Гиппас из Метапонта
| Гиппас из Метапонта | |
| др.-греч. Ἵππασος ὁ Μεταποντῖνος | |
 | |
| Школа/традиция: | |
|---|---|
| Направление: |
Западная Философия |
| Период: | |
| Основные интересы: | |
| Значительные идеи: |
открытие существования несоизмеримых отрезков |
Ги́ппас из Метапо́нта (др.-греч. Ἵππασος ὁ Μεταποντῖνος, 574 г. — 522 г. до н. э.) — древнегреческий философ-пифагореец, математик, теоретик музыки. Ямвлих в сочинении «Об общей математической науке» сообщает о том, что математическая линия пифагорейской школы, возможно, ведёт своё начало не от самого Пифагора, а от Гиппаса.
Содержание
Жизнь и учение
Гиппасу приписывают открытие существования несоизмеримых отрезков[1][нет в источнике]К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан). При этом неизвестно, были ли это диагональ и сторона квадрата, или же диагональ и сторона правильного пятиугольника.
Легенда, передаваемая в разных вариантах позднейшими авторами, говорит о том, что Гиппас был не то убит, не то изгнан из пифагорейской школы, — опять же, или за то, что он распространил учение Пифагора в письменном виде, или за то, что он раскрыл для непосвящённых построение додекаэдра в сочинении «Об иррациональных линиях», или же за разглашение учения о несоизмеримости и иррациональности[1]. Достоверность этой легенды не поддаётся проверке.
Гиппас известен также как исследователь математических оснований музыки. Согласно одной точке зрения, экспериментируя с различной толщиной бронзовых дисков, он вывел основные консонансы. По другой (более распространённой) версии, открытие числовых отношений для консонансов принадлежит лично Пифагору. Боэций сообщает («Основы музыки» II, 19), что Гиппас (совместно с Евбулидом) к уже известным трём «простым» консонансам (кварте, квинте, октаве) добавил два «составных» (дуодециму и квинтдециму), а также построил иерархическую классификацию всех консонансов, отталкиваясь от соответствующих им числовых отношений[1].
Гиппас учил о том, что Вселенная одна, вечно движима и конечна; началом всего он полагал огонь. Он же считал, что душа состоит из огня[1]. Говорил, что время изменения Космоса определено, то есть допускал детерминизм.
Напишите отзыв о статье "Гиппас из Метапонта"
Примечания
Литература
- Жмудь Л.Я. Наука, философия и религия в раннем пифагореизме. СПб., 1994. — 376 с. — ISBN 5-86050-066-1.
- Фрагменты ранних греческих философов. Часть 1: От эпических космогоний до возникновения атомистики. Изд. А. В. Лебедев. М.: Наука, 1989. С. 151—155.
- Янков В. А. Гиппас и рождение геометрии величин. Историко-математические исследования, 5(40), 2000, с. 192—222.
- Янков В. А. Геометрия последователей Гиппаса. Историко-математические исследования, 6(41), 2001, с. 285—318.
- von Fritz M. K. Discovery of incommensurability by Hippasos of Metapontum. Annals of Mathematics, 46, 1945, p. 242—264.
- Junge G. Von Hippasus bis Philolaus, das Irrationale und die geometrischen Grundbegriffe. Classica et mediavealia, 19, 1958, p. 41-72.
Ссылки
- [iph.ras.ru/elib/0797.html «Гиппас из Метапонта»] — статья в Новой философской энциклопедии
- [scienceworld.wolfram.com/biography/Hippasus.html Hippasus of Metapontum]
- [plato.stanford.edu/entries/pythagoreanism/#hippasus Stanford Encyclopedia of Philosophy: Pythagoreanism] (раздел 3.3: Hippasus and Other Fifth-century Pythagoreans) (англ.)
| ||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Гиппас из Метапонта
– Какое же дело Сперанскому до военных уставов? – спросил князь Андрей.Кочубей, улыбнувшись, покачал головой, как бы удивляясь наивности Болконского.
– Мы с ним говорили про вас на днях, – продолжал Кочубей, – о ваших вольных хлебопашцах…
– Да, это вы, князь, отпустили своих мужиков? – сказал Екатерининский старик, презрительно обернувшись на Болконского.
– Маленькое именье ничего не приносило дохода, – отвечал Болконский, чтобы напрасно не раздражать старика, стараясь смягчить перед ним свой поступок.
– Vous craignez d'etre en retard, [Боитесь опоздать,] – сказал старик, глядя на Кочубея.
– Я одного не понимаю, – продолжал старик – кто будет землю пахать, коли им волю дать? Легко законы писать, а управлять трудно. Всё равно как теперь, я вас спрашиваю, граф, кто будет начальником палат, когда всем экзамены держать?
– Те, кто выдержат экзамены, я думаю, – отвечал Кочубей, закидывая ногу на ногу и оглядываясь.
– Вот у меня служит Пряничников, славный человек, золото человек, а ему 60 лет, разве он пойдет на экзамены?…
– Да, это затруднительно, понеже образование весьма мало распространено, но… – Граф Кочубей не договорил, он поднялся и, взяв за руку князя Андрея, пошел навстречу входящему высокому, лысому, белокурому человеку, лет сорока, с большим открытым лбом и необычайной, странной белизной продолговатого лица. На вошедшем был синий фрак, крест на шее и звезда на левой стороне груди. Это был Сперанский. Князь Андрей тотчас узнал его и в душе его что то дрогнуло, как это бывает в важные минуты жизни. Было ли это уважение, зависть, ожидание – он не знал. Вся фигура Сперанского имела особенный тип, по которому сейчас можно было узнать его. Ни у кого из того общества, в котором жил князь Андрей, он не видал этого спокойствия и самоуверенности неловких и тупых движений, ни у кого он не видал такого твердого и вместе мягкого взгляда полузакрытых и несколько влажных глаз, не видал такой твердости ничего незначащей улыбки, такого тонкого, ровного, тихого голоса, и, главное, такой нежной белизны лица и особенно рук, несколько широких, но необыкновенно пухлых, нежных и белых. Такую белизну и нежность лица князь Андрей видал только у солдат, долго пробывших в госпитале. Это был Сперанский, государственный секретарь, докладчик государя и спутник его в Эрфурте, где он не раз виделся и говорил с Наполеоном.
Сперанский не перебегал глазами с одного лица на другое, как это невольно делается при входе в большое общество, и не торопился говорить. Он говорил тихо, с уверенностью, что будут слушать его, и смотрел только на то лицо, с которым говорил.
Князь Андрей особенно внимательно следил за каждым словом и движением Сперанского. Как это бывает с людьми, особенно с теми, которые строго судят своих ближних, князь Андрей, встречаясь с новым лицом, особенно с таким, как Сперанский, которого он знал по репутации, всегда ждал найти в нем полное совершенство человеческих достоинств.
Сперанский сказал Кочубею, что жалеет о том, что не мог приехать раньше, потому что его задержали во дворце. Он не сказал, что его задержал государь. И эту аффектацию скромности заметил князь Андрей. Когда Кочубей назвал ему князя Андрея, Сперанский медленно перевел свои глаза на Болконского с той же улыбкой и молча стал смотреть на него.
– Я очень рад с вами познакомиться, я слышал о вас, как и все, – сказал он.
Кочубей сказал несколько слов о приеме, сделанном Болконскому Аракчеевым. Сперанский больше улыбнулся.
– Директором комиссии военных уставов мой хороший приятель – господин Магницкий, – сказал он, договаривая каждый слог и каждое слово, – и ежели вы того пожелаете, я могу свести вас с ним. (Он помолчал на точке.) Я надеюсь, что вы найдете в нем сочувствие и желание содействовать всему разумному.
Около Сперанского тотчас же составился кружок и тот старик, который говорил о своем чиновнике, Пряничникове, тоже с вопросом обратился к Сперанскому.
Князь Андрей, не вступая в разговор, наблюдал все движения Сперанского, этого человека, недавно ничтожного семинариста и теперь в руках своих, – этих белых, пухлых руках, имевшего судьбу России, как думал Болконский. Князя Андрея поразило необычайное, презрительное спокойствие, с которым Сперанский отвечал старику. Он, казалось, с неизмеримой высоты обращал к нему свое снисходительное слово. Когда старик стал говорить слишком громко, Сперанский улыбнулся и сказал, что он не может судить о выгоде или невыгоде того, что угодно было государю.
