Гиппиус, Дмитрий Иванович

Дмитрий Иванович Гиппиус
Род деятельности:	юрист и переводчик; статский советник
Дата рождения:	2 марта 1812(1812-03-02)
Место рождения:	Москва
Подданство:	Российская империя Российская империя
Дата смерти:	14 июня 1893(1893-06-14) (81 год)
Место смерти:	Москва
Отец:	Иван Богданович Гиппиус
Супруга:	Мария Васильевна Попова 1818—1895)
Дети:	Александр (1839—1862) и Екатерина (в замужестве графиня Рошфор; 1843—1868)

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Дмитрий (Дитрих) Иванович Гиппиус (1812—1893) — российский юрист и переводчик балтийско-немецкого происхождения; статский советник.

Биография

Дмитрий Гиппиус родился 2 марта 1812 года в городе Москве в лютеранской семье московского (первоначально нарвского) купца Ивана Богдановича Гиппиуса. Получив прекрасное домашнее образование, он в 1829 году поступил в Московский университет на отделение нравственно-политических наук и 13 декабря 1833 года окончил его со степенью кандидата.

11 ноября 1835 года он был определен на службу в Московский главный архив Министерства иностранных дел Российской империи на должность второго переводчика для европейских языков.

10 ноября 1843 года был назначен первым переводчиком и награждён 14 апреля 1845 года чином коллежского асессора.

30 апреля 1846 году был уволен согласно собственному прошению от службы (но по автобиографическому его показанию в «Альбоме» Mихаила Ивановича Семевского служил в архиве до 1856 года).

Д. И. Гиппиус знал латинский, французский, немецкий и английский языки и был хорошо знаком с техническими терминами русского, английского и французского судопроизводства, поэтому он в течение своей службы в архиве неоднократно направлялся в командировки по требованию различных присутственных мест для допроса иностранцев по следственным делам.

По поручению директора архива князя Михаила Александровича Оболенского он написал для предполагавшегося к изданию сборника «Архив исторических сведений» несколько оригинальных статей и поправлял переводы, изготовленные другими, менее опытными в языках, чиновниками, а также перевел с английского языка «Записки княгини Дашковой» и сочинение Флетчера «О государстве Русском». Перевод сочинения Флетчера, причинивший потом много неприятностей напечатавшему его Московскому обществу истории и древностей Российских, был окончен Гиппиусом в феврале 1845 года.

Кроме этого, Д. Гиппиус перевел с немецкого языка сочинение профессора Дерптского университета Иоганна Филиппа Густава фон Эверса «Древнейшее право руссов» (для М. П. Погодина) и с английского, в 1833 году, сочинение Мак-Кюлоха «О началах, успехах, особенных предметах и важности политической "экономии"» (перевод этот издан (и его же курс политической экономии (остался в рукописи).

С 1850 по 1866 год Гиппиус был почётным членом Московского совета детских приютов и дослужился до чина статского советника. Издатель «Русской старины» М. И. Семевский, посетивший его в Москве в 1888 году, назвал Гиппиуса «одним из искуснейших юристов старой дореформенной Москвы».

Дмитрий Иванович Гиппиус умер 14 июня 1893 года и был погребен в родном городе на Пятницком кладбище напротив могилы Грановского.

Он был женат на дочери московского купца Марии Васильевне Поповой (22 ноября 1818 — 20 августа 1895) и имел двух детей, умерших раньше его: Александра (1839—1862) и Екатерину (1843—1868), в замужестве графиню Рошфор.

Литература

• Белокуров С. А., «Дело Флетчера», 8—11 («Чтения общества истории и древностей российских» 1910 год);
• «Знакомые. Альбом М. И. Семевского», 188;
• «Родословная книга дворянства Московской губернии», I, 352;
• «Русская старина» 1859 год, т. II, 239, 240.

Ссылки

• [ru.rodovid.org/wk/Запись:665191 Дмитрий (Дитрих) Иванович Гиппиус]

Отрывок, характеризующий Гиппиус, Дмитрий Иванович

– Эй, кто там? Войдите, войди! Что новенького? – окликнул их фельдмаршал.
Пока лакей зажигал свечу, Толь рассказывал содержание известий.
– Кто привез? – спросил Кутузов с лицом, поразившим Толя, когда загорелась свеча, своей холодной строгостью.
– Не может быть сомнения, ваша светлость.
– Позови, позови его сюда!
Кутузов сидел, спустив одну ногу с кровати и навалившись большим животом на другую, согнутую ногу. Он щурил свой зрячий глаз, чтобы лучше рассмотреть посланного, как будто в его чертах он хотел прочесть то, что занимало его.
– Скажи, скажи, дружок, – сказал он Болховитинову своим тихим, старческим голосом, закрывая распахнувшуюся на груди рубашку. – Подойди, подойди поближе. Какие ты привез мне весточки? А? Наполеон из Москвы ушел? Воистину так? А?
Болховитинов подробно доносил сначала все то, что ему было приказано.
– Говори, говори скорее, не томи душу, – перебил его Кутузов.
Болховитинов рассказал все и замолчал, ожидая приказания. Толь начал было говорить что то, но Кутузов перебил его. Он хотел сказать что то, но вдруг лицо его сщурилось, сморщилось; он, махнув рукой на Толя, повернулся в противную сторону, к красному углу избы, черневшему от образов.
– Господи, создатель мой! Внял ты молитве нашей… – дрожащим голосом сказал он, сложив руки. – Спасена Россия. Благодарю тебя, господи! – И он заплакал.


Со времени этого известия и до конца кампании вся деятельность Кутузова заключается только в том, чтобы властью, хитростью, просьбами удерживать свои войска от бесполезных наступлений, маневров и столкновений с гибнущим врагом. Дохтуров идет к Малоярославцу, но Кутузов медлит со всей армией и отдает приказания об очищении Калуги, отступление за которую представляется ему весьма возможным.
Кутузов везде отступает, но неприятель, не дожидаясь его отступления, бежит назад, в противную сторону.
Историки Наполеона описывают нам искусный маневр его на Тарутино и Малоярославец и делают предположения о том, что бы было, если бы Наполеон успел проникнуть в богатые полуденные губернии.
Но не говоря о том, что ничто не мешало Наполеону идти в эти полуденные губернии (так как русская армия давала ему дорогу), историки забывают то, что армия Наполеона не могла быть спасена ничем, потому что она в самой себе несла уже тогда неизбежные условия гибели. Почему эта армия, нашедшая обильное продовольствие в Москве и не могшая удержать его, а стоптавшая его под ногами, эта армия, которая, придя в Смоленск, не разбирала продовольствия, а грабила его, почему эта армия могла бы поправиться в Калужской губернии, населенной теми же русскими, как и в Москве, и с тем же свойством огня сжигать то, что зажигают?
Армия не могла нигде поправиться. Она, с Бородинского сражения и грабежа Москвы, несла в себе уже как бы химические условия разложения.
Люди этой бывшей армии бежали с своими предводителями сами не зная куда, желая (Наполеон и каждый солдат) только одного: выпутаться лично как можно скорее из того безвыходного положения, которое, хотя и неясно, они все сознавали.
Только поэтому, на совете в Малоярославце, когда, притворяясь, что они, генералы, совещаются, подавая разные мнения, последнее мнение простодушного солдата Мутона, сказавшего то, что все думали, что надо только уйти как можно скорее, закрыло все рты, и никто, даже Наполеон, не мог сказать ничего против этой всеми сознаваемой истины.
Но хотя все и знали, что надо было уйти, оставался еще стыд сознания того, что надо бежать. И нужен был внешний толчок, который победил бы этот стыд. И толчок этот явился в нужное время. Это было так называемое у французов le Hourra de l'Empereur [императорское ура].
На другой день после совета Наполеон, рано утром, притворяясь, что хочет осматривать войска и поле прошедшего и будущего сражения, с свитой маршалов и конвоя ехал по середине линии расположения войск. Казаки, шнырявшие около добычи, наткнулись на самого императора и чуть чуть не поймали его. Ежели казаки не поймали в этот раз Наполеона, то спасло его то же, что губило французов: добыча, на которую и в Тарутине и здесь, оставляя людей, бросались казаки. Они, не обращая внимания на Наполеона, бросились на добычу, и Наполеон успел уйти.
Когда вот вот les enfants du Don [сыны Дона] могли поймать самого императора в середине его армии, ясно было, что нечего больше делать, как только бежать как можно скорее по ближайшей знакомой дороге. Наполеон, с своим сорокалетним брюшком, не чувствуя в себе уже прежней поворотливости и смелости, понял этот намек. И под влиянием страха, которого он набрался от казаков, тотчас же согласился с Мутоном и отдал, как говорят историки, приказание об отступлении назад на Смоленскую дорогу.
То, что Наполеон согласился с Мутоном и что войска пошли назад, не доказывает того, что он приказал это, но что силы, действовавшие на всю армию, в смысле направления ее по Можайской дороге, одновременно действовали и на Наполеона.