Гиперкаталектика

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Гиперкатале́ктика (от др.-греч. ὑπερκατάληκτος, содержащий лишнее количество слогов) — в метрическом и силлабо-тоническом стихосложении, понятие окончания стиха стопой, в состав которой включен дополнительный слог. Напр. гиперкаталектический дактилический диметр, —UU | —UU—, где второй дактиль увеличен на один долгий слог (—UU → —UU—). Понятие гиперкаталектики в известной мере условно, так как гиперкаталектический стих в большей степени принято рассматривать как каталектический большего размера, напр. гиперкаталектический дактилический диметр как каталектический дактилический триметр, —UU | —UU | —.



См. также

Напишите отзыв о статье "Гиперкаталектика"

Литература

  • Munk E. Die Metrik der Griechen und Römer. — Glogau, 1834.
  • Соболевский С. И. Древнегреческий язык. — М., 1948.
  • Гаспаров М. Л. Очерк истории европейского стиха. — М., 2003.
  • Цисык А. З., Шкурдюк И. А. Античная метрика. — Минск, 2004.

Отрывок, характеризующий Гиперкаталектика

«Je ne vous retiens plus, general, vous recevrez ma lettre», Балашев был уверен, что Наполеон уже не только не пожелает его видеть, но постарается не видать его – оскорбленного посла и, главное, свидетеля его непристойной горячности. Но, к удивлению своему, Балашев через Дюрока получил в этот день приглашение к столу императора.
На обеде были Бессьер, Коленкур и Бертье. Наполеон встретил Балашева с веселым и ласковым видом. Не только не было в нем выражения застенчивости или упрека себе за утреннюю вспышку, но он, напротив, старался ободрить Балашева. Видно было, что уже давно для Наполеона в его убеждении не существовало возможности ошибок и что в его понятии все то, что он делал, было хорошо не потому, что оно сходилось с представлением того, что хорошо и дурно, но потому, что он делал это.
Император был очень весел после своей верховой прогулки по Вильне, в которой толпы народа с восторгом встречали и провожали его. Во всех окнах улиц, по которым он проезжал, были выставлены ковры, знамена, вензеля его, и польские дамы, приветствуя его, махали ему платками.
За обедом, посадив подле себя Балашева, он обращался с ним не только ласково, но обращался так, как будто он и Балашева считал в числе своих придворных, в числе тех людей, которые сочувствовали его планам и должны были радоваться его успехам. Между прочим разговором он заговорил о Москве и стал спрашивать Балашева о русской столице, не только как спрашивает любознательный путешественник о новом месте, которое он намеревается посетить, но как бы с убеждением, что Балашев, как русский, должен быть польщен этой любознательностью.