Гитон де Морво, Луи Бернар

Луи Бернар Гитон де Морво (фр. Louis Bernard Guyton de Morveau; 4 января 1737, Дижон — 2 января 1816, Париж) — французский химик и политический деятель.

Биография

Гитон де Морво родился в городе Дижоне, Бургундия. Получил блестящее юридическое образование; уже в восемнадцатилетнем возрасте занял место генерального адвоката при дижонском парламенте. Будучи любителем естественных наук, Гитон де Морво основал в Дижоне публичные курсы по химии, где читал лекции на протяжении 13 лет. В 1775 вышел в отставку и посвятил себя занятиям наукой. С 1794 профессор Политехнической школы в Париже, с 1795 — член Института Франции.

Во время Великой французской революции был депутатом Законодательного собрания (1791—1792) и Национального конвента (1792—1795), где примкнул к монтаньярам. Голосовал за смерть короля Людовика XVI.

Был членом Комитета национальной охраны с момента его создания (1 января 1793 года) до реорганизации (6 апреля 1793 года) в Комитет общественного спасения, занимая пост председателя данного Комитета с 25 марта 1793 года по 6 апреля 1793 года. Вошел в первый состав Комитета общественного спасения (комитет Дантона) и даже был выбран его председателем (это назначение осталось на бумаге, в дальнейшем все члены Комитета формально обладали равным статусом). Вышел из состава Комитета общественного спасения 10 июля 1793 года. Позднее был членом термидорианского Комитета общественного спасения — в период с 6 октября 1794 года по 3 февраля 1795 года.

Как член Комитета общественного спасения Гитон де Морво способствовал организации и развитию производства стали, селитры, пороха и др. материалов, необходимых для обороны. Одним из первых во Франции он совершал полёты на воздушных шарах, изучал возможности применения аэростатов для световой сигнализации. Будучи комиссаром Северной армии, лично руководил применением привязного аэростата для разведки во время битвы при Флерюсе (27 июня 1794), чем содействовал победе республиканских войск над австрийскими интервентами. По его предложению французское правительство учредило корпус военных воздухоплавателей. Получив в 1800 г. звание администратора монетного дела (фр. administrateur des monnaies), способствовал установлению десятичной денежной системы. После реставрации Бурбонов в 1814 уволен со службы, как голосовавший за казнь Людовика XVI.

Научная работа

В многочисленных химических трудах дижонского периода Гитон де Морво выступал как убежденный сторонник теории флогистона. В конце 1770-х гг. Гитон де Морво, занялся разработкой новой химической номенклатуры, потребность в которой в то время была чрезвычайно велика. В основу своей номенклатуры, опубликованной в 1782 в «Journal de Physique», он положил флогистонную теорию Г. Шталя. Однако вскоре Гитон де Морво отказался от теории флогистона, поддержав кислородную теорию А. Л. Лавуазье. В 1787 Гитон де Морво, А. Л. Лавуазье, К. Л. Бертолле и А. Ф. Фуркруа разработали новую рациональную химическую номенклатуру, основой которой явилась система химических названий, предложенная Гитоном де Морво в 1782.

Экспериментальные исследования Гитона де Морво относятся к прикладной химии и химической технологии. Гитон де Морво ввёл во Франции выплавку чугуна на коксе (1771), предложил новый способ дезинфекции — окуривание хлором (1773), организовал производство селитры в Дижоне (1778-80), исследовал возможность замены ядовитых свинцовых белил оксидом цинка (1782).

Литература

• Волков В. А., Вонский Е. В., Кузнецова Г. И. Выдающиеся химики мира. — М.: ВШ, 1991. — 656 с.
• Старосельская—Никитина О. Очерки по истории науки и техники периода Французской буржуазной революции. — М.: Изд-во АН СССР, 1946. — 274с. 10 000 экз.
• Энциклопедический словарь. Брокгауз Ф. А., Ефрон И. А. В 86 тт.

Отрывок, характеризующий Гитон де Морво, Луи Бернар

– Круши, ребята! – приговаривал он и сам подхватывал орудия за колеса и вывинчивал винты.
В дыму, оглушаемый беспрерывными выстрелами, заставлявшими его каждый раз вздрагивать, Тушин, не выпуская своей носогрелки, бегал от одного орудия к другому, то прицеливаясь, то считая заряды, то распоряжаясь переменой и перепряжкой убитых и раненых лошадей, и покрикивал своим слабым тоненьким, нерешительным голоском. Лицо его всё более и более оживлялось. Только когда убивали или ранили людей, он морщился и, отворачиваясь от убитого, сердито кричал на людей, как всегда, мешкавших поднять раненого или тело. Солдаты, большею частью красивые молодцы (как и всегда в батарейной роте, на две головы выше своего офицера и вдвое шире его), все, как дети в затруднительном положении, смотрели на своего командира, и то выражение, которое было на его лице, неизменно отражалось на их лицах.
Вследствие этого страшного гула, шума, потребности внимания и деятельности Тушин не испытывал ни малейшего неприятного чувства страха, и мысль, что его могут убить или больно ранить, не приходила ему в голову. Напротив, ему становилось всё веселее и веселее. Ему казалось, что уже очень давно, едва ли не вчера, была та минута, когда он увидел неприятеля и сделал первый выстрел, и что клочок поля, на котором он стоял, был ему давно знакомым, родственным местом. Несмотря на то, что он всё помнил, всё соображал, всё делал, что мог делать самый лучший офицер в его положении, он находился в состоянии, похожем на лихорадочный бред или на состояние пьяного человека.
Из за оглушающих со всех сторон звуков своих орудий, из за свиста и ударов снарядов неприятелей, из за вида вспотевшей, раскрасневшейся, торопящейся около орудий прислуги, из за вида крови людей и лошадей, из за вида дымков неприятеля на той стороне (после которых всякий раз прилетало ядро и било в землю, в человека, в орудие или в лошадь), из за вида этих предметов у него в голове установился свой фантастический мир, который составлял его наслаждение в эту минуту. Неприятельские пушки в его воображении были не пушки, а трубки, из которых редкими клубами выпускал дым невидимый курильщик.
– Вишь, пыхнул опять, – проговорил Тушин шопотом про себя, в то время как с горы выскакивал клуб дыма и влево полосой относился ветром, – теперь мячик жди – отсылать назад.
– Что прикажете, ваше благородие? – спросил фейерверкер, близко стоявший около него и слышавший, что он бормотал что то.
– Ничего, гранату… – отвечал он.
«Ну ка, наша Матвевна», говорил он про себя. Матвевной представлялась в его воображении большая крайняя, старинного литья пушка. Муравьями представлялись ему французы около своих орудий. Красавец и пьяница первый номер второго орудия в его мире был дядя ; Тушин чаще других смотрел на него и радовался на каждое его движение. Звук то замиравшей, то опять усиливавшейся ружейной перестрелки под горою представлялся ему чьим то дыханием. Он прислушивался к затиханью и разгоранью этих звуков.
– Ишь, задышала опять, задышала, – говорил он про себя.
Сам он представлялся себе огромного роста, мощным мужчиной, который обеими руками швыряет французам ядра.
– Ну, Матвевна, матушка, не выдавай! – говорил он, отходя от орудия, как над его головой раздался чуждый, незнакомый голос:
– Капитан Тушин! Капитан!
Тушин испуганно оглянулся. Это был тот штаб офицер, который выгнал его из Грунта. Он запыхавшимся голосом кричал ему:
– Что вы, с ума сошли. Вам два раза приказано отступать, а вы…
«Ну, за что они меня?…» думал про себя Тушин, со страхом глядя на начальника.
– Я… ничего… – проговорил он, приставляя два пальца к козырьку. – Я…
Но полковник не договорил всего, что хотел. Близко пролетевшее ядро заставило его, нырнув, согнуться на лошади. Он замолк и только что хотел сказать еще что то, как еще ядро остановило его. Он поворотил лошадь и поскакал прочь.
– Отступать! Все отступать! – прокричал он издалека. Солдаты засмеялись. Через минуту приехал адъютант с тем же приказанием.
Это был князь Андрей. Первое, что он увидел, выезжая на то пространство, которое занимали пушки Тушина, была отпряженная лошадь с перебитою ногой, которая ржала около запряженных лошадей. Из ноги ее, как из ключа, лилась кровь. Между передками лежало несколько убитых. Одно ядро за другим пролетало над ним, в то время как он подъезжал, и он почувствовал, как нервическая дрожь пробежала по его спине. Но одна мысль о том, что он боится, снова подняла его. «Я не могу бояться», подумал он и медленно слез с лошади между орудиями. Он передал приказание и не уехал с батареи. Он решил, что при себе снимет орудия с позиции и отведет их. Вместе с Тушиным, шагая через тела и под страшным огнем французов, он занялся уборкой орудий.