Гирели, Михаил Осипович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Михаил Осипович Гирели
Имя при рождении:

Пергамент Михаил Осипович

Дата рождения:

1893(1893)

Место рождения:

Одесса

Дата смерти:

1929(1929)

Место смерти:

Ленинград

Гражданство:

Россия Россия, СССР СССР

Род деятельности:

писатель

Годы творчества:

1924—1929

Жанр:

фантастика

Михаил Осипович Гирели (настоящая фамилия Пергамент; 1893—1929) — русский советский писатель-фантаст, один из популярных авторов ранней советской научной фантастики.





Биография

Родился в в 1893 году в Одессе.

Отец, О. Я. Пергамент (1868—1909) — председатель совета присяжных поверенных, депутат Государственной Думы 2-го и 3-го созывов. После избрания отца в Думу, в 1906 году семья переехала в Санкт-Петербург.

В 1920-е годы написал несколько научно-фантастических романов, принесших ему известность.

Умер в 1929 году в Ленинграде[1].

Творчество

Начинал творческую деятельность со стихов, в 1912 году в соавторстве с Зорей Берманом выпустил сборник «Пепел». В двадцатые годы работал лектором по охране труда в школах ФЗО железной дороги.

Под собственной фамилией опубликовал книгу «Пионер-санитар» (1926).

Выпустив в 1924—1929 годах три фантастических романа под псевдонимом «Гирели», стал одним из популярных авторов ранней советской научной фантастики.

Первый фантастический роман Гирели, «Трагедия конца» (1924), согласно мнению критиков, неудачен. В романе Земле грозит космический катаклизм — падение обломка кольца Сатурна. Земляне путём «радиирования» залежей магнитной руды на Марсе увеличивают силу притяжения этой планеты, и обломок кольца падает на Марс.

Два других романа автора, «Преступление профессора Звездочётова» (1926) и «Eozoon (Заря жизни)» (1928), написаны на более высоком профессиональном уровне. Кроме использования традиционных научно-фантастических тем (например, аппарата для чтения мыслей), автор демонстрирует сложные фантастические построения, насыщенные эротическими мотивами. В романе «Преступление профессора Звездочётова» появляется распространённая ныне в фантастике гипотеза о возможности «вхождения» одного сознания в другое, а также оригинальные попытки чувственного представления двумерного или четырёхмерного мира, показывающие несомненную яркость фантастического воображения автора.[2]

Публикации

  • Гирели М. О. Трагедия конца. — Л.: Время, 1924. — 218 с. — 4000 экз.
  • Пергамент М. О. Пионер-санитар. — Л.-М.: Петроград, 1926. — 30 с.
  • Гирели М. О. Преступление профессора Звездочётова. — Л.: Пучина, 1926. — 179 с. — 6000 экз.
  • Гирели М. О. Eozoon. Заря жизни: Роман. — Л., 1929. — 270 с. — 4000 экз.

Напишите отзыв о статье "Гирели, Михаил Осипович"

Примечания

  1. Ежеквартальник русской филологии и культуры = Russian Studies. Том II, выпуск 2. СПб., 1996. С. 455—456.
  2. Нудельман Р. Фантастика, рождённая революцией.

Литература

  • Гирели М. Трагедия конца. Ленинград. 1924. [Рецензия] // Русский современник. 1924. N 1. С.340

Ссылки

  • [cpllindengrove.com/AUTHORS/G/GIRELI.M/GIRELI.HTM Гирели, Михаил Осипович] // Энциклопедия фантастики: Кто есть кто / Под ред. Вл. Гакова. — Минск: ИКО «Галаксиас», 1995. — 694 с. — ISBN 985-6269-01-6.
  • Валерий Окулов. [bibliography.ufacom.ru/bio/biography.php?id=2640 Гирели Михаил Осипович]


К:Википедия:Изолированные статьи (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Гирели, Михаил Осипович

У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…