Гичи, Петер

Петер Гичи (нем. Peter Ghyczy; 1 декабря 1940, Будапешт) — немецкий дизайнер. В настоящее время проживает в Нидерландах.

Биография

Петер Гичи родился в известной аристократической семье, проживавшей в старой части города Будапешт (Буда). В 1945, во время захвата города войсками красной армии, погибает его отец, и Петера перевозят в семейное поместье Вашарошнамень в области Пуста. Там он посещает сельскую школу. В 1947 благодаря деятельности красного креста Петер отправляется в Бельгию изучать французский язык. Однако в 1952 имущество семьи было конфисковано — и он возвращается к матери в Будапешт, где и заканчивает начальную школу. С 1954 года он посещает среднюю школу бенедиктинцев в Паннонхальме.

В 1956 в Венгрии вспыхнуло восстание против коммунистического режима. Восстание было подавлено, и Петер бежит со своей матерью и братом, минуя Вену, — в Бонн. Здесь, в Бонне, в 1960 году он заканчивает среднюю школу и поступает на архитектурное направление в технологический университет города Аахен, выбранная им специализация — техника строительства. В 1961 году Петер — ассистент известного немецкого архитектора и профессора Рудольфа Штайнбаха, позже он работает в Институте исследования пластика при факультете. Петер принимает непосредственное участие в проекте ЮНЕСКО — проекте спасения античных монументов в Калабше (Египет) от затопления. В 1967 году он получает диплом архитектора технологического университета Аахена, его дипломная работа посвящена нестандартным зданиям школ. С 1968 по 1972 Петер Гичи проживал в Лемфорде на юге земли Нижняя-Саксония (Германия). В 1969 он получает статус гражданина Германии. На сегодняшний день Петер Гичи женат, отец четверых детей. Проживает в городке Беезель на река Маас у восточной границы Нидерландов

Работа как дизайнера

Петер Гичи — один из самых известных дизайнеров-иммигрантов, оказавших сильное влияние на немецкую школу дизайна. В их числе также: Хенри ван де Вельде, Марсель Брейер, Ханс Гугелот и Питер Мали. В 1968 он занимает одну из ключевых позиций в компании Elastogran в Лемфорде (Южная-Нижняя-Саксония), где ответственен за разработку изделий из полиуретана. Владельцем и директором компании Эластогран являлся Готфрид Рейтер, в прошлом химик компании Байре (Леверкурзен), известный профессионал по изделиям из полиуретана, имевший в этой области несколько патентов. В 1960 Готфрид Рейтер организовал группу компаний, в состав которой входил и отдел дизайна в Лемфорде. Именно там с 1968 по 1972 Петер Гичи разрабатывает множество конструкций, признанных инновационными и определивших его как одного из самых продуктивных дизайнеров тех лет. В 1970 в Лемфорде открывается Дизайн-Центр, здание по проекту Гичи, первое в своем роде — сделанное полностью из полиуретана. Кроме того, студия в Лемфорде — была одна из самых ранних немецких студий дизайна, где тесное сочетание технической реализации и оформления изделий настолько образцово, что и сегодня стоит особняком во всей промышленности пластмасс. Именно здесь разработаны новые модульные компоненты, такие как убежища и фасадные элементы, и разработаны новые конструкции обычной мебели: стульев, кресел в виде ракушек, секционных диванов, столов, полок, пластиковых дверей для дома и офиса. Лицензии были предоставлены известным компаниям, таким как Drabert, Die Vereinigten Werkstätten, Vitra (на тот момент еще Fehlbaum GmbH), Beylarian. Но лишь одна из всех инновационных моделей достигла общего признания — первое навесное кресло Das Gartenei (1968). В 1972 году Дизайн-Центр был закрыт, а позже и снесен. Свою компанию Готфрид Рейтер продал фирме BASF, а технологию производства полиуретанов, отчасти тайно — ГДР, к которой в качестве дополнения было предоставлено кресло Das Gartenei. Это привело к тому, что конструкция кресла Гичи производилась в огромных количествах заводом в Зенфтенберге. Позже, получив известность как «зенфтенбергское яйцо» кресло было неверно воспринято, как представитель восточно-немецкого дизайна; с 90-х годов его рассматривают уже как культовый предмет, пользующийся спросом у коллекционеров. В настоящее время Петер Гичи готовит переиздание своего изобретения.

В 1972 году Петер Гичи организовывает компанию Ghyczy + Co Desig в Вьерсене, и представляет на обозрение свою первую коллекцию дизайнерской мебели. В основе коллекции лежит теория привычных техник работы с пластмассой, но примененных уже к металлу. Многие из своих работ он запатентовал, в особенности специальную технику зажимов, основанную на сочетании стекла и металла. Техника зажимов использовалась для создания так называемых безрамочных таблиц, которые позже создали основу для целой линейки продуктов компании. Вдобавок, после долгих попыток борьбы с плагиатом, был запатентован безрамочный зажимный шельф R03. Кроме того, Петер Гичи создатель многочисленных форм ламп, например: серия MegaWatt и настольная лампа MW17, на изогнутой сбалансированной стальной трубке; еще одна «безрамочная» конструкция, идеей напоминающая другое творение дизайна того времени — «безногого» Freischwinger, представленного Мартом Штаммом и Людвигом Миес ванн дер Роэ в 1927. Благодаря своему профессиональному опыту в литье пластмасс, Петер Гичи часто использует техники литья металлов (в особенности алюминия и латуни). В 1974 году компания Ghyczy + Co Desig перенесла свою штаб квартиру в Голландию. С 1985 компания была переоформлена в городе Swalmen, где и существует до сих пор под названием Ghyczy Selection.

Ссылки

[www.ghyczy.com/ Официальный сайт]

К:Википедия:Изолированные статьи (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Гичи, Петер

В антракте в ложе Элен пахнуло холодом, отворилась дверь и, нагибаясь и стараясь не зацепить кого нибудь, вошел Анатоль.
– Позвольте мне вам представить брата, – беспокойно перебегая глазами с Наташи на Анатоля, сказала Элен. Наташа через голое плечо оборотила к красавцу свою хорошенькую головку и улыбнулась. Анатоль, который вблизи был так же хорош, как и издали, подсел к ней и сказал, что давно желал иметь это удовольствие, еще с Нарышкинского бала, на котором он имел удовольствие, которое не забыл, видеть ее. Курагин с женщинами был гораздо умнее и проще, чем в мужском обществе. Он говорил смело и просто, и Наташу странно и приятно поразило то, что не только не было ничего такого страшного в этом человеке, про которого так много рассказывали, но что напротив у него была самая наивная, веселая и добродушная улыбка.
Курагин спросил про впечатление спектакля и рассказал ей про то, как в прошлый спектакль Семенова играя, упала.
– А знаете, графиня, – сказал он, вдруг обращаясь к ней, как к старой давнишней знакомой, – у нас устраивается карусель в костюмах; вам бы надо участвовать в нем: будет очень весело. Все сбираются у Карагиных. Пожалуйста приезжайте, право, а? – проговорил он.
Говоря это, он не спускал улыбающихся глаз с лица, с шеи, с оголенных рук Наташи. Наташа несомненно знала, что он восхищается ею. Ей было это приятно, но почему то ей тесно и тяжело становилось от его присутствия. Когда она не смотрела на него, она чувствовала, что он смотрел на ее плечи, и она невольно перехватывала его взгляд, чтоб он уж лучше смотрел на ее глаза. Но, глядя ему в глаза, она со страхом чувствовала, что между им и ей совсем нет той преграды стыдливости, которую она всегда чувствовала между собой и другими мужчинами. Она, сама не зная как, через пять минут чувствовала себя страшно близкой к этому человеку. Когда она отворачивалась, она боялась, как бы он сзади не взял ее за голую руку, не поцеловал бы ее в шею. Они говорили о самых простых вещах и она чувствовала, что они близки, как она никогда не была с мужчиной. Наташа оглядывалась на Элен и на отца, как будто спрашивая их, что такое это значило; но Элен была занята разговором с каким то генералом и не ответила на ее взгляд, а взгляд отца ничего не сказал ей, как только то, что он всегда говорил: «весело, ну я и рад».
В одну из минут неловкого молчания, во время которых Анатоль своими выпуклыми глазами спокойно и упорно смотрел на нее, Наташа, чтобы прервать это молчание, спросила его, как ему нравится Москва. Наташа спросила и покраснела. Ей постоянно казалось, что что то неприличное она делает, говоря с ним. Анатоль улыбнулся, как бы ободряя ее.
– Сначала мне мало нравилась, потому что, что делает город приятным, ce sont les jolies femmes, [хорошенькие женщины,] не правда ли? Ну а теперь очень нравится, – сказал он, значительно глядя на нее. – Поедете на карусель, графиня? Поезжайте, – сказал он, и, протянув руку к ее букету и понижая голос, сказал: – Vous serez la plus jolie. Venez, chere comtesse, et comme gage donnez moi cette fleur. [Вы будете самая хорошенькая. Поезжайте, милая графиня, и в залог дайте мне этот цветок.]
Наташа не поняла того, что он сказал, так же как он сам, но она чувствовала, что в непонятных словах его был неприличный умысел. Она не знала, что сказать и отвернулась, как будто не слыхала того, что он сказал. Но только что она отвернулась, она подумала, что он тут сзади так близко от нее.
«Что он теперь? Он сконфужен? Рассержен? Надо поправить это?» спрашивала она сама себя. Она не могла удержаться, чтобы не оглянуться. Она прямо в глаза взглянула ему, и его близость и уверенность, и добродушная ласковость улыбки победили ее. Она улыбнулась точно так же, как и он, глядя прямо в глаза ему. И опять она с ужасом чувствовала, что между ним и ею нет никакой преграды.
Опять поднялась занавесь. Анатоль вышел из ложи, спокойный и веселый. Наташа вернулась к отцу в ложу, совершенно уже подчиненная тому миру, в котором она находилась. Всё, что происходило перед ней, уже казалось ей вполне естественным; но за то все прежние мысли ее о женихе, о княжне Марье, о деревенской жизни ни разу не пришли ей в голову, как будто всё то было давно, давно прошедшее.
В четвертом акте был какой то чорт, который пел, махая рукою до тех пор, пока не выдвинули под ним доски, и он не опустился туда. Наташа только это и видела из четвертого акта: что то волновало и мучило ее, и причиной этого волнения был Курагин, за которым она невольно следила глазами. Когда они выходили из театра, Анатоль подошел к ним, вызвал их карету и подсаживал их. Подсаживая Наташу, он пожал ей руку выше локтя. Наташа, взволнованная и красная, оглянулась на него. Он, блестя своими глазами и нежно улыбаясь, смотрел на нее.

Только приехав домой, Наташа могла ясно обдумать всё то, что с ней было, и вдруг вспомнив князя Андрея, она ужаснулась, и при всех за чаем, за который все сели после театра, громко ахнула и раскрасневшись выбежала из комнаты. – «Боже мой! Я погибла! сказала она себе. Как я могла допустить до этого?» думала она. Долго она сидела закрыв раскрасневшееся лицо руками, стараясь дать себе ясный отчет в том, что было с нею, и не могла ни понять того, что с ней было, ни того, что она чувствовала. Всё казалось ей темно, неясно и страшно. Там, в этой огромной, освещенной зале, где по мокрым доскам прыгал под музыку с голыми ногами Duport в курточке с блестками, и девицы, и старики, и голая с спокойной и гордой улыбкой Элен в восторге кричали браво, – там под тенью этой Элен, там это было всё ясно и просто; но теперь одной, самой с собой, это было непонятно. – «Что это такое? Что такое этот страх, который я испытывала к нему? Что такое эти угрызения совести, которые я испытываю теперь»? думала она.