Гиперболоид инженера Гарина

Гиперболоид инженера Гарина
Автор:	А. Н. Толстой
Жанр:	научная фантастика
Язык оригинала:	русский
Оригинал издан:	1927 год
Носитель:	книга

«Гиперболо́ид инженера Га́рина» — фантастический роман А. Н. Толстого, завершённый к 1927 году.

А. Н. Толстой так описывал происхождение идеи гиперболоида:

Когда писал «Гиперболоид инженера Гарина» (старый знакомый, Оленин, рассказал мне действительную историю постройки такого двойного гиперболоида; инженер, сделавший это открытие, погиб в 1918 году в Сибири), — пришлось ознакомиться с новейшими теориями молекулярной физики. Много помог мне академик П. П. Лазарев. Много лет я веду записные книжки, но записываю мало, главным образом — факты.

Действительно, в одной из записных книжек Толстого присутствуют пометки начала 20-х годов:

Оленин П. В. Концентрация света, химических лучей. Луч — волос. Ультрафиолет[овый] луч — вместо электрич[еского] провода. Бурение скал. Бурение земли. Лаборатория на острове в Ти[хом] океане. Владычество над миром. Начало — тундра. Ледовит[ый] океан. Комната элект[рической] спайки. Все жёлтое. Шамонит — чистый углерод. Удельный вес земли 8, оболочка земли 3. В центре земли — платина, золото, уран, торий, цирконий. Оливиновый пояс: железо, оливин, никель (метеориты). Постройка прибора из парафина. Обложили серебряной фольгой. Гальванопластика медью. Бурение земли. Охлаждение жидким воздухом. Подъём электромоторными вагонетками. Игра на бирже на понижение. Взрыв мостов. Взрыв фабрик.

По словам автора первая часть романа — авантюрная, вторая — героическая, а третья — утопическая.

Главные персонажи

• Пётр Петрович Гарин (также известный как Пьянков-Питкевич и Пьер Гарри) — русский инженер, создатель гиперболоида, одержимый идеей мирового господства, на короткое время диктатор США.
• Зоя Монроз (известная также как мадам Ламоль) — русская балерина, позже белоэмигрантка, куртизанка, авантюристка, в конечном счёте подруга жизни Гарина.
• Василий Витальевич Шельга — сотрудник Петроградского уголовного розыска, агент Советской России, организатор пролетарских революций.
• Роллинг — американский «химический король» (прошедший путь от рядового сотрудника лаборатории), один из самых богатых и влиятельных людей мира, конкурент Гарина (в том числе за обладание Зоей).
• Янсен — норвежский капитан яхты Роллинга «Аризона», дамой сердца которого выступает также Зоя. Умер от пулевого ранения в живот на борту «Аризоны», устраивая побег Зои от восставших на Золотом острове.
• Николай Христофорович Манцев — русский учёный-геолог, предпринявший и доведший до конца многолетнюю героическую экспедицию, которая предоставила Гарину теоретическую базу для его авантюры. Погиб, сорвавшись с дирижабля, пытаясь улететь из тайги на Золотой остров. Прототипом Манцева послужил геолог Николай Урванцев, который в начале 1920-х годов открыл и разведал в течение нескольких сезонов Норильское месторождение медно-никелевых руд. Работы Урванцева велись в условиях, близких к описываемым в романе.
• Иван Гусев — русский мальчик, юный участник экспедиции Манцева, одно время использован Гариным для поиска Манцева, впоследствии сражался на стороне Шельги, вступил в поединок на гиперболоидах с Зоей Монроз и погиб, прожжённый лучом насквозь.
• Двойники Гарина:
  • Иван Алексеевич Савельев — инженер-химик, убит сообщником Тыклинского;
  • Виктор Ленуар — химик, убит Гастоном «Утиным носом» Леклерком;
  • Барон Корф — белоэмигрант, арестован в США восставшими.

Краткое содержание

Русский инженер Пётр Гарин, воспользовавшись разработками своего учителя Манцева, пропавшего впоследствии с экспедицией в сибирской тайге, создаёт «гиперболоид» — аппарат, испускающий тепловой луч огромной мощности, способный разрушить любые преграды (в настоящем известен как лазер).

Гарин привлекает на свою сторону американского промышленника и финансиста, миллионера Роллинга, с помощью своего аппарата уничтожив заводы его немецких конкурентов. На средства Роллинга Гарин захватывает необитаемый остров в Тихом океане, где с помощью гиперболоида начинает добычу золота из ранее недосягаемых недр Земли. Получив доступ к неограниченным запасам золота, Гарин подрывает золотой паритет, чем вызывает в капиталистическом мире тяжелейший финансовый кризис, благодаря которому скупает промышленность США и становится диктатором под именем Пьер Гарри. Но вскоре его диктатура рушится в результате захвата гиперболоида группой революционеров, возглавляемых советским агентом, сотрудником уголовного розыска Шельгой, а затем всеобщего восстания рабочих.

Редакции и публикации романа

Первая книга романа «Угольные пирамидки» была опубликована в 1925 году журнале «Красная новь» (№ 7—9), в этом же журнале в 1926 году была опубликована вторая книга «Оливиновый пояс» (№ 4—9), а в 1927 году в том же журнале (№ 2, февраль) была опубликована другая концовка романа — «Гарин-диктатор» с подзаголовком «Новый вариант конца романа „Гиперболоид инженера Гарина“». Второй вариант оканчивался встречей на «Аризоне» Гарина, сбежавшего из Вашингтона с Зоей, только что похоронившей Янсена. Последняя фраза второго варианта осталась той же, что и в первом варианте. Первая книга заканчивалась сценой расправы Гарина с шайкой Гастона, вторая — смертью мадам Ламоль во время бегства с капитаном Янсеном от восставших на Золотом острове. В финальном абзаце говорилось:

Узнав о захвате Золотого острова Ревкомом, разъярённая толпа ворвалась в Вашингтоне в Белый дом, ища растерзать Пьера Гарри, но его не могли найти. Он исчез. Этим заканчивается одна из необычайных авантюр инженера Гарина.

В журнале роман печатался с подзаголовком «Роман в трёх книгах», но третья книга так и не была написана, хотя сохранился план романа, составленный Толстым в июле 1924 года для заявки в Госкомиздат. В начале плана говорится:

Время действия — около 1930 года. Роман развёртывается на фоне кануна Второй мировой войны. С середины романа — происходит воздушно-химическая война. В конце — европейская революция.

Далее в плане идёт перечень действующих лиц, которые вошли в роман, за исключением сыщика Кера, работающего на Роллинга (роль этого персонажа автор потом распределил между Семёновым и Тыклинским). Гастон «Утиный Нос» назван в плане Мишелем. Но сюжет романа существенно отличается от намеченного плана. В нём изменена не только роль Хлынова (по плану должен был быть первоначально помощником Гарина, изготовляющим для него пирамидки, затем его противником), но и многое другое. По плану — в первой части после убийства двойников Гарина в Москве и в Париже действие снова переносится в Москву, где Хлынов в контакте с Гариным готовит пирамидки (термитные шашки, составляющие заряд гиперболоида, которые сгорают без сажи и дают огромный выброс тепла). Зоя и Кер охотятся за Гариным. Шельга входит в соглашение с Хлыновым. Гарин уничтожает агентов уголовного розыска, пытающихся окружить дом, где он скрывается, и похищает Зою. Не вошёл в роман и намеченный планом рассказ о деятельности Хлынова и немецкого учёного Херца по строительству огромных химических заводов по производству удобрений в России и похищении Гариным обоих учёных.

В первой редакции Гарин собирался, пользуясь радием, создать орудия:

… Радиевая руда, привезенная четырьмя воздушными кораблями на остров, немедленно была пущена в обработку. Теперь Гарин, не нуждаясь в деньгах, по-иному смотрел на то, что в руках у него находилось небывалое количество радия. Пользуясь одним из его свойств, — делать воздух электропроводным, — он задумал электрические орудия-истребители, перед которыми разрушительная сила гиперболоида показалась бы игрушкой…

… Инженер Чермак проектировал по заданию Гарина радио-водородный двигатель для самолета. Двигатель должен был брать энергию (топливо) из воздуха. Принципом его было свойство азота разлагаться на гелий и водород при бомбардировке альфа-частицами. Весь двигатель, в сто лошадиных сил, предполагалось уместить в сигарной коробке…

В 1934 году была сделана новая редакция с сокращением глав, часть глав была опущена, изменилась стилистика.

В 1936 году для издания в Детгизе роман был переработан для детей, из него были убраны «взрослые эпизоды».

В 1937 году роман был снова переработан, были включены новые главы (об учении Ивана Гусева, о смерти мальчика, об убийстве Гариным своего секретаря, о двойнике диктатора и заключительная глава, содержащая новый финал романа). В этой же редакции изменена сцена, когда Гарин посылал дирижабли в тайгу за добытыми Манцевым огромными количествами радия, чтобы построить новое, ещё более страшное оружие. В этой же редакции изменена история Роллинга (до этой редакции Роллинг кончал жизнь самоубийством после потопления Гариным американской эскадры). Были убраны многочисленные научные термины, содержащиеся в романе.

В редакции 1939 года были восстановлены пропущенные места и сделаны стилистические исправления. Из последнего варианта определённо следует, что все идеи Гарина украдены им у Манцева.

Экранизации

• 1965 — «Гиперболоид инженера Гарина», режиссёр Александр Гинцбург.
• 1973 — «Крах инженера Гарина».

Интересные факты

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

• Так называемый «тепловой луч» использовался в романе «Война миров», написанном Гербертом Уэллсом в 1897 году.
• Более правильное название устройства Гарина — параболоид. Толстой знал об этом, однако выбрал слово «гиперболоид» из-за более внушительного звучания. Вогнутое зеркало гиперболической формы в действительности рассеивает, а не фокусирует свет; и поэтому для данного оружия непригодно. Однако в устройстве Гарина использовались два гиперболических зеркала — главное вогнутое и малое выпуклое. Это похоже на систему телескопа Ричи — Кретьена, которая была предложена в 1924 году: она включает в себя два гиперболических зеркала и используется сейчас в большинстве крупных телескопов и в резонаторах мощных лазеров.
• Описанный в романе взрыв химического завода «Анилиновой компании» в Германии основан на реальном событии, имевшем место 21 сентября 1921 года на анилиновом заводе компании BASF в городе Оппау близ Мангейма (как и в романе, на реке Рейн), где попытка разбить глыбу слежавшихся минеральных удобрений небольшим взрывом повлекла детонацию нескольких сотен тонн аммиачной селитры, разрушившую весь городок и погубившую 560 человек. Если судить по первым буквам городков, лежащих в непосредственной близости от взорванных Гариным заводов, то, вероятно, «Н…» — это Нойвид, а «К…» — Кобленц.
• События романа начинаются в «192…» году; и из текста следует, что это 1921 год: Ваня Гусев говорит, что Манцев в экспедиции уже 6 лет, при этом известно, что отбыл он в 1915 году. Некоторая лексика романа (например, «зимогор», «дом терпимости», «дредноут», «москательная лавка», «мыза», а также «кот» в значении «сутенёр» и обращение «дядя») характерна скорее для первых лет после революции, чем для второй половины 1920-х годов. В 1921 году Тарашкин, друг Шельги, не мог быть спартаковцем: первые спортивные объединения подобного рода возникают лишь в 1925—1926 годах, а само название «Спартак» появилось в 1935 году. Реклама «Citroën» появилась на Эйфелевой башне (как её видят герои в одном из эпизодов) только в 1925 году. Таким образом, Толстой, с учётом неоднократных переработок романа, не обошёлся без анахронизмов.
• Яхта «Бибигонда» на которой Гарин бежал из России, существовала и действительно славилась своей быстроходностью — она была первой яхтой в Ленинграде с бермудским парусным вооружением, тогда он назывался «Маркони».
• После открытия советскими физиками Басовым и Прохоровым квантового генератора, академик Л. Арцимович, выступая на всесоюзном совещании научных работников, сказал: «Для любителей научной фантастики я хочу заметить, что игольчатые пучки атомных радиостанций представляют собой своеобразную реализацию идей „гиперболоида инженера Гарина“».
• Необитаемый остров Хендерсон (по указанным в романе координатам находится коралловый атолл Оэно, однако описание больше подходит соседнему острову Хендерсон) в южной части Тихого океана, в романе стал «Золотым островом», на котором Гарин построил шахту, добывающую золото из Оливинового пояса, башню с большим гиперболоидом и свой дворец.
• Коралловый атолл, на котором после кораблекрушения оказались Гарин и Зоя, может быть островом Оэно, расположенным в 250 км западнее острова Хендерсон.
• А. Н. Толстой допустил в произведении астрономическую ошибку («Полная луна взошла перед рассветом», глава 62): Луна в полнолунии противостоит Солнцу и в момент рассвета заходит.
• В начале главы 98 говорится о том, что было семь чудес света, а народная память донесла до нас только три, воспоминание об остальных погружено на дно Атлантического океана. На самом деле это тоже ошибка, все семь чудес света хорошо известны, и ни одно из них никогда не погружалось на дно Атлантики.
• В эпизоде с атакой американского флота на «Золотой остров», автор называет участвующие в ней боевые корабли «линейными крейсерами». В действительности, в составе американского флота кораблей такого класса не было: из шести линейных крейсеров проекта «Лексингтон», строившихся для ВМС США, два были достроены как авианосцы, остальные — списаны недостроенными в 1922 году, согласно условиям Вашингтонского соглашения.
• Название отравляющего газа «Чёрный Крест», которым Гарин атаковал эскадру, происходит от способа маркировки химических боеприпасов в Первую Мировую войну. Так, снаряды, снаряженные кожно-нарывными отравляющими веществами (иприт, люизит) маркировались жёлтым крестом; удушающими (фосген и его смеси) — зелёным; слезоточивыми (бромацетон, хлорацетофенон) — белым; раздражающими (дифенилхлорарсин, адамсит) — синим. Позднее название отравляющего газа «Чёрный Крест» заимствовал М. Булгаков; он использовал его в пьесе «Адам и Ева».

О реальности схемы гиперболоида

Схема гиперболоида, несмотря на внешнюю логичность и исполнимость, в действительности — пример теоретически необоснованной фантазии. Это показал в 1944 году профессор Г. Слюсарев в книге «О возможном и невозможном в оптике», заметив, что Толстой пренебрёг законами оптики и термодинамики. В частности:

• независимо от конструкции, в силу первого начала термодинамики, мощность «теплового луча» ограничена выделяемой при сгорании термических элементов энергией. Даже прикидочный расчёт показывает, что для большинства описанных в романе применений (мгновенное разрезание толстых стальных предметов, плавка горных пород) потребуется почти мгновенно сжечь нереально большое количество топлива;
• малое зеркало гиперболоида, находящееся в фокусе большого зеркала, где собирается вся энергия аппарата и формируется луч, должно иметь близкий к единице коэффициент отражения тепловых лучей и сверхвысокую температуру плавления, в противном случае оно мгновенно расплавится. Материала с подобными характеристиками не существует;
• в силу чисто оптических эффектов тепловой луч будет неизбежно рассеиваться, поэтому даже при идеально точном изготовлении аппарата и применении описанных в романе фантастических материалов (тугоплавкий «шамонит», из которого изготовлено малое зеркало гиперболоида, и полностью сгорающие термитные «свечи») луч гиперболоида мог бы быть эффективен на расстояниях не более нескольких десятков метров.

Хотя гиперболоид Гарина иногда называют предвестником идеи созданного в 1960 году лазера — квантового генератора оптического диапазона, луч которого на первый взгляд похож на «лучевой шнур» гиперболоида, в действительности здесь имеет место лишь чисто внешнее сходство. Физические принципы работы лазера совершенно иные, в частности, при некоторых условиях (высокая интенсивность, гауссовый профиль луча), лазер обладает способностью к самофокусировке в воздухе за счет эффектов нелинейной оптики; гиперболоид же является классическим оптическим устройством, луч которого, как говорилось выше, неизбежно должен рассеиваться.

В апреле 2014 года изобретатель лазера, нобелевский лауреат Чарльз Таунс в интервью журналистке Энни Джейкобсен сообщил, что на создание лазера его вдохновил прочитанный роман А. Н. Толстого (английский перевод — «The Garin Death Ray», публиковался в 1936 и 1955 годах).

Влияние на культуру и искусство

• Группа «Кино» первоначально называлась «Гарин и Гиперболоиды».
• У группы «Пикник» в альбоме «Железные мантры» есть песня под названием «Гиперболоид».
• У эстонской панк-рок группы Vennaskond (рус. братство) один из главных хитов называется «Insener Garini hüperboloid» («Гиперболоид инженера Гарина»).

См. также

• Лучи смерти

Ссылки

• [az.lib.ru/t/tolstoj_a_n/text_0180.shtml Гиперболоид инженера Гарина] в библиотеке Максима Мошкова.
• [www.testpilot.ru/espace/bibl/fant/tolstoy/giper/rets.html Размышления о гиперболоидах].
• Федоров А. В. [edu.of.ru/attach/17/260025.pdf «Гиперболоид инженера Гарина»: роман и его экранизации (2013)]

Отрывок, характеризующий Гиперболоид инженера Гарина

– Это мне всё равно, – сказал он, – мне только интересно знать, убьешь ты, или дашь мне эту десятку.
Долохов серьезно стал метать. О, как ненавидел Ростов в эту минуту эти руки, красноватые с короткими пальцами и с волосами, видневшимися из под рубашки, имевшие его в своей власти… Десятка была дана.
– За вами 43 тысячи, граф, – сказал Долохов и потягиваясь встал из за стола. – А устаешь однако так долго сидеть, – сказал он.
– Да, и я тоже устал, – сказал Ростов.
Долохов, как будто напоминая ему, что ему неприлично было шутить, перебил его: Когда прикажете получить деньги, граф?
Ростов вспыхнув, вызвал Долохова в другую комнату.
– Я не могу вдруг заплатить всё, ты возьмешь вексель, – сказал он.
– Послушай, Ростов, – сказал Долохов, ясно улыбаясь и глядя в глаза Николаю, – ты знаешь поговорку: «Счастлив в любви, несчастлив в картах». Кузина твоя влюблена в тебя. Я знаю.
«О! это ужасно чувствовать себя так во власти этого человека», – думал Ростов. Ростов понимал, какой удар он нанесет отцу, матери объявлением этого проигрыша; он понимал, какое бы было счастье избавиться от всего этого, и понимал, что Долохов знает, что может избавить его от этого стыда и горя, и теперь хочет еще играть с ним, как кошка с мышью.
– Твоя кузина… – хотел сказать Долохов; но Николай перебил его.
– Моя кузина тут ни при чем, и о ней говорить нечего! – крикнул он с бешенством.
– Так когда получить? – спросил Долохов.
– Завтра, – сказал Ростов, и вышел из комнаты.


Сказать «завтра» и выдержать тон приличия было не трудно; но приехать одному домой, увидать сестер, брата, мать, отца, признаваться и просить денег, на которые не имеешь права после данного честного слова, было ужасно.
Дома еще не спали. Молодежь дома Ростовых, воротившись из театра, поужинав, сидела у клавикорд. Как только Николай вошел в залу, его охватила та любовная, поэтическая атмосфера, которая царствовала в эту зиму в их доме и которая теперь, после предложения Долохова и бала Иогеля, казалось, еще более сгустилась, как воздух перед грозой, над Соней и Наташей. Соня и Наташа в голубых платьях, в которых они были в театре, хорошенькие и знающие это, счастливые, улыбаясь, стояли у клавикорд. Вера с Шиншиным играла в шахматы в гостиной. Старая графиня, ожидая сына и мужа, раскладывала пасьянс с старушкой дворянкой, жившей у них в доме. Денисов с блестящими глазами и взъерошенными волосами сидел, откинув ножку назад, у клавикорд, и хлопая по ним своими коротенькими пальцами, брал аккорды, и закатывая глаза, своим маленьким, хриплым, но верным голосом, пел сочиненное им стихотворение «Волшебница», к которому он пытался найти музыку.
Волшебница, скажи, какая сила
Влечет меня к покинутым струнам;
Какой огонь ты в сердце заронила,
Какой восторг разлился по перстам!
Пел он страстным голосом, блестя на испуганную и счастливую Наташу своими агатовыми, черными глазами.
– Прекрасно! отлично! – кричала Наташа. – Еще другой куплет, – говорила она, не замечая Николая.
«У них всё то же» – подумал Николай, заглядывая в гостиную, где он увидал Веру и мать с старушкой.
– А! вот и Николенька! – Наташа подбежала к нему.
– Папенька дома? – спросил он.
– Как я рада, что ты приехал! – не отвечая, сказала Наташа, – нам так весело. Василий Дмитрич остался для меня еще день, ты знаешь?
– Нет, еще не приезжал папа, – сказала Соня.
– Коко, ты приехал, поди ко мне, дружок! – сказал голос графини из гостиной. Николай подошел к матери, поцеловал ее руку и, молча подсев к ее столу, стал смотреть на ее руки, раскладывавшие карты. Из залы всё слышались смех и веселые голоса, уговаривавшие Наташу.
– Ну, хорошо, хорошо, – закричал Денисов, – теперь нечего отговариваться, за вами barcarolla, умоляю вас.
Графиня оглянулась на молчаливого сына.
– Что с тобой? – спросила мать у Николая.
– Ах, ничего, – сказал он, как будто ему уже надоел этот всё один и тот же вопрос.
– Папенька скоро приедет?
– Я думаю.
«У них всё то же. Они ничего не знают! Куда мне деваться?», подумал Николай и пошел опять в залу, где стояли клавикорды.
Соня сидела за клавикордами и играла прелюдию той баркароллы, которую особенно любил Денисов. Наташа собиралась петь. Денисов восторженными глазами смотрел на нее.
Николай стал ходить взад и вперед по комнате.
«И вот охота заставлять ее петь? – что она может петь? И ничего тут нет веселого», думал Николай.
Соня взяла первый аккорд прелюдии.
«Боже мой, я погибший, я бесчестный человек. Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всё равно, пускай поют!»
Николай мрачно, продолжая ходить по комнате, взглядывал на Денисова и девочек, избегая их взглядов.
«Николенька, что с вами?» – спросил взгляд Сони, устремленный на него. Она тотчас увидала, что что нибудь случилось с ним.
Николай отвернулся от нее. Наташа с своею чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой так было весело в ту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает с молодыми людьми) нарочно обманула себя. Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому горю, почувствовала она, и сказала себе:
«Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я». Ну, Соня, – сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Приподняв голову, опустив безжизненно повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась по середине комнаты и остановилась.
«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.
«Что ж это такое? – подумал Николай, услыхав ее голос и широко раскрывая глаза. – Что с ней сделалось? Как она поет нынче?» – подумал он. И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы, и всё в мире сделалось разделенным на три темпа: «Oh mio crudele affetto… [О моя жестокая любовь…] Раз, два, три… раз, два… три… раз… Oh mio crudele affetto… Раз, два, три… раз. Эх, жизнь наша дурацкая! – думал Николай. Всё это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь – всё это вздор… а вот оно настоящее… Hy, Наташа, ну, голубчик! ну матушка!… как она этот si возьмет? взяла! слава Богу!» – и он, сам не замечая того, что он поет, чтобы усилить этот si, взял втору в терцию высокой ноты. «Боже мой! как хорошо! Неужели это я взял? как счастливо!» подумал он.
О! как задрожала эта терция, и как тронулось что то лучшее, что было в душе Ростова. И это что то было независимо от всего в мире, и выше всего в мире. Какие тут проигрыши, и Долоховы, и честное слово!… Всё вздор! Можно зарезать, украсть и всё таки быть счастливым…


Давно уже Ростов не испытывал такого наслаждения от музыки, как в этот день. Но как только Наташа кончила свою баркароллу, действительность опять вспомнилась ему. Он, ничего не сказав, вышел и пошел вниз в свою комнату. Через четверть часа старый граф, веселый и довольный, приехал из клуба. Николай, услыхав его приезд, пошел к нему.
– Ну что, повеселился? – сказал Илья Андреич, радостно и гордо улыбаясь на своего сына. Николай хотел сказать, что «да», но не мог: он чуть было не зарыдал. Граф раскуривал трубку и не заметил состояния сына.
«Эх, неизбежно!» – подумал Николай в первый и последний раз. И вдруг самым небрежным тоном, таким, что он сам себе гадок казался, как будто он просил экипажа съездить в город, он сказал отцу.
– Папа, а я к вам за делом пришел. Я было и забыл. Мне денег нужно.
– Вот как, – сказал отец, находившийся в особенно веселом духе. – Я тебе говорил, что не достанет. Много ли?
– Очень много, – краснея и с глупой, небрежной улыбкой, которую он долго потом не мог себе простить, сказал Николай. – Я немного проиграл, т. е. много даже, очень много, 43 тысячи.
– Что? Кому?… Шутишь! – крикнул граф, вдруг апоплексически краснея шеей и затылком, как краснеют старые люди.
– Я обещал заплатить завтра, – сказал Николай.
– Ну!… – сказал старый граф, разводя руками и бессильно опустился на диван.
– Что же делать! С кем это не случалось! – сказал сын развязным, смелым тоном, тогда как в душе своей он считал себя негодяем, подлецом, который целой жизнью не мог искупить своего преступления. Ему хотелось бы целовать руки своего отца, на коленях просить его прощения, а он небрежным и даже грубым тоном говорил, что это со всяким случается.
Граф Илья Андреич опустил глаза, услыхав эти слова сына и заторопился, отыскивая что то.
– Да, да, – проговорил он, – трудно, я боюсь, трудно достать…с кем не бывало! да, с кем не бывало… – И граф мельком взглянул в лицо сыну и пошел вон из комнаты… Николай готовился на отпор, но никак не ожидал этого.
– Папенька! па…пенька! – закричал он ему вслед, рыдая; простите меня! – И, схватив руку отца, он прижался к ней губами и заплакал.

В то время, как отец объяснялся с сыном, у матери с дочерью происходило не менее важное объяснение. Наташа взволнованная прибежала к матери.
– Мама!… Мама!… он мне сделал…
– Что сделал?
– Сделал, сделал предложение. Мама! Мама! – кричала она. Графиня не верила своим ушам. Денисов сделал предложение. Кому? Этой крошечной девочке Наташе, которая еще недавно играла в куклы и теперь еще брала уроки.
– Наташа, полно, глупости! – сказала она, еще надеясь, что это была шутка.
– Ну вот, глупости! – Я вам дело говорю, – сердито сказала Наташа. – Я пришла спросить, что делать, а вы мне говорите: «глупости»…
Графиня пожала плечами.
– Ежели правда, что мосьё Денисов сделал тебе предложение, то скажи ему, что он дурак, вот и всё.
– Нет, он не дурак, – обиженно и серьезно сказала Наташа.
– Ну так что ж ты хочешь? Вы нынче ведь все влюблены. Ну, влюблена, так выходи за него замуж! – сердито смеясь, проговорила графиня. – С Богом!
– Нет, мама, я не влюблена в него, должно быть не влюблена в него.
– Ну, так так и скажи ему.
– Мама, вы сердитесь? Вы не сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата?
– Нет, да что же, мой друг? Хочешь, я пойду скажу ему, – сказала графиня, улыбаясь.
– Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, – прибавила она, отвечая на ее улыбку. – А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал.
– Ну всё таки надо отказать.
– Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый.
– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.

На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.



После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.
Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».