Гирс, Фёдор Карлович

Фёдор Карлович Гирс<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Рисунок П. Ф. Бореля с фотографии 1885 года</td></tr>
Род:	Гирсы
Отец:	Гирс Карл Лаврентьевич
Супруга:	Таптыкова Наталья Ивановна (урожд. Блок)

Фёдор Карлович Гирс (4 (16) января 1824 года — 23 января (4 февраля) 1891 года) — русский государственный деятель, действительный тайный советник.

Биография

Фёдор Гирс родился 4 января 1824 года, получил образование в Училище правоведения и 13 июня 1844 г. поступил на службу в 5-й департамент Сената, откуда через 3 года перешёл в Министерство юстиции и занимал места председателя Симбирской палаты гражданского суда, Псковского губернского прокурора, исполняющего дела юрисконсульта министерства (1857) и председателя Минской уголовной палаты.

С 1857 года был правителем канцелярии Новороссийского генерал-губернатора; 29 сентября 1859 г. произведён в действительные статские советники; в 1860 г. ему пожалованы 2000 десятин в Самарской губернии, а в 1863 г. он назначен членом Совета министра внутренних дел. Был командирован в Тульскую и Калужскую губернии для собирания сведений по делам городского хозяйства и о влиянии крестьянской реформы на сельское хозяйство, а затем наблюдал в Нижегородской, Казанской, Симбирской, Самарской и Саратовской губерниях за передачею запасных магазинов, находящихся в помещичьих имениях, в распоряжение крестьянского общества.

В 1865 г. назначен председателем комиссии для изучения быта киргизов и начал, на которых должно быть устроено управление степями; выработанные комиссией начала послужили основанием для Положения об управлении Туркестанского края и степных областей.

15 июля 1867 года произведён в тайные советники, а 30 августа 1880 года в действительные тайные советники.

В 1882 году ревизовал Туркестан; результатом ревизии было преобразование управления Туркестанским краем.

В 1888 г. был командирован на Кавказ для урегулирования отношений между светскими властями и армянским духовенством по надзору за народным образованием. На Кавказе Гирс заболел «персидской» болотной лихорадкой, и с тех пор здоровье его пошатнулось.

В 1888 г. по возвращении в Петербург он был назначен президентом Евангелическо-лютеранской консистории.

15 января 1891 г. Гирс, будучи совершенно больным, открыл собрание генеральной консистории, а 23 января скончался. Погребен в Петербурге в Новодевичьем монастыре.

Гирс имел ордена св. Станислава 1-й ст. (1866), св. Анны 1-й ст. (1868), св. Владимира 2-й ст. (1871), Белого Орла (1875) и св. Александра Невского (1882, алмазные знаки 1884).

Братья Гирса: Александр (сенатор, видный деятель крестьянской реформы 1861 г.) и Николай (министр иностранных дел).

Фёдор Карлович Гирс был женат на Наталье Ивановне Таптыковой (урождённой Блок), тёте Александра Блока, владелице имения Ивановское.

Источники

• Быков П. [vivaldi.nlr.ru/pm000020508/view#page=249 Ф. К. Гирс (некролог)] // Всемирная иллюстрация : журнал. — 1891. — Т. 45, № 1159. — С. 245.
• Чулков Н. П. Гирс, Федор Карлович // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.

Отрывок, характеризующий Гирс, Фёдор Карлович

«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»


Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.