая.
– К которым, вы предполагаете, что я принадлежу? – спокойно и особенно приятно улыбаясь, проговорил князь Андрей.
Странное чувство озлобления и вместе с тем уважения к спокойствию этой фигуры соединялось в это время в душе Ростова.
– Я говорю не про вас, – сказал он, – я вас не знаю и, признаюсь, не желаю знать. Я говорю вообще про штабных.
– А я вам вот что скажу, – с спокойною властию в голосе перебил его князь Андрей. – Вы хотите оскорбить меня, и я готов согласиться с вами, что это очень легко сделать, ежели вы не будете иметь достаточного уважения к самому себе; но согласитесь, что и время и место весьма дурно для этого выбраны. На днях всем нам придется быть на большой, более серьезной дуэли, а кроме того, Друбецкой, который говорит, что он ваш старый приятель, нисколько не виноват в том, что моя физиономия имела несчастие вам не понравиться. Впрочем, – сказал он, вставая, – вы знаете мою фамилию и знаете, где найти меня; но не забудьте, – прибавил он, – что я не считаю нисколько ни себя, ни вас оскорбленным, и мой совет, как человека старше вас, оставить это дело без последствий. Так в пятницу, после смотра, я жду вас, Друбецкой; до свидания, – заключил князь Андрей и вышел, поклонившись обоим.
Ростов вспомнил то, что ему надо было ответить, только тогда, когда он уже вышел. И еще более был он сердит за то, что забыл сказать это. Ростов сейчас же велел подать свою лошадь и, сухо простившись с Борисом, поехал к себе. Ехать ли ему завтра в главную квартиру и вызвать этого ломающегося адъютанта или, в самом деле, оставить это дело так? был вопрос, который мучил его всю дорогу. То он с злобой думал о том, с каким бы удовольствием он увидал испуг этого маленького, слабого и гордого человечка под его пистолетом, то он с удивлением чувствовал, что из всех людей, которых он знал, никого бы он столько не желал иметь своим другом, как этого ненавидимого им адъютантика.


На другой день свидания Бориса с Ростовым был смотр австрийских и русских войск, как свежих, пришедших из России, так и тех, которые вернулись из похода с Кутузовым. Оба императора, русский с наследником цесаревичем и австрийский с эрцгерцогом, делали этот смотр союзной 80 титысячной армии.
С раннего утра начали двигаться щегольски вычищенные и убранные войска, выстраиваясь на поле перед крепостью. То двигались тысячи ног и штыков с развевавшимися знаменами и по команде офицеров останавливались, заворачивались и строились в интервалах, обходя другие такие же массы пехоты в других мундирах; то мерным топотом и бряцанием звучала нарядная кавалерия в синих, красных, зеленых шитых мундирах с расшитыми музыкантами впереди, на вороных, рыжих, серых лошадях; то, растягиваясь с своим медным звуком подрагивающих на лафетах, вычищенных, блестящих пушек и с своим запахом пальников, ползла между пехотой и кавалерией артиллерия и расставлялась на назначенных местах. Не только генералы в полной парадной форме, с перетянутыми донельзя толстыми и тонкими талиями и красневшими, подпертыми воротниками, шеями, в шарфах и всех орденах; не только припомаженные, расфранченные офицеры, но каждый солдат, – с свежим, вымытым и выбритым лицом и до последней возможности блеска вычищенной аммуницией, каждая лошадь, выхоленная так, что, как атлас, светилась на ней шерсть и волосок к волоску лежала примоченная гривка, – все чувствовали, что совершается что то нешуточное, значительное и торжественное. Каждый генерал и солдат чувствовали свое ничтожество, сознавая себя песчинкой в этом море людей, и вместе чувствовали свое могущество, сознавая себя частью этого огромного целого.