Гитара в джазе

Гитара — это весьма немаловажная страница в истории современной музыкальной культуры, и неслучайно этот инструмент имеет массу преданных почитателей во всём мире.

Акустическая гитара первоначально вошла в джазовые ансамбли как элемент ритм-секции (предположительно как альтернатива банджо). В диксилендах гитара или банджо несли в основном аккордово-ритмическую функцию. Так как банджоисты (и гитаристы) играли в основном в бемольных тональностях, аккомпанируя духовым инструментам, то постепенно стали оформляться «джазовые» аппликатуры аккордов, отличающиеся от классических, основанных на открытых струнах, своеобразным «выпуклым» звучанием. Существенно развилась аккордовая техника благодаря использованию обращённых форм, для разнообразия голосоведения коротких аккордовых соло. Чуть позже, в чикагском стиле, гитаристы стали использовать некоторые замены аккордов, усложняя гармонию. Постепенно уже во времена чикагского джаза, в частности — Эдди Лэнг и другие, создали тот джазовый стиль игры медиатором, который в будущем стал в джазовой школе преобладающим.

На рубеже 30-х годов в джазовой музыке начали появляться элементы, ставшие впоследствии характерными для нового стиля — свинга, в период которого произошли изменения в судьбе гитары, а именно, появление электрогитары в 1931 году. Значение этого события в истории инструмента трудно переоценить. Изобретение электрогитары явилось импульсом к возникновению новых гитарных школ и направлений. С этого периода начинается новая система отсчёта в эволюции гитарного исполнительского мышления.

Основоположниками электрогитарной школы игры стали два выдающихся гитариста: Чарли Крисчен и Джанго Рейнхардт, которые своим творчеством показали огромные возможности, по существу, нового инструмента.

Гитаристы периода свинга, помимо технической стороны дела, существенно развили и гармоническое, импровизационное мышление, в полном объёме ввели в гитарную лексику импровизационную джазовую фразировку, послужившую основой в последующих стилях, в современном джазе. Гитара в джазе стала сольным инструментом, наряду с духовыми и фортепиано. Возможности специфической артикуляции (мелизмы—глиссандо, пиццикато, подтяжка струны и др.) дали гитаристу уникальный арсенал средств самовыражения.

Если для того, чтобы играть на гитаре блюз или ранний джаз, достаточно было знать «несколько аккордов и импровизационных фраз», то современные стили требовали высокого мастерства владения инструментом, а также знание законов гармонии и теории импровизации. Именно в период современного джаза, с конца 40-х годов по настоящее время, гитарное исполнительство достигло той зрелости, при которой стало возможным исполнение законченных сольных произведений. Выдающийся гитарист Джо Пасс первым в истории джазовой гитары записал всю пластинку без сопровождения других инструментов, доведя тем самым исполнительские возможности электрогитары в сольной игре до уровня классической гитары.

Как раз в это время, на рубеже 40—50-х годов, стали появляться гитаристы, использующие не совсем обычную технику при игре, которую назвали «TOUCH system», или «TOUCH style». Ударяя по струнам между ладов на грифе, они добивались звучания как бы двух гитар.

См. также

• Джаз-мануш
• Джаз

Примечания

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Гитара в джазе

Мавра Кузминишна подошла к калитке.
– Кого надо?
– Графа, графа Илью Андреича Ростова.
– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.


В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.