Гиршберг, Юлий

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Юлий Гиршберг

Юлий Ги́ршберг (нем. Julius Hirschberg; 18 сентября 1843, Потсдам — 17 февраля 1925, Берлин) — немецкий медик, офтальмолог, преподаватель и историк медицины.





Биография

Юлий Гиршберг учился в Берлинском университете, в 1867 году защитил докторскую диссертацию и в 1867 году сдал экзамен на врача. С 1868 года работал врачом-окулистом в клинике Альбрехта фон Грефе, в 1869 году открыл собственную медицинскую практику. Получил право преподавания в 1870 году. В 1879 году был назначен экстраординарным, а в 1900 году — ординарным почётным профессором Берлинского университета. Начиная с 1907 года занимался исключительно научной работой в области истории медицины и в частности офтальмологии, в 1899—1912 годах издал «Учебник по лечению глазных болезней». Имя Юлия Гиршберга носит тест по определению косоглазия. Изобрёл модель электромагнита, применяемого для извлечения внутриглазных инородных тел.

Труды

  • Die Optik der alten Griechen Zeitschrift für Psychologie und Physiologie der Sinnesorgane, 16. Band. J. A. Barth Verlag, Leipzig 1898.
  • Erlebnisse und Erinnerungen Bd. 1: Aus jungen Tagen, 1923
  • Geschichte der Augenheilkunde, 1899—1912
  • Wörterbuch der Augenheilkunde, 1887

Напишите отзыв о статье "Гиршберг, Юлий"

Примечания

Литература

  • H. M. Koelbing: Julius Hirschberg (1843—1925) als Ophthalmologe und Medizinhistoriker In: Klinische Monatsblätter für Augenheilkunde, 168. Jg., Heft 1 (Januar 1976), S. 103—108
  • Julius Pagel: [www.zeno.org/nid/20008019533 Hirschberg, Julius], in: Biographisches Lexikon hervorragender Ärzte des neunzehnten Jahrhunderts. Berlin und Wien 1901, Sp. 743—745
  • C. Snyder: Julius Hirschberg, the neglected historian of ophthalmology. In: American Journal of Ophthalmology, Vol. 91 (5), 1981, S. 664—676

Ссылки

Отрывок, характеризующий Гиршберг, Юлий

– Ты думаешь, это нечаянно он уехал? – сказал в этот вечер штабный товарищ кавалергардскому офицеру про Ермолова. – Это штуки, это все нарочно. Коновницына подкатить. Посмотри, завтра каша какая будет!


На другой день, рано утром, дряхлый Кутузов встал, помолился богу, оделся и с неприятным сознанием того, что он должен руководить сражением, которого он не одобрял, сел в коляску и выехал из Леташевки, в пяти верстах позади Тарутина, к тому месту, где должны были быть собраны наступающие колонны. Кутузов ехал, засыпая и просыпаясь и прислушиваясь, нет ли справа выстрелов, не начиналось ли дело? Но все еще было тихо. Только начинался рассвет сырого и пасмурного осеннего дня. Подъезжая к Тарутину, Кутузов заметил кавалеристов, ведших на водопой лошадей через дорогу, по которой ехала коляска. Кутузов присмотрелся к ним, остановил коляску и спросил, какого полка? Кавалеристы были из той колонны, которая должна была быть уже далеко впереди в засаде. «Ошибка, может быть», – подумал старый главнокомандующий. Но, проехав еще дальше, Кутузов увидал пехотные полки, ружья в козлах, солдат за кашей и с дровами, в подштанниках. Позвали офицера. Офицер доложил, что никакого приказания о выступлении не было.
– Как не бы… – начал Кутузов, но тотчас же замолчал и приказал позвать к себе старшего офицера. Вылезши из коляски, опустив голову и тяжело дыша, молча ожидая, ходил он взад и вперед. Когда явился потребованный офицер генерального штаба Эйхен, Кутузов побагровел не оттого, что этот офицер был виною ошибки, но оттого, что он был достойный предмет для выражения гнева. И, трясясь, задыхаясь, старый человек, придя в то состояние бешенства, в которое он в состоянии был приходить, когда валялся по земле от гнева, он напустился на Эйхена, угрожая руками, крича и ругаясь площадными словами. Другой подвернувшийся, капитан Брозин, ни в чем не виноватый, потерпел ту же участь.
– Это что за каналья еще? Расстрелять мерзавцев! – хрипло кричал он, махая руками и шатаясь. Он испытывал физическое страдание. Он, главнокомандующий, светлейший, которого все уверяют, что никто никогда не имел в России такой власти, как он, он поставлен в это положение – поднят на смех перед всей армией. «Напрасно так хлопотал молиться об нынешнем дне, напрасно не спал ночь и все обдумывал! – думал он о самом себе. – Когда был мальчишкой офицером, никто бы не смел так надсмеяться надо мной… А теперь!» Он испытывал физическое страдание, как от телесного наказания, и не мог не выражать его гневными и страдальческими криками; но скоро силы его ослабели, и он, оглядываясь, чувствуя, что он много наговорил нехорошего, сел в коляску и молча уехал назад.