Гирдкух

Аламут

Гирдкух

Гирдкух, Гирдекух (перс. گردهكوه‎ — «круглая гора») — крепость в горах Эльбурс в 18 км к западу от иранского города Дамган (остан Семнан), практически не сохранившаяся до настоящего времени. Возвышалась на вершине обособленного 300-метрового скалистого холма, при наблюдении с южной стороны напоминающего купол, откуда произошло название. Согласно Якуту, крепость находилась в дне пути от Дамгана и была видна из города . В средние века Гирдкух был также известен как Диз-и Гумбадан (Деж-и Гунбадан) и отождествлялся мусульманскими источниками с крепостью, где был заточён Исфандияр, герой «Шах-наме».

История

Внешние изображения
Гирдкух
	[oi.uchicago.edu/OI/MUS/PA/IRAN/PAAI/IMAGES/ASF/10F12_72dpi.html Фото, сделанное 22 сентября 1935 года] воздушной разведкой археологической экспедиции Института востоковедения при Чикагском университете (с высоты 305 м в направлении на северо-восток).
	[www.iranica.com/uploads/files/castles-fig4.jpg План крепости (рисунок e)]

При исмаилитах и сельджуках

Гирдкух — крепость, возможно, доисламской постройки, но дата и обстоятельства его основания неизвестны. Самое раннее из имеющихся упоминаний о Гирдкухе восходит к X веку, когда он был резиденцией исмаилитского да’и (проповедника) Абд аль-Малика Каукаби, одного из непосредственых преемников Абу Хатема Рази (ум. 933/934). В XI веке крепость перешла в руки сельджуков.

В начале 1160-х Гирдкух принадлежал двоюродному брату султана Тогрула малику Куталмышу, который, потерпев в 1064 году поражение от Алп-Арслана в борьбе за власть, нашёл в нём убежище . При Мелик-шахе (1072—1092) его надим (сотрапезник) Хурдак, получив полуразрушенную крепость, поставил в ней своего кутвала (наместника). От султана Баркйарука (1094—1105) эмир Амирдад Хабаши ибн Алтунтак добился приказа, передающего Гирдкух ему, и при этом сумел сделать так, что Баркйарук убил Хурдака. Через три месяца вооружённой борьбы, в июле-августе 1096 года, кутвал Хурдака сдал крепость Хабаши, который назначил наместником крепости раиса Муаййад ад-Дина Музаффара ибн Ахмада Мустоуфи и приказал использовать для обустройства крепости доходы от Дамгана. Эмир также переправил в Гирдкух всю свою казну.

Раис Музаффар провёл большие работы по укреплению крепости и потратил 12 тысяч динаров на прорытие двух колодцев внутри крепостных стен. Он приказал выкопать колодец среди твёрдых камней на крепостном валу, но спустившись вниз на триста газ (локтей) и не найдя воды, забросил его. Через много лет после его смерти произошло землетрясение, и из этого колодца хлынула вода . Около 1099—1100 г., после гибели эмира Хабаши, раис Музаффар, тайно принявший исмаилизм задолго до этого, передал Гирдкух в распоряжение Хасана ибн Саббаха, основателя низаритского государства. Когда в 500 г. х./1105-1106 г. сельджуки предприняли осаду Аламута, Саббах отослал свою жену и двух дочерей именно в Гирдкух. Музаффар сорок лет служил в качестве низаритского коменданта крепости, ему наследовал его сын Шараф ад-Дин Мухаммед. В 1134 году один из эмиров султана Санджара осадил Гирдкух, но, видимо, подкупленный исмаилитами, снял осаду на пороге победы .

Прекрасно укреплённый замок, способный выдерживать долговременные осады, со сложной системой водохранилищ и возможностью хранения огромных запасов пищи, Гирдкух был главной низаритской твердыней в Кумисе, области вокруг Дамгана и Семнана. Он занимал стратегически важное положение близ караванной дороги, связывающей Западный Иран и Хорасан, — участка Великого шёлкового пути. Низариты взимали пошлины с путешественников, следующих этой дорогой.

Осада крепости монголами (1253—1270)

Разрушение исмаилитских крепостей было одной из задач, которые монгольский каан Мункэ (1251—1259) поставил перед своим братом Хулагу, выступившим в ближневосточный поход. Гирдкух был осаждён в мае 1253 года, когда подошедший с 5000 конных и пеших воинов полководец Китбука-нойон приказал обвести крепость рвом и валом, чтобы никто не мог покинуть её. Монгольское войско, оцепившее Гирдкух, было защищено с тыла внешними валом и рвом. Китбука оставил во главе осаждающих военачальника Бури и приступил к завоеванию других крепостей. 2 декабря 1253 г. защитники совершили ночную вылазку и уничтожили сто монголов, включая Бури. Позднее имам Ала ад-Дин Мухаммед (1221—1255), государь низаритов, получил известие, что в крепости вспыхнула холера, большая часть бойцов умерла и что крепость вскоре падёт. На помощь защитникам Гирдкуха послали Мубариз ад-Дина Али Турана и Шуджа ад-Дина Хасана Астрабади со ста десятью воинами и с каждым по два мана хны для лечения и по три мана соли. Подошедшие прорвались сквозь заслоны и в полном составе проникли в крепость, положение которой упрочилось.

Хулагу послал Шамс ад-Дина Гилеки, визиря низаритского имама Рукн ад-Дина Хуршаха, в Гирдкух, чтобы тот доставил начальника крепости . В октябре 1256 года Гилеки вернулся в ставку Хулагу с наместником Гирдкуха кади Тадж ад-Дином Мардан-шахом , но крепость не покорилась. После того как Хуршах 20 ноября 1256 г. сдал Хулагу Меймундиз, он разослал приказ по всем крепостям в Кухистане, Рудбаре и Кумисе прекратить сопротивление монголам. Аламут, Ламасар и Гирдкух не сделали этого, вероятно полагая, что имам действует по принуждению. Хуршах отправился в 1257 году ко двору Мункэ в Каракорум и, оказавшись по дороге у стен Гирдкуха, лично приказал гарнизону сдаваться, однако тайно передал противоположный приказ . Лишь в середине декабря 1270 года , в правление сына Хулагу ильхана Абаги, защитники Гирдкуха капитулировали после истощения припасов и были перебиты . Гирдкух стал последней низаритской твердыней, покорившейся монголам.

В отличие от других основных крепостей низаритов Ирана Гирдкух монголы не разрушили. Ильханы государства Хулагуидов использовали его в качестве тюрьмы, где содержали в заключении или казнили восставших царевичей . Крепость ещё существовала в 1384 году, во время вторжения Тимура, но никакого упоминания о ней в более поздних источниках нет. Вероятно, Гирдкух был полностью заброшен ко времени первых Сефевидов.

Археология

Из главных низаритских крепостей Ирана Гирдкух в настоящее время наименее изучен. В конце XX века на холме ещё можно было наблюдать руины жилых кварталов, построенных осаждающими монголами. Два различных типа каменных снарядов для мангонелей, использовавшихся низаритами и монголами, были разбросаны на северо-восточном склоне. До начала XXI века район крепости не подвергался археологическому обследованию. В сентябре-октябре 2006 года на холме и в радиусе 20 км вокруг него была проведена археологическая разведка, включавшая составление топографической карты и определение исторических границ крепости

Источники и литература

• Рашид ад-Дин. [www.vostlit.info/haupt-Dateien/index-Dateien/R.phtml?id=2057 Сборник летописей] / Перевод А. К. Арендса. — М., Л.: Издательство АН СССР, 1946. — Т. 3.
• Ата-Мелик Джувейни. Чингисхан. История Завоевателя Мира = Genghis Khan: the history of the world conqueror / Перевод с текста Мирзы Мухаммеда Казвини на английский язык Дж. Э. Бойла, с предисловием и библиографией Д. О. Моргана. Перевод текста с английского на русский язык Е. Е. Харитоновой. — М.: «Издательский Дом МАГИСТР-ПРЕСС», 2004. — 690 с. — 2000 экз. — ISBN 5-89317-201-9.
• Строева Л. В. Государство исмаилитов в Иране в XI–XIII вв. — М.: Издательство «Наука», ГРВЛ, 1978. — 2400 экз.
• Willey P. Gerdkuh, a fortified mountain // [books.google.com/books?id=RTyTn4ErwRIC&lpg=PP1&hl=ru&pg=PA147#v=onepage&q&f=false Eagle's nest: Ismaili castles in Iran and Syria]. — I.B.Tauris, 2005. — 321 p. — (Ismaili heritage series). — ISBN 1850434646.

Ссылки

• Daftary F. [www.iranica.com/articles/gerdkuh Gerdkūh] (англ.). Encyclopædia Iranica (15-12-2001). Проверено 6 октября 2010. [www.webcitation.org/67x93qz9T Архивировано из первоисточника 26 мая 2012].
• [www.iis.ac.uk/view_article.asp?ContentID=105083 Fortress of Girdkuh] (англ.). The Institute of Ismaili Studies (15-11-2007). Проверено 6 октября 2010. [www.webcitation.org/67x94aWcW Архивировано из первоисточника 26 мая 2012].

Отрывок, характеризующий Гирдкух

Петя скоро опомнился, краска вернулась ему в лицо, боль прошла, и за эту временную неприятность он получил место на пушке, с которой он надеялся увидать долженствующего пройти назад государя. Петя уже не думал теперь о подаче прошения. Уже только ему бы увидать его – и то он бы считал себя счастливым!
Во время службы в Успенском соборе – соединенного молебствия по случаю приезда государя и благодарственной молитвы за заключение мира с турками – толпа пораспространилась; появились покрикивающие продавцы квасу, пряников, мака, до которого был особенно охотник Петя, и послышались обыкновенные разговоры. Одна купчиха показывала свою разорванную шаль и сообщала, как дорого она была куплена; другая говорила, что нынче все шелковые материи дороги стали. Дьячок, спаситель Пети, разговаривал с чиновником о том, кто и кто служит нынче с преосвященным. Дьячок несколько раз повторял слово соборне, которого не понимал Петя. Два молодые мещанина шутили с дворовыми девушками, грызущими орехи. Все эти разговоры, в особенности шуточки с девушками, для Пети в его возрасте имевшие особенную привлекательность, все эти разговоры теперь не занимали Петю; ou сидел на своем возвышении пушки, все так же волнуясь при мысли о государе и о своей любви к нему. Совпадение чувства боли и страха, когда его сдавили, с чувством восторга еще более усилило в нем сознание важности этой минуты.
Вдруг с набережной послышались пушечные выстрелы (это стреляли в ознаменование мира с турками), и толпа стремительно бросилась к набережной – смотреть, как стреляют. Петя тоже хотел бежать туда, но дьячок, взявший под свое покровительство барчонка, не пустил его. Еще продолжались выстрелы, когда из Успенского собора выбежали офицеры, генералы, камергеры, потом уже не так поспешно вышли еще другие, опять снялись шапки с голов, и те, которые убежали смотреть пушки, бежали назад. Наконец вышли еще четверо мужчин в мундирах и лентах из дверей собора. «Ура! Ура! – опять закричала толпа.
– Который? Который? – плачущим голосом спрашивал вокруг себя Петя, но никто не отвечал ему; все были слишком увлечены, и Петя, выбрав одного из этих четырех лиц, которого он из за слез, выступивших ему от радости на глаза, не мог ясно разглядеть, сосредоточил на него весь свой восторг, хотя это был не государь, закричал «ура!неистовым голосом и решил, что завтра же, чего бы это ему ни стоило, он будет военным.
Толпа побежала за государем, проводила его до дворца и стала расходиться. Было уже поздно, и Петя ничего не ел, и пот лил с него градом; но он не уходил домой и вместе с уменьшившейся, но еще довольно большой толпой стоял перед дворцом, во время обеда государя, глядя в окна дворца, ожидая еще чего то и завидуя одинаково и сановникам, подъезжавшим к крыльцу – к обеду государя, и камер лакеям, служившим за столом и мелькавшим в окнах.
За обедом государя Валуев сказал, оглянувшись в окно:
– Народ все еще надеется увидать ваше величество.
Обед уже кончился, государь встал и, доедая бисквит, вышел на балкон. Народ, с Петей в середине, бросился к балкону.
– Ангел, отец! Ура, батюшка!.. – кричали народ и Петя, и опять бабы и некоторые мужчины послабее, в том числе и Петя, заплакали от счастия. Довольно большой обломок бисквита, который держал в руке государь, отломившись, упал на перилы балкона, с перил на землю. Ближе всех стоявший кучер в поддевке бросился к этому кусочку бисквита и схватил его. Некоторые из толпы бросились к кучеру. Заметив это, государь велел подать себе тарелку бисквитов и стал кидать бисквиты с балкона. Глаза Пети налились кровью, опасность быть задавленным еще более возбуждала его, он бросился на бисквиты. Он не знал зачем, но нужно было взять один бисквит из рук царя, и нужно было не поддаться. Он бросился и сбил с ног старушку, ловившую бисквит. Но старушка не считала себя побежденною, хотя и лежала на земле (старушка ловила бисквиты и не попадала руками). Петя коленкой отбил ее руку, схватил бисквит и, как будто боясь опоздать, опять закричал «ура!», уже охриплым голосом.
Государь ушел, и после этого большая часть народа стала расходиться.
– Вот я говорил, что еще подождать – так и вышло, – с разных сторон радостно говорили в народе.
Как ни счастлив был Петя, но ему все таки грустно было идти домой и знать, что все наслаждение этого дня кончилось. Из Кремля Петя пошел не домой, а к своему товарищу Оболенскому, которому было пятнадцать лет и который тоже поступал в полк. Вернувшись домой, он решительно и твердо объявил, что ежели его не пустят, то он убежит. И на другой день, хотя и не совсем еще сдавшись, но граф Илья Андреич поехал узнавать, как бы пристроить Петю куда нибудь побезопаснее.


15 го числа утром, на третий день после этого, у Слободского дворца стояло бесчисленное количество экипажей.
Залы были полны. В первой были дворяне в мундирах, во второй купцы с медалями, в бородах и синих кафтанах. По зале Дворянского собрания шел гул и движение. У одного большого стола, под портретом государя, сидели на стульях с высокими спинками важнейшие вельможи; но большинство дворян ходило по зале.
Все дворяне, те самые, которых каждый день видал Пьер то в клубе, то в их домах, – все были в мундирах, кто в екатерининских, кто в павловских, кто в новых александровских, кто в общем дворянском, и этот общий характер мундира придавал что то странное и фантастическое этим старым и молодым, самым разнообразным и знакомым лицам. Особенно поразительны были старики, подслеповатые, беззубые, плешивые, оплывшие желтым жиром или сморщенные, худые. Они большей частью сидели на местах и молчали, и ежели ходили и говорили, то пристроивались к кому нибудь помоложе. Так же как на лицах толпы, которую на площади видел Петя, на всех этих лицах была поразительна черта противоположности: общего ожидания чего то торжественного и обыкновенного, вчерашнего – бостонной партии, Петрушки повара, здоровья Зинаиды Дмитриевны и т. п.
Пьер, с раннего утра стянутый в неловком, сделавшемся ему узким дворянском мундире, был в залах. Он был в волнении: необыкновенное собрание не только дворянства, но и купечества – сословий, etats generaux – вызвало в нем целый ряд давно оставленных, но глубоко врезавшихся в его душе мыслей о Contrat social [Общественный договор] и французской революции. Замеченные им в воззвании слова, что государь прибудет в столицу для совещания с своим народом, утверждали его в этом взгляде. И он, полагая, что в этом смысле приближается что то важное, то, чего он ждал давно, ходил, присматривался, прислушивался к говору, но нигде не находил выражения тех мыслей, которые занимали его.
Был прочтен манифест государя, вызвавший восторг, и потом все разбрелись, разговаривая. Кроме обычных интересов, Пьер слышал толки о том, где стоять предводителям в то время, как войдет государь, когда дать бал государю, разделиться ли по уездам или всей губернией… и т. д.; но как скоро дело касалось войны и того, для чего было собрано дворянство, толки были нерешительны и неопределенны. Все больше желали слушать, чем говорить.
Один мужчина средних лет, мужественный, красивый, в отставном морском мундире, говорил в одной из зал, и около него столпились. Пьер подошел к образовавшемуся кружку около говоруна и стал прислушиваться. Граф Илья Андреич в своем екатерининском, воеводском кафтане, ходивший с приятной улыбкой между толпой, со всеми знакомый, подошел тоже к этой группе и стал слушать с своей доброй улыбкой, как он всегда слушал, в знак согласия с говорившим одобрительно кивая головой. Отставной моряк говорил очень смело; это видно было по выражению лиц, его слушавших, и по тому, что известные Пьеру за самых покорных и тихих людей неодобрительно отходили от него или противоречили. Пьер протолкался в середину кружка, прислушался и убедился, что говоривший действительно был либерал, но совсем в другом смысле, чем думал Пьер. Моряк говорил тем особенно звучным, певучим, дворянским баритоном, с приятным грассированием и сокращением согласных, тем голосом, которым покрикивают: «Чеаек, трубку!», и тому подобное. Он говорил с привычкой разгула и власти в голосе.
– Что ж, что смоляне предложили ополченцев госуаю. Разве нам смоляне указ? Ежели буародное дворянство Московской губернии найдет нужным, оно может выказать свою преданность государю импературу другими средствами. Разве мы забыли ополченье в седьмом году! Только что нажились кутейники да воры грабители…
Граф Илья Андреич, сладко улыбаясь, одобрительно кивал головой.
– И что же, разве наши ополченцы составили пользу для государства? Никакой! только разорили наши хозяйства. Лучше еще набор… а то вернется к вам ни солдат, ни мужик, и только один разврат. Дворяне не жалеют своего живота, мы сами поголовно пойдем, возьмем еще рекрут, и всем нам только клич кликни гусай (он так выговаривал государь), мы все умрем за него, – прибавил оратор одушевляясь.
Илья Андреич проглатывал слюни от удовольствия и толкал Пьера, но Пьеру захотелось также говорить. Он выдвинулся вперед, чувствуя себя одушевленным, сам не зная еще чем и сам не зная еще, что он скажет. Он только что открыл рот, чтобы говорить, как один сенатор, совершенно без зубов, с умным и сердитым лицом, стоявший близко от оратора, перебил Пьера. С видимой привычкой вести прения и держать вопросы, он заговорил тихо, но слышно:
– Я полагаю, милостивый государь, – шамкая беззубым ртом, сказал сенатор, – что мы призваны сюда не для того, чтобы обсуждать, что удобнее для государства в настоящую минуту – набор или ополчение. Мы призваны для того, чтобы отвечать на то воззвание, которым нас удостоил государь император. А судить о том, что удобнее – набор или ополчение, мы предоставим судить высшей власти…
Пьер вдруг нашел исход своему одушевлению. Он ожесточился против сенатора, вносящего эту правильность и узкость воззрений в предстоящие занятия дворянства. Пьер выступил вперед и остановил его. Он сам не знал, что он будет говорить, но начал оживленно, изредка прорываясь французскими словами и книжно выражаясь по русски.
– Извините меня, ваше превосходительство, – начал он (Пьер был хорошо знаком с этим сенатором, но считал здесь необходимым обращаться к нему официально), – хотя я не согласен с господином… (Пьер запнулся. Ему хотелось сказать mon tres honorable preopinant), [мой многоуважаемый оппонент,] – с господином… que je n'ai pas L'honneur de connaitre; [которого я не имею чести знать] но я полагаю, что сословие дворянства, кроме выражения своего сочувствия и восторга, призвано также для того, чтобы и обсудить те меры, которыми мы можем помочь отечеству. Я полагаю, – говорил он, воодушевляясь, – что государь был бы сам недоволен, ежели бы он нашел в нас только владельцев мужиков, которых мы отдаем ему, и… chair a canon [мясо для пушек], которую мы из себя делаем, но не нашел бы в нас со… со… совета.
Многие поотошли от кружка, заметив презрительную улыбку сенатора и то, что Пьер говорит вольно; только Илья Андреич был доволен речью Пьера, как он был доволен речью моряка, сенатора и вообще всегда тою речью, которую он последнею слышал.