Национал-социализм

Национа́л-социали́зм (нем. Nationalsozialismus), более известный как нацизм — официальная политическая идеология в Третьем рейхе, являющейся формой фашизма с элементами научного расизма и антисемитизма.

Национал-социализм объявлял своей целью создание и утверждение на достаточно обширной территории расово чистого государства т.н. «арийской расы», имеющего всё необходимое для благополучного существования на протяжении неопределенно долгого времени («тысячелетний рейх»).

Национал-социализм представляет собой одну из разновидностей тоталитаризма.

Некоторые исследователи определяют нацистскую идеологию как соединяющую крайний национализм с социализмом, другие считают, что нацистская идеология не может считаться социалистической, так как отрицает реальность социальных классов.

Идеология

Национал-социализм как идеология сочетал в себе различные элементы социализма, национализма, расизма, фашизма, антисемитизма и тоталитаризма.

Гитлер объяснял своё понимание связи социализма и национализма следующим образом:

Социализм — это учение о том, как следует заботиться об общем благе. Коммунизм — это не социализм. Марксизм — это не социализм. Марксисты украли это понятие и исказили его смысл. Я вырву социализм из рук социалистов.

Социализм — древняя арийская, германская традиция. Наши предки использовали некоторые земли сообща. Они развивали идею об общем благе. Марксизм не имеет права маскироваться под социализм. В отличие от марксизма, социализм не отрицает частную собственность и человеческую индивидуальность. В отличие от марксизма, социализм патриотичен.
<…>
Мы могли назвать себя Либеральная партия. Но мы решили назваться Национал-социалистами. Мы не интернационалисты. Наш социализм национален. Мы требуем исполнения государством справедливых требований трудящихся классов на основе расовой солидарности. Для нас раса и государство — это единое целое.

Оригинальный текст (англ.)  

Socialism [...] is the science of dealing with the common weal. Communism is not Socialism. Marxism is not Socialism. The Marxians have stolen the term and confused its meaning. I shall take Socialism away from the Socialists.
Socialism is an ancient Aryan, Germanic institution. Our German ancestors held certain lands in common. They cultivated the idea of the common weal. Marxism has no right to disguise itself as socialism. Socialism, unlike Marxism, does not repudiate private property. Unlike Marxism, it involves no negation of personality, and unlike Marxism, it is patriotic.
<...>
We might have called ourselves the Liberal Party. We chose to call ourselves the National Socialists. We are not internationalists. Our socialism is national. We demand the fulfilment of the just claims of the productive classes by the state on the basis of race solidarity. To us state and race are one.

Идеи национал-социализма были изложены в программной книге Адольфа Гитлера «Моя борьба». В том числе:

• Расизм. Идеализация нордической расы, антисемитизм, «расовая гигиена»;
• Милитаризм — стремление решить внешнеполитические задачи военными средствами;
• Антимарксизм, антикоммунизм, антибольшевизм, неприятие парламентской демократии.

Практическая реализация

24 февраля 1920 года Адольф Гитлер, выступая в пивном зале Хофбройхаус (Hofbräuhaus), огласил составленные им, Дрекслером и Федером двадцать пять пунктов, которые стали программой нацистской партии. «Двадцать пять пунктов» сочетали пангерманизм, требования отмены Версальского договора, антисемитизм, требования социалистических преобразований и сильной центральной власти.

На выборах в Рейхстаг 5 марта 1933 года представители Национал-социалистической немецкой рабочей партии (нем. NSDAP) совместно с Немецкой националистической народной партией (нем. DNVP), которая самораспустилась 27 июня 1933 г., получили большинство (52 %) голосов. При этом повсеместно сторонники Гитлера получали больше голосов, чем любая иная партия. Максимальный процент голосов, поданных за коммунистов, был подан в Берлине, где голоса за них и за сторонников Гитлера поделились поровну. Только за НСДАП по Германии проголосовало 43,9 % населения.

В немецкой исторической литературе эпоха Третьего рейха называется временем «восхищения и террора» (Faszination und Gewalt) Для объединения нации в то время весьма эффективно использовался лозунг: «Один народ, одна империя, один вождь» (Ein Volk, Ein Reich, Ein Führer)

Для противостояния внешнему врагу в лице международного капитала (в первую очередь — Франции) и «Коминтерна», в довоенной Германии была организована служба информации населения, находившаяся под постоянным жёстким партийным контролем. С этой целью 13 марта 1933 г. было создано Имперское министерство народного просвещения и пропаганды во главе с талантливым пропагандистом доктором Геббельсом.

Существовала строгая цензура, а вредные с идеологической точки зрения книги публично уничтожались. 7 мая 1933 года был опубликован список печатных произведений «антинемецкого» содержания. Их предлагалось изъять из продажи и библиотек. В начале мая состоялись публичные сожжения подобной литературы.

Программные установки национал-социализма в программе НСДАП

Основные идеи Гитлера нашли отражение в опубликованной в 1920 году программе НСДАП (программа «25 пунктов»), стержень которой составляли следующие требования:

• Ликвидация последствий Версальского диктата;
• обретение жизненного пространства для растущего народа Германии и германоязычного населения;
• восстановление мощи Германии путём объединения под единым государственным управлением всех немцев и подготовка к войне (при категорическом исключении возможности войны на два фронта);
• очищение германской территории от засоряющих её инородцев, прежде всего евреев;
• освобождение народа от диктата мирового финансового капитала и всемерная поддержка мелкого и ремесленного производства, творчества лиц свободных профессий;
• решительное противостояние коммунистической идеологии;
• улучшение условий жизни населения, ликвидация безработицы, массовое распространение здорового образа жизни, развитие туризма, физкультуры и спорта.

Программные установки Гитлера

Цель политики НСДАП (нем. Das Ziel der Gesamtpolitik)

Выступая перед представителями верховного командования вермахта 3 февраля 1933 года, Гитлер высказался следующим образом: «…важнейшей предпосылкой для достижения цели является возрождение политической мощи (нем. politische Macht), на что должны быть мобилизованы все ресурсы, которыми располагает государство».

1. Внутри государства: Полный отказ от прежней внутренней политики. Нетерпимость к любым попыткам отвлечь от выполнения этой задачи (в том числе отказ от пацифизма). Кто не подчиняется этому, должен быть принуждён подчиниться. Искоренение марксизма в корне. Убеждение молодёжи и народа в целом в том, что нас может спасти только борьба, и что возврата к прошлому нет. (Проведение политики расширения нацизма с целью привлечь миллионы к национал-социализму). Воспитание юношества в военном духе любыми средствами. Введение смертной казни в отношении всех предателей народа и государства. Строгое авторитарное управление страной. Устранение любых метастаз демократии.

2. Вне государства: Противостояние диктату Версаля. Завоевание равных прав на основании Женевских соглашений, что будет бесполезно в случае, если народом не овладеет воля к вооружённой борьбе. Забота о союзниках.

3. В хозяйстве: Забота о сельском населении. Простое увеличение экспорта бесполезно, поскольку покупательная способность в масштабах мировой экономики ограничена и имеет место перепроизводство продукции сельского хозяйства. Единственный выход из создавшейся ситуации с безработицей лежит в политике освоения новых территорий. Однако это — длительный процесс и быстрых результатов в ближайшее время ждать не приходится, ибо жизненного пространства у немецкого народа слишком мало.

4. Возрождение вермахта. Это — важнейшая предпосылка для успешного достижения цели. Введение всеобщей воинской обязанности. При этом органы государственной власти должны бдительно следить, чтобы армия не была поражена пацифизмом, коммунизмом или большевизмом или, по крайней мере, эти идеи никак не влияли бы на исполнение воинского долга.

Морально-психологическая атмосфера в обществе

Официально принятое определение Третьего Рейха рассматривало его как общество — «Народ, не знающий классов и сословных противоречий, сообщество людей, объединённых единством крови, общностью судьбы и убеждений».

В соответствии с единственным за время нацизма опросом населения (на 1 января 1935 года) наибольший процент членов партии из всех категорий населения имели учителя (29,4 %, составляя всего 0,9 % от общего числа жителей). В это же время рабочие, составлявшие 46,3 % населения, давали партии лишь 5,1 % от своей численности). В то же самое время Вермахт в соответствие с Конституцией страны и Воинским уставом не имел права вести какую-либо политическую деятельность. В значительной степени это подкреплялось и сохранившимися от старой прусской армии аристократическими традициями, исключавшими увлечение какой-либо социал-демократической демагогией. Более того, поступление на службу в Вермахт для некоторых было способом уйти во внутреннюю политическую эмиграцию и избавиться от партийной атмосферы.

Стереотипы поведения лояльного бюргера в Третьем рейхе включали в свой состав черты, свойственные жителям Германии, наследуемые ими от своих предшественников в прошедшие годы, а также вновь приобретённые в годы нацизма. К числу первых из них относятся немецкая аккуратность и педантичность в выполнении любой работы, трудолюбие, а также дисциплинированность, проявляющая себя в беспрекословном подчинении вновь появившемуся авторитету, которое они проявляют с таким же рвением, как к авторитету ушедшему.

Весьма распространённой чертой был и бытовой антисемитизм.

В массах существовала и застарелая антипатия к Франции, которая в годы раздробленности Германии нередко пользовалась её положением и осуществляла агрессию, зачастую сопровождаемую оскорбительными для национального самолюбия действиями (войны Людовика XIV и Наполеона).

К вновь приобретённым чертам относится оставшийся в памяти дожившего до лет нацизма поколения позор капитуляции в 1918 году и, особенно, грабительские условия Версальского договора, усугубившиеся общемировым кризисом 20-х годов. На этом фоне успехи администрации Гитлера, сумевшего существенно уменьшить безработицу и реализовать некоторые социальные проекты, успехи в достижении которых отмечались не только в границах Рейха, но и за границей. Одновременно с этим были запрещены профсоюзы и заменены другими корпоративными структурами, ликвидирована свобода слова и практически отменена система представительства масс в органах власти.

Значительная часть интеллигенции либо бежала за границу, либо оказалась в концентрационных лагерях, что ощутимо понизило культурный уровень населения.

Общая атмосфера в государстве характеризуется смесью экзальтированного восхищения Гитлером и жестокими репрессиями со стороны партийных структур. Посол Франции Андре Франсуа-Понсе (André François-Poncet) описывал обстановку в дни проведения партийных съездов в Нюрнберге:

То, что можно было увидеть, невозможно описать словами. Город полностью был погружён в атмосферу общего энтузиазма. Сотни тысяч мужчин и женщин были охвачены романтическим возбуждением, находились в состоянии мистического экстаза, своеобразной всеобщей манией рабов. В течение семи дней Нюрнберг был городом, в котором царили чувства отрешенного от действительности ощущения счастья и радости.

С такими настроениями немецкий обыватель подошёл к началу войны и эти настроения достигли апогея к лету 1940 г. Затем, по мере получения тщательно скрываемых пропагандой плохих известий, настроение стало меняться, что стало особенно заметно после катастрофы под Сталинградом. Некоторые начали серьёзно задумываться о пагубности проводимой политики. В то время появилась издевательское перефразирование слов национального гимна Хорст Вессель: «Выше нос, глаза закройте крепче» (нем. «Die Nase hoch, die Augen fest geschlossen»). А также ироничное: «Наслаждайтесь войной, мир будет ужасен» (нем. «Geniesst den Krieg, der Friede wird fürchterlich»). После вступления Красной Армии на немецкую территорию настроения в немецком обществе, в особенности на территориях, оккупированных советскими войсками, заметно изменились, поскольку

Проповеди ненависти Ильи Эренбурга, уже принёсшие свои плоды на Востоке, план Моргентау, то есть план предполагаемой территориальной «кастрации» Германии, и требование безоговорочной капитуляции... придали сопротивлению очень острый и ожесточённый характер... Подавляющее большинство немцев не видело для себя иного выхода, кроме борьбы. Даже явные противники нацистского режима становились теперь отчаянными защитниками своей родины.

Последователи в современной России

В современной России в разное время существовали и существуют разные политические и общественные организации, претендующие на роль национал-социалистических, такие как Славянский Союз (СС), Национал-социалистическое общество (НСО) и Русское Национальное Единство (РНЕ). Также действуют небольшие автономные группировки национал-социалистов и НС-скинхедов.

Оценки

Отношение к нацизму в сильной степени зависело от политической конъюнктуры. Так, во времена до Мюнхена на Западе была достаточно широко распространена положительная оценка происходящих в Германии событий. Существует мнение, что в Швеции рассматривался вопрос о присуждении Гитлеру Нобелевской премии мира.

Отношение к нацизму как идеологии, конкурирующей в борьбе за симпатии рабочего класса, среди коммунистов было резко отрицательным. Хотя как в цвете знамён, в форме правления, партийном строительстве, состоянии гражданских свобод, так и в ряде лозунгов (например, в риторике Хорста Весселя) наблюдалось полное совпадение.

Однако время действия Пакта о ненападении (с 23 августа 1939 года по 22 июня 1941 года) было временем, когда «на смену вражде, всячески подогревавшейся со стороны некоторых европейских держав, пришло сближение и установление дружественных отношений между СССР и Германией», что теоретически было обосновано в том же выступлении:

Идеологию гитлеризма, как и всякую другую идеологическую систему, можно признавать или отрицать, это — дело политических взглядов. Но любой человек поймёт, что идеологию нельзя уничтожить силой, нельзя покончить с нею войной. Поэтому не только бессмысленно, но и преступно вести такую войну, как война за «уничтожение гитлеризма», прикрываемая фальшивым флагом борьбы за «демократию».

Но в дальнейшем, после нападения Германии, взгляды на национал-социализм вернулись к прежнему состоянию. Окончательная оценка была дана процессом в Нюрнберге.

В 2007 году социологическая служба «Forsa» по заказу журнала «Stern» провела опрос среди немцев, были ли у национал-социализма позитивные стороны, такие как строительство автобанов, ликвидация безработицы, низкая преступность или культ семьи. Двадцать пять процентов респондентов ответили на вопрос положительно.

20 декабря 2012 года Генеральная Ассамблея ООН приняла резолюцию, предупреждающую страны о недопустимости героизации нацизма, определённых видов практики, которые способствуют эскалации современных форм расизма, расовой дискриминации, ксенофобии и связанной с ними нетерпимости. Проект резолюции был подготовлен Россией в соавторстве с делегациями 36 стран. «За» высказались 129 государств-членов ООН. «Против» выступили три страны — США, Канада и Палау, 54 страны воздержались. В документе осуждалось возведение монументов эсэсовцам, мероприятия в их честь, а также разрушение и осквернение памятников воевавшим против нацистов. Аналогичные резолюции были приняты Генеральными Ассамблеями ООН в 2013 году.

Россия на заседании Третьего комитета 69-й сессии Генеральной Ассамблеи ООН (2014) представила резолюцию «Борьба с героизацией нацизма, неонацизма и другими видами практики, которые способствуют эскалации современных форм расизма, расовой дискриминации, ксенофобии и связанной с ними нетерпимости». Из 193 стран-членов ООН документ поддержали 115, 55 делегаций решили воздержаться, 3 представителя (США, Украины и Канады) проголосовали против.

Сравнение национал-социалистической и коммунистической модели

Сравнение, анализ и выводы о природе национал-социалистической и коммунистической модели общества были подвержены развитию на протяжении всего времени, прошедшего с появления на исторической сцене двух этих моделей. Если советская философия трактовала коммунизм и национал-социализм как крайние полюсы двухполярной системы развития человеческого общества в эпоху высшей стадии развития капитализма — империализма, то на Западе, а затем и в философских школах стран бывшего СССР стала преобладать точка зрения, что национал-социализм, наряду с коммунизмом, представляет собой одну из основных разновидностей тоталитаризма XX века.

Согласно этой точке зрения, история человечества развивается между двумя полюсами — индивидуалистическое общество (начиная от древних демократий, заканчивая современным капитализмом) и коллективистское общество. К последнему и относятся обе формы радикального коллективистского социализма — национал-социализм и коммунизм. Эти модели различаются методами достижения обещанной цели — построение идеального общества — интернациональный социализм (коммунизм), обещает создать «рай на земле» для всего человечества, а национальный социализм (национал-социализм) — только для избранной расы за счёт всех остальных.

См. также

• Третий Рейх
• Народное движение (Германия)
• Немецкая рабочая партия
• Консервативная революция
• Австрийский национал-социализм
• Баасизм
• Пангерманизм
• Общество Туле
• Антифашизм

Литература

• Антонов, М. Ф. [m-antonov.chat.ru/from_to/part_04.htm Гл. 4. Расистский национал-социализм Адольфа Гитлера] // [m-antonov.chat.ru/from_to/index.htm От лжекапитализма к тоталитаризму! Мир в XXI веке и судьбы России]. — М.: Альта-Принт, 2008. — 592 с. — 1000 экз. — ISBN 978-5-98628-110-0.
• Безансон, А. Бедствие века. Коммунизм, нацизм и уникальность Катастрофы = Le Malheur du siècle: sur le communisme, le nazisme et l'unicité de la Shoah. — М.: МИК, 2000. — 104 с. — ISBN 5-87902-054-1.
• Бровко, Л. Н. [ec-dejavu.net/f/Fascism-2.html Христианство и национал-социализм. Мировоззренческий излом] // Переходные эпохи в социальном измерении: История и современность. — М.: Наука, 2003. — С. 351—377.
• Галкин, А. А. [www.scepsis.ru/library/id_2735.html Германский фашизм]. — М.: Наука, 1989.
• Кормилицын, С. В. Орден СС. Иезуиты империи. О чём не принято говорить. — СПб.: Питер, 2008). (Переиздана на болгарском языке: [www.lecsiko.com/?bookid=8846 Черният орден SS]. — София: НСМ-Медиа, 2009)
• Лоуренс Рис. Нацисты. Предостережение истории = The Nazis: A Warning From History / Пер.: М. Козлова, А. Кальниченко. — М.: КоЛибри, 2014. — 448 с. — ISBN 978-5-389-05755-5.
• Пленков, О. Ю. III рейх. Арийская культура. — СПб., 2005.
• Пленков, О. Ю. III рейх. Война: до критической черты. — СПб., 2005.
• Пленков, О. Ю. III рейх. Война: кризис и крах. — СПб., 2005.
• Пленков, О. Ю. III рейх. Нацистское государство. — СПб., 2004.
• Пленков, О. Ю. III рейх. Социализм Гитлера. — СПб., 2004.
• Пленков, О. Ю. Мифы нации против мифов демократии: немецкая политическая традиция и нацизм. — СПб., 1997.
• Пленков, О. Ю. Триумф мифа над разумом. — СПб., 2011.
• Broszat, M. Das Nationalismus. Weltanschaung: Programm und Wirklichkeit. — Stuttgart, 1960.
• Fetthauer, S. Musikverlage im «Dritten Reich» und im Exil. — Hamburg, 2004.
• Dr. Winzer, F. Weltgeschichte Daten Fakten Bilder. — Georg Westermann Verlag, 1987. — ISBN 3-07-509036-0
• Kitchen, M. The Cambridge Illustrated History of Germany. — Cambridge University Press, 1996. — ISBN 0-521-45341-0.
• Pözorny, R. (Hg) Deutsches National-Lexikon. — DSZ-Verlag. — ISBN 3-925924-09-4.

Ссылки

• [www.thirdreichruins.com/ Руины Третьего рейха] — на странице представлены исторические места часто асоциируемые с Третьим Рейхом, раньше и сейчас.
• [www.calvin.edu/academic/cas/gpa/ Архив немецкой пропаганды] — сборник разнообразных статей и графических материалов о пропаганде в Третьем рейхе, собрана Randall Bytwerk.
• [lenta.ru/articles/2015/06/07/hitler/ «Гитлер поднялся на противостоянии с коммунистами»] // Лента.ру, 07.06.2015 (интервью)

Отрывок, характеризующий Национал-социализм

После отъезда государя из Москвы московская жизнь потекла прежним, обычным порядком, и течение этой жизни было так обычно, что трудно было вспомнить о бывших днях патриотического восторга и увлечения, и трудно было верить, что действительно Россия в опасности и что члены Английского клуба суть вместе с тем и сыны отечества, готовые для него на всякую жертву. Одно, что напоминало о бывшем во время пребывания государя в Москве общем восторженно патриотическом настроении, было требование пожертвований людьми и деньгами, которые, как скоро они были сделаны, облеклись в законную, официальную форму и казались неизбежны.
С приближением неприятеля к Москве взгляд москвичей на свое положение не только не делался серьезнее, но, напротив, еще легкомысленнее, как это всегда бывает с людьми, которые видят приближающуюся большую опасность. При приближении опасности всегда два голоса одинаково сильно говорят в душе человека: один весьма разумно говорит о том, чтобы человек обдумал самое свойство опасности и средства для избавления от нее; другой еще разумнее говорит, что слишком тяжело и мучительно думать об опасности, тогда как предвидеть все и спастись от общего хода дела не во власти человека, и потому лучше отвернуться от тяжелого, до тех пор пока оно не наступило, и думать о приятном. В одиночестве человек большею частью отдается первому голосу, в обществе, напротив, – второму. Так было и теперь с жителями Москвы. Давно так не веселились в Москве, как этот год.
Растопчинские афишки с изображением вверху питейного дома, целовальника и московского мещанина Карпушки Чигирина, который, быв в ратниках и выпив лишний крючок на тычке, услыхал, будто Бонапарт хочет идти на Москву, рассердился, разругал скверными словами всех французов, вышел из питейного дома и заговорил под орлом собравшемуся народу, читались и обсуживались наравне с последним буриме Василия Львовича Пушкина.
В клубе, в угловой комнате, собирались читать эти афиши, и некоторым нравилось, как Карпушка подтрунивал над французами, говоря, что они от капусты раздуются, от каши перелопаются, от щей задохнутся, что они все карлики и что их троих одна баба вилами закинет. Некоторые не одобряли этого тона и говорила, что это пошло и глупо. Рассказывали о том, что французов и даже всех иностранцев Растопчин выслал из Москвы, что между ними шпионы и агенты Наполеона; но рассказывали это преимущественно для того, чтобы при этом случае передать остроумные слова, сказанные Растопчиным при их отправлении. Иностранцев отправляли на барке в Нижний, и Растопчин сказал им: «Rentrez en vous meme, entrez dans la barque et n'en faites pas une barque ne Charon». [войдите сами в себя и в эту лодку и постарайтесь, чтобы эта лодка не сделалась для вас лодкой Харона.] Рассказывали, что уже выслали из Москвы все присутственные места, и тут же прибавляли шутку Шиншина, что за это одно Москва должна быть благодарна Наполеону. Рассказывали, что Мамонову его полк будет стоить восемьсот тысяч, что Безухов еще больше затратил на своих ратников, но что лучше всего в поступке Безухова то, что он сам оденется в мундир и поедет верхом перед полком и ничего не будет брать за места с тех, которые будут смотреть на него.
– Вы никому не делаете милости, – сказала Жюли Друбецкая, собирая и прижимая кучку нащипанной корпии тонкими пальцами, покрытыми кольцами.
Жюли собиралась на другой день уезжать из Москвы и делала прощальный вечер.
– Безухов est ridicule [смешон], но он так добр, так мил. Что за удовольствие быть так caustique [злоязычным]?
– Штраф! – сказал молодой человек в ополченском мундире, которого Жюли называла «mon chevalier» [мой рыцарь] и который с нею вместе ехал в Нижний.
В обществе Жюли, как и во многих обществах Москвы, было положено говорить только по русски, и те, которые ошибались, говоря французские слова, платили штраф в пользу комитета пожертвований.
– Другой штраф за галлицизм, – сказал русский писатель, бывший в гостиной. – «Удовольствие быть не по русски.
– Вы никому не делаете милости, – продолжала Жюли к ополченцу, не обращая внимания на замечание сочинителя. – За caustique виновата, – сказала она, – и плачу, но за удовольствие сказать вам правду я готова еще заплатить; за галлицизмы не отвечаю, – обратилась она к сочинителю: – у меня нет ни денег, ни времени, как у князя Голицына, взять учителя и учиться по русски. А вот и он, – сказала Жюли. – Quand on… [Когда.] Нет, нет, – обратилась она к ополченцу, – не поймаете. Когда говорят про солнце – видят его лучи, – сказала хозяйка, любезно улыбаясь Пьеру. – Мы только говорили о вас, – с свойственной светским женщинам свободой лжи сказала Жюли. – Мы говорили, что ваш полк, верно, будет лучше мамоновского.
– Ах, не говорите мне про мой полк, – отвечал Пьер, целуя руку хозяйке и садясь подле нее. – Он мне так надоел!
– Вы ведь, верно, сами будете командовать им? – сказала Жюли, хитро и насмешливо переглянувшись с ополченцем.
Ополченец в присутствии Пьера был уже не так caustique, и в лице его выразилось недоуменье к тому, что означала улыбка Жюли. Несмотря на свою рассеянность и добродушие, личность Пьера прекращала тотчас же всякие попытки на насмешку в его присутствии.
– Нет, – смеясь, отвечал Пьер, оглядывая свое большое, толстое тело. – В меня слишком легко попасть французам, да и я боюсь, что не влезу на лошадь…
В числе перебираемых лиц для предмета разговора общество Жюли попало на Ростовых.
– Очень, говорят, плохи дела их, – сказала Жюли. – И он так бестолков – сам граф. Разумовские хотели купить его дом и подмосковную, и все это тянется. Он дорожится.
– Нет, кажется, на днях состоится продажа, – сказал кто то. – Хотя теперь и безумно покупать что нибудь в Москве.
– Отчего? – сказала Жюли. – Неужели вы думаете, что есть опасность для Москвы?
– Отчего же вы едете?
– Я? Вот странно. Я еду, потому… ну потому, что все едут, и потом я не Иоанна д'Арк и не амазонка.
– Ну, да, да, дайте мне еще тряпочек.
– Ежели он сумеет повести дела, он может заплатить все долги, – продолжал ополченец про Ростова.
– Добрый старик, но очень pauvre sire [плох]. И зачем они живут тут так долго? Они давно хотели ехать в деревню. Натали, кажется, здорова теперь? – хитро улыбаясь, спросила Жюли у Пьера.
– Они ждут меньшого сына, – сказал Пьер. – Он поступил в казаки Оболенского и поехал в Белую Церковь. Там формируется полк. А теперь они перевели его в мой полк и ждут каждый день. Граф давно хотел ехать, но графиня ни за что не согласна выехать из Москвы, пока не приедет сын.
– Я их третьего дня видела у Архаровых. Натали опять похорошела и повеселела. Она пела один романс. Как все легко проходит у некоторых людей!
– Что проходит? – недовольно спросил Пьер. Жюли улыбнулась.
– Вы знаете, граф, что такие рыцари, как вы, бывают только в романах madame Suza.
– Какой рыцарь? Отчего? – краснея, спросил Пьер.
– Ну, полноте, милый граф, c'est la fable de tout Moscou. Je vous admire, ma parole d'honneur. [это вся Москва знает. Право, я вам удивляюсь.]
– Штраф! Штраф! – сказал ополченец.
– Ну, хорошо. Нельзя говорить, как скучно!
– Qu'est ce qui est la fable de tout Moscou? [Что знает вся Москва?] – вставая, сказал сердито Пьер.
– Полноте, граф. Вы знаете!
– Ничего не знаю, – сказал Пьер.
– Я знаю, что вы дружны были с Натали, и потому… Нет, я всегда дружнее с Верой. Cette chere Vera! [Эта милая Вера!]
– Non, madame, [Нет, сударыня.] – продолжал Пьер недовольным тоном. – Я вовсе не взял на себя роль рыцаря Ростовой, и я уже почти месяц не был у них. Но я не понимаю жестокость…
– Qui s'excuse – s'accuse, [Кто извиняется, тот обвиняет себя.] – улыбаясь и махая корпией, говорила Жюли и, чтобы за ней осталось последнее слово, сейчас же переменила разговор. – Каково, я нынче узнала: бедная Мари Волконская приехала вчера в Москву. Вы слышали, она потеряла отца?
– Неужели! Где она? Я бы очень желал увидать ее, – сказал Пьер.
– Я вчера провела с ней вечер. Она нынче или завтра утром едет в подмосковную с племянником.
– Ну что она, как? – сказал Пьер.
– Ничего, грустна. Но знаете, кто ее спас? Это целый роман. Nicolas Ростов. Ее окружили, хотели убить, ранили ее людей. Он бросился и спас ее…
– Еще роман, – сказал ополченец. – Решительно это общее бегство сделано, чтобы все старые невесты шли замуж. Catiche – одна, княжна Болконская – другая.
– Вы знаете, что я в самом деле думаю, что она un petit peu amoureuse du jeune homme. [немножечко влюблена в молодого человека.]
– Штраф! Штраф! Штраф!
– Но как же это по русски сказать?..


Когда Пьер вернулся домой, ему подали две принесенные в этот день афиши Растопчина.
В первой говорилось о том, что слух, будто графом Растопчиным запрещен выезд из Москвы, – несправедлив и что, напротив, граф Растопчин рад, что из Москвы уезжают барыни и купеческие жены. «Меньше страху, меньше новостей, – говорилось в афише, – но я жизнью отвечаю, что злодей в Москве не будет». Эти слова в первый раз ясно ыоказали Пьеру, что французы будут в Москве. Во второй афише говорилось, что главная квартира наша в Вязьме, что граф Витгснштейн победил французов, но что так как многие жители желают вооружиться, то для них есть приготовленное в арсенале оружие: сабли, пистолеты, ружья, которые жители могут получать по дешевой цене. Тон афиш был уже не такой шутливый, как в прежних чигиринских разговорах. Пьер задумался над этими афишами. Очевидно, та страшная грозовая туча, которую он призывал всеми силами своей души и которая вместе с тем возбуждала в нем невольный ужас, – очевидно, туча эта приближалась.
«Поступить в военную службу и ехать в армию или дожидаться? – в сотый раз задавал себе Пьер этот вопрос. Он взял колоду карт, лежавших у него на столе, и стал делать пасьянс.
– Ежели выйдет этот пасьянс, – говорил он сам себе, смешав колоду, держа ее в руке и глядя вверх, – ежели выйдет, то значит… что значит?.. – Он не успел решить, что значит, как за дверью кабинета послышался голос старшей княжны, спрашивающей, можно ли войти.
– Тогда будет значить, что я должен ехать в армию, – договорил себе Пьер. – Войдите, войдите, – прибавил он, обращаясь к княжие.
(Одна старшая княжна, с длинной талией и окаменелым лидом, продолжала жить в доме Пьера; две меньшие вышли замуж.)
– Простите, mon cousin, что я пришла к вам, – сказала она укоризненно взволнованным голосом. – Ведь надо наконец на что нибудь решиться! Что ж это будет такое? Все выехали из Москвы, и народ бунтует. Что ж мы остаемся?
– Напротив, все, кажется, благополучно, ma cousine, – сказал Пьер с тою привычкой шутливости, которую Пьер, всегда конфузно переносивший свою роль благодетеля перед княжною, усвоил себе в отношении к ней.
– Да, это благополучно… хорошо благополучие! Мне нынче Варвара Ивановна порассказала, как войска наши отличаются. Уж точно можно чести приписать. Да и народ совсем взбунтовался, слушать перестают; девка моя и та грубить стала. Этак скоро и нас бить станут. По улицам ходить нельзя. А главное, нынче завтра французы будут, что ж нам ждать! Я об одном прошу, mon cousin, – сказала княжна, – прикажите свезти меня в Петербург: какая я ни есть, а я под бонапартовской властью жить не могу.
– Да полноте, ma cousine, откуда вы почерпаете ваши сведения? Напротив…
– Я вашему Наполеону не покорюсь. Другие как хотят… Ежели вы не хотите этого сделать…
– Да я сделаю, я сейчас прикажу.
Княжне, видимо, досадно было, что не на кого было сердиться. Она, что то шепча, присела на стул.
– Но вам это неправильно доносят, – сказал Пьер. – В городе все тихо, и опасности никакой нет. Вот я сейчас читал… – Пьер показал княжне афишки. – Граф пишет, что он жизнью отвечает, что неприятель не будет в Москве.
– Ах, этот ваш граф, – с злобой заговорила княжна, – это лицемер, злодей, который сам настроил народ бунтовать. Разве не он писал в этих дурацких афишах, что какой бы там ни был, тащи его за хохол на съезжую (и как глупо)! Кто возьмет, говорит, тому и честь и слава. Вот и долюбезничался. Варвара Ивановна говорила, что чуть не убил народ ее за то, что она по французски заговорила…
– Да ведь это так… Вы всё к сердцу очень принимаете, – сказал Пьер и стал раскладывать пасьянс.
Несмотря на то, что пасьянс сошелся, Пьер не поехал в армию, а остался в опустевшей Москве, все в той же тревоге, нерешимости, в страхе и вместе в радости ожидая чего то ужасного.
На другой день княжна к вечеру уехала, и к Пьеру приехал его главноуправляющий с известием, что требуемых им денег для обмундирования полка нельзя достать, ежели не продать одно имение. Главноуправляющий вообще представлял Пьеру, что все эти затеи полка должны были разорить его. Пьер с трудом скрывал улыбку, слушая слова управляющего.
– Ну, продайте, – говорил он. – Что ж делать, я не могу отказаться теперь!
Чем хуже было положение всяких дел, и в особенности его дел, тем Пьеру было приятнее, тем очевиднее было, что катастрофа, которой он ждал, приближается. Уже никого почти из знакомых Пьера не было в городе. Жюли уехала, княжна Марья уехала. Из близких знакомых одни Ростовы оставались; но к ним Пьер не ездил.
В этот день Пьер, для того чтобы развлечься, поехал в село Воронцово смотреть большой воздушный шар, который строился Леппихом для погибели врага, и пробный шар, который должен был быть пущен завтра. Шар этот был еще не готов; но, как узнал Пьер, он строился по желанию государя. Государь писал графу Растопчину об этом шаре следующее:
«Aussitot que Leppich sera pret, composez lui un equipage pour sa nacelle d'hommes surs et intelligents et depechez un courrier au general Koutousoff pour l'en prevenir. Je l'ai instruit de la chose.
Recommandez, je vous prie, a Leppich d'etre bien attentif sur l'endroit ou il descendra la premiere fois, pour ne pas se tromper et ne pas tomber dans les mains de l'ennemi. Il est indispensable qu'il combine ses mouvements avec le general en chef».
[Только что Леппих будет готов, составьте экипаж для его лодки из верных и умных людей и пошлите курьера к генералу Кутузову, чтобы предупредить его.
Я сообщил ему об этом. Внушите, пожалуйста, Леппиху, чтобы он обратил хорошенько внимание на то место, где он спустится в первый раз, чтобы не ошибиться и не попасть в руки врага. Необходимо, чтоб он соображал свои движения с движениями главнокомандующего.]
Возвращаясь домой из Воронцова и проезжая по Болотной площади, Пьер увидал толпу у Лобного места, остановился и слез с дрожек. Это была экзекуция французского повара, обвиненного в шпионстве. Экзекуция только что кончилась, и палач отвязывал от кобылы жалостно стонавшего толстого человека с рыжими бакенбардами, в синих чулках и зеленом камзоле. Другой преступник, худенький и бледный, стоял тут же. Оба, судя по лицам, были французы. С испуганно болезненным видом, подобным тому, который имел худой француз, Пьер протолкался сквозь толпу.
– Что это? Кто? За что? – спрашивал он. Но вниманье толпы – чиновников, мещан, купцов, мужиков, женщин в салопах и шубках – так было жадно сосредоточено на то, что происходило на Лобном месте, что никто не отвечал ему. Толстый человек поднялся, нахмурившись, пожал плечами и, очевидно, желая выразить твердость, стал, не глядя вокруг себя, надевать камзол; но вдруг губы его задрожали, и он заплакал, сам сердясь на себя, как плачут взрослые сангвинические люди. Толпа громко заговорила, как показалось Пьеру, – для того, чтобы заглушить в самой себе чувство жалости.
– Повар чей то княжеский…
– Что, мусью, видно, русский соус кисел французу пришелся… оскомину набил, – сказал сморщенный приказный, стоявший подле Пьера, в то время как француз заплакал. Приказный оглянулся вокруг себя, видимо, ожидая оценки своей шутки. Некоторые засмеялись, некоторые испуганно продолжали смотреть на палача, который раздевал другого.
Пьер засопел носом, сморщился и, быстро повернувшись, пошел назад к дрожкам, не переставая что то бормотать про себя в то время, как он шел и садился. В продолжение дороги он несколько раз вздрагивал и вскрикивал так громко, что кучер спрашивал его:
– Что прикажете?
– Куда ж ты едешь? – крикнул Пьер на кучера, выезжавшего на Лубянку.
– К главнокомандующему приказали, – отвечал кучер.
– Дурак! скотина! – закричал Пьер, что редко с ним случалось, ругая своего кучера. – Домой я велел; и скорее ступай, болван. Еще нынче надо выехать, – про себя проговорил Пьер.
Пьер при виде наказанного француза и толпы, окружавшей Лобное место, так окончательно решил, что не может долее оставаться в Москве и едет нынче же в армию, что ему казалось, что он или сказал об этом кучеру, или что кучер сам должен был знать это.
Приехав домой, Пьер отдал приказание своему все знающему, все умеющему, известному всей Москве кучеру Евстафьевичу о том, что он в ночь едет в Можайск к войску и чтобы туда были высланы его верховые лошади. Все это не могло быть сделано в тот же день, и потому, по представлению Евстафьевича, Пьер должен был отложить свой отъезд до другого дня, с тем чтобы дать время подставам выехать на дорогу.
24 го числа прояснело после дурной погоды, и в этот день после обеда Пьер выехал из Москвы. Ночью, переменя лошадей в Перхушкове, Пьер узнал, что в этот вечер было большое сражение. Рассказывали, что здесь, в Перхушкове, земля дрожала от выстрелов. На вопросы Пьера о том, кто победил, никто не мог дать ему ответа. (Это было сражение 24 го числа при Шевардине.) На рассвете Пьер подъезжал к Можайску.
Все дома Можайска были заняты постоем войск, и на постоялом дворе, на котором Пьера встретили его берейтор и кучер, в горницах не было места: все было полно офицерами.
В Можайске и за Можайском везде стояли и шли войска. Казаки, пешие, конные солдаты, фуры, ящики, пушки виднелись со всех сторон. Пьер торопился скорее ехать вперед, и чем дальше он отъезжал от Москвы и чем глубже погружался в это море войск, тем больше им овладевала тревога беспокойства и не испытанное еще им новое радостное чувство. Это было чувство, подобное тому, которое он испытывал и в Слободском дворце во время приезда государя, – чувство необходимости предпринять что то и пожертвовать чем то. Он испытывал теперь приятное чувство сознания того, что все то, что составляет счастье людей, удобства жизни, богатство, даже самая жизнь, есть вздор, который приятно откинуть в сравнении с чем то… С чем, Пьер не мог себе дать отчета, да и ее старался уяснить себе, для кого и для чего он находит особенную прелесть пожертвовать всем. Его не занимало то, для чего он хочет жертвовать, но самое жертвование составляло для него новое радостное чувство.


24 го было сражение при Шевардинском редуте, 25 го не было пущено ни одного выстрела ни с той, ни с другой стороны, 26 го произошло Бородинское сражение.
Для чего и как были даны и приняты сражения при Шевардине и при Бородине? Для чего было дано Бородинское сражение? Ни для французов, ни для русских оно не имело ни малейшего смысла. Результатом ближайшим было и должно было быть – для русских то, что мы приблизились к погибели Москвы (чего мы боялись больше всего в мире), а для французов то, что они приблизились к погибели всей армии (чего они тоже боялись больше всего в мире). Результат этот был тогда же совершении очевиден, а между тем Наполеон дал, а Кутузов принял это сражение.
Ежели бы полководцы руководились разумными причинами, казалось, как ясно должно было быть для Наполеона, что, зайдя за две тысячи верст и принимая сражение с вероятной случайностью потери четверти армии, он шел на верную погибель; и столь же ясно бы должно было казаться Кутузову, что, принимая сражение и тоже рискуя потерять четверть армии, он наверное теряет Москву. Для Кутузова это было математически ясно, как ясно то, что ежели в шашках у меня меньше одной шашкой и я буду меняться, я наверное проиграю и потому не должен меняться.
Когда у противника шестнадцать шашек, а у меня четырнадцать, то я только на одну восьмую слабее его; а когда я поменяюсь тринадцатью шашками, то он будет втрое сильнее меня.
До Бородинского сражения наши силы приблизительно относились к французским как пять к шести, а после сражения как один к двум, то есть до сражения сто тысяч; ста двадцати, а после сражения пятьдесят к ста. А вместе с тем умный и опытный Кутузов принял сражение. Наполеон же, гениальный полководец, как его называют, дал сражение, теряя четверть армии и еще более растягивая свою линию. Ежели скажут, что, заняв Москву, он думал, как занятием Вены, кончить кампанию, то против этого есть много доказательств. Сами историки Наполеона рассказывают, что еще от Смоленска он хотел остановиться, знал опасность своего растянутого положения знал, что занятие Москвы не будет концом кампании, потому что от Смоленска он видел, в каком положении оставлялись ему русские города, и не получал ни одного ответа на свои неоднократные заявления о желании вести переговоры.
Давая и принимая Бородинское сражение, Кутузов и Наполеон поступили непроизвольно и бессмысленно. А историки под совершившиеся факты уже потом подвели хитросплетенные доказательства предвидения и гениальности полководцев, которые из всех непроизвольных орудий мировых событий были самыми рабскими и непроизвольными деятелями.
Древние оставили нам образцы героических поэм, в которых герои составляют весь интерес истории, и мы все еще не можем привыкнуть к тому, что для нашего человеческого времени история такого рода не имеет смысла.
На другой вопрос: как даны были Бородинское и предшествующее ему Шевардинское сражения – существует точно так же весьма определенное и всем известное, совершенно ложное представление. Все историки описывают дело следующим образом:
Русская армия будто бы в отступлении своем от Смоленска отыскивала себе наилучшую позицию для генерального сражения, и таковая позиция была найдена будто бы у Бородина.
Русские будто бы укрепили вперед эту позицию, влево от дороги (из Москвы в Смоленск), под прямым почти углом к ней, от Бородина к Утице, на том самом месте, где произошло сражение.
Впереди этой позиции будто бы был выставлен для наблюдения за неприятелем укрепленный передовой пост на Шевардинском кургане. 24 го будто бы Наполеон атаковал передовой пост и взял его; 26 го же атаковал всю русскую армию, стоявшую на позиции на Бородинском поле.
Так говорится в историях, и все это совершенно несправедливо, в чем легко убедится всякий, кто захочет вникнуть в сущность дела.
Русские не отыскивали лучшей позиции; а, напротив, в отступлении своем прошли много позиций, которые были лучше Бородинской. Они не остановились ни на одной из этих позиций: и потому, что Кутузов не хотел принять позицию, избранную не им, и потому, что требованье народного сражения еще недостаточно сильно высказалось, и потому, что не подошел еще Милорадович с ополчением, и еще по другим причинам, которые неисчислимы. Факт тот – что прежние позиции были сильнее и что Бородинская позиция (та, на которой дано сражение) не только не сильна, но вовсе не есть почему нибудь позиция более, чем всякое другое место в Российской империи, на которое, гадая, указать бы булавкой на карте.
Русские не только не укрепляли позицию Бородинского поля влево под прямым углом от дороги (то есть места, на котором произошло сражение), но и никогда до 25 го августа 1812 года не думали о том, чтобы сражение могло произойти на этом месте. Этому служит доказательством, во первых, то, что не только 25 го не было на этом месте укреплений, но что, начатые 25 го числа, они не были кончены и 26 го; во вторых, доказательством служит положение Шевардинского редута: Шевардинский редут, впереди той позиции, на которой принято сражение, не имеет никакого смысла. Для чего был сильнее всех других пунктов укреплен этот редут? И для чего, защищая его 24 го числа до поздней ночи, были истощены все усилия и потеряно шесть тысяч человек? Для наблюдения за неприятелем достаточно было казачьего разъезда. В третьих, доказательством того, что позиция, на которой произошло сражение, не была предвидена и что Шевардинский редут не был передовым пунктом этой позиции, служит то, что Барклай де Толли и Багратион до 25 го числа находились в убеждении, что Шевардинский редут есть левый фланг позиции и что сам Кутузов в донесении своем, писанном сгоряча после сражения, называет Шевардинский редут левым флангом позиции. Уже гораздо после, когда писались на просторе донесения о Бородинском сражении, было (вероятно, для оправдания ошибок главнокомандующего, имеющего быть непогрешимым) выдумано то несправедливое и странное показание, будто Шевардинский редут служил передовым постом (тогда как это был только укрепленный пункт левого фланга) и будто Бородинское сражение было принято нами на укрепленной и наперед избранной позиции, тогда как оно произошло на совершенно неожиданном и почти не укрепленном месте.