Ропарц, Жозеф Ги Мари

Жозеф Ги Мари Ропарц

Жозе́ф Ги Мари́ Ропа́рц (фр. Joseph Guy Ropartz; 15 июня 1864, Генган — 22 ноября 1955, Ланлу) — французский композитор и педагог школы Сезара Франка.

Биография

Жозеф Ги Ропарц прожил без девяти лет целый век, 91 год. Его жизнь включила в себя четыре совершенно разных эпохи французской истории. И хотя большая часть его жизни прошла в XX веке, по существу он был и оставался композитором века XIX. Во французской музыке его можно назвать настоящим Мафусаилом среди композиторов и своеобразным рекордсменом, сумевшим побить даже достижение Сен-Санса по части долгожительства. Длину его жизни поможет понять одно небольшое сопоставление. Родившись за пять лет до смерти Гектора Берлиоза и за одиннадцать лет до смерти Жоржа Бизе, этих двух виднейших французских романтиков XIX века, Ги Ропарц являлся абсолютным современником Клода Дебюсси и сверстником Эрика Сати, годился в дедушки Пуленку, а затем дожил до дерзких пуантилистических опытов Булеза, и даже — до открытия конкретной и электронной музыки.

Родившись в Генгане, прожив всё своё детство и юность в Бретани, Ги Ропарц сначала учился в юридической школе в Ренне и приехал в Париж уже почти совершеннолетним человеком. Поступив в 1885 году в Парижскую консерваторию, он проучился в ней всего два года. Сначала Ги Ропарц учился в классе консервативного композитора Теодора Дюбуа (впоследствии на протяжении многих лет директора консерватории), а затем перешёл в класс Жюля Массне. Из всего времени пребывания в стенах консерватории можно отметить только то, что Ропарц учился на одном курсе с румынским композитором Жорже Энеску. Уже два года спустя, разочаровавшись в засушенной консервативной системе преподавания, Ги Ропарц покинул стены консерватории и начал частным образом заниматься композицией у Сезара Франка, а после смерти Франка — у его вернейшего и самого последовательного ученика, Венсана д’Энди. Именно под личным влиянием этих двух композиторов сформировался творческий стиль и во многом — личные пристрастия Ги Ропарца. Будучи одним из верных участников так называемого «кружка Франка», с самого начала своей творческой карьеры Ги Ропарц встал в оппозицию к консерваторским и академическим кругам музыкального Парижа.

В середине 1880-х — начале 1890-х годов учитель и старший товарищ Ропарца Венсан д’Энди стал активно концертирующим дирижёром и видным организатором музыкальной жизни Франции. Получив при его посредничестве, а также при активном содействии другого активного члена кружка Франка, Эрнеста Шоссона предложение возглавить консерваторию Нанси (бывшую тогда региональным филиалом Парижской консерватории), Ги Ропарц в 1894 году, после десяти лет пребывания в столице, покидает Париж. Вся остальная его жизнь проходит в провинциальных городах Франции. Став директором консерватории Нанси в возрасте тридцати лет, в течение четверти века Ги Ропарц оставался на этом посту (1894—1919). За время его руководства консерватория перестала быть заштатным провинциальным училищем, существенно расширилась и приобрела общефранцузский авторитет. Сразу по приходе в консерваторию Ропарц открывает в ней сначала класс альта, которого не было прежде, годом позже — класс трубы, затем, в 1897 году — классы органа и арфы (два инструмента, особенно важных для школы Франка) и, наконец, в 1900 году — класс тромбона. Из студентов консерватории он создаёт симфонический оркестр Нанси, впоследствии плавно превратившийся в городской симфонический оркестр. Также он содействует учреждению общества концертов Нанси. Но кроме простого расширения преподаваемых классов и дисциплин, у консерватории Нанси в эти годы образовалась репутация особенного музыкального учреждения, система образования в котором во многом была отлична от Парижской консерватории, была значительно свободнее и в самых общих чертах основывалась на школе Франка. В те же самые годы Венсан д’Энди организует в Париже своё новое детище, «Школу канторум». Директорская и преподавательская работа Ги Ропарца во многом развивается параллельно, опираясь на разработки и материалы бывшего учителя. В 1910-х годах парижские острословы, особенно из числа «Молодых равелитов», называвшие Венсана д’Энди «мандарином», закрепили за Ги Ропарцем забавное производное прозвище «нансийский мандарин».

В первые дни войны с Германией героически погиб друг Ги Ропарца, легендарный для Франции начала XX века композитор Альберик Маньяр. Неожиданно увидев разведку наступающих немцев возле своего загородного дома, он убивает двоих из своего личного револьвера, затем отстреливается из окон и, наконец, когда немцы окружают и поджигают его дом, он гибнет в огне вместе с большинством своих рукописей. Одну из партитур, сгоревших вместе со своим автором, оперу Маньяра «Геркёр» (или «Исцелённое сердце»), Ги Ропарц восстанавливает после смерти друга частично по памяти, а частично — по уцелевшим наброскам и клавиру. Эту самоотверженную работу Ропарц завершил пятнадцатью годами спустя, в 1931 году.

После окончания войны с Германией Ги Ропарц получил предложение возглавить консерваторию в Страсбурге (или «Страсбуре», как его называют французы). Город был только что освобождён от немцев и впервые за последние почти сорок лет перешёл под юрисдикцию Франции. Ропарц принимает непростое предложение и в течение ещё десяти лет (1919—1929) восстанавливает работу и руководит страсбургской консерваторией, а также и страсбурским городским симфоническим оркестром. Среди учеников Ропарца этого времени, в частности, выделяется дирижёр Шарль Мюнш, впоследствии неоднократно исполнявший сочинения своего учителя.

Более сорока пяти лет Ги Ропарц провёл практически в стороне от музыкального истеблишмента Франции. Первые десять лет, хотя и проведённые в Париже, он противостоял Академии, как один из верных членов «школы Франка». Следующие тридцать пять лет, оставаясь верным последователем своих учителей, Ропарц провёл в провинции, последовательно внедряя в систему музыкального образования те же принципы, на которых он формировался сам. Именно эти два факта являются одной из причин относительной безвестности Ги Ропарца как композитора в течение почти всей жизни. Будучи противником официальных музыкантов Франции, он ещё и долгое время прожил вдали от Парижа. Кроме того, сам по себе стиль и направление, избранное большинством участников «школы Франка», уже в начале XX века были отчасти старомодными, а отчасти стояли в стороне от ускоряющегося развития музыкального «модерна», магистральная линия которого проходила от импрессионизма — через «фовизм» Стравинского и «примитивизм» Эрика Сати — к неоклассицизму тех же двух авторов и французской «Шестёрки».

В 1929 году, уже в возрасте 65 лет Ги Ропарц оставляет педагогическую и директорскую работу, выходит в отставку и возвращается в свою родную Бретань. Оставшиеся ему ещё четверть века жизни он живёт в основном в своей усадьбе Ланлу (летящий волк) и полностью посвящает себя занятиям композицией. Уже весьма почтенным человеком пережив шесть лет ещё одной войны с Германией, нацистскую оккупацию, Ги Ропарц после окончания Второй мировой войны прожил ещё — десять лет. Именно в последние годы жизни его творческая известность наконец-то достигает официального Парижа. В 1949 году, во время так называемой «послевоенной инвентаризации» уцелевших композиторов, Ги Ропарца наконец-то принимают в члены Академии изящных искусств. К тому времени в членах Академии не осталось в живых уже ни одного из бывших противников «кружка Цезаря Франка» и даже самая память о противостоянии 1880-х годов (спустя шестьдесят лет!) была совершенно забыта. В определённой степени этот случай можно назвать «курьёзным», когда в состав Академии избирали бы композитора, достигшего возраста 85 лет. Ги Ропарц стал старейшим из новопринятых академиков.

Спустя четыре года после избрания Ги Ропарц в результате тяжёлой перенесённой болезни — ослеп, а ещё через два года, 22 ноября 1955 года Ги Ропарц скончался в усадьбе Ланлу, в своей родной Бретани.

Творчество

По стилю и манере письма Ги Ропарц весьма близок к своим учителям, Венсану д’Энди и Сезару Франку. Оба этих мастера оказали решающее воздействие на формирование творческой личности Ропарца, его вкусов и композиторской техники. В первой симфонии, написанной в 1894 году заметно также опосредованное влияние Рихарда Вагнера. Однако все привнесённые профессиональные черты стиля Ропарца базируются на французском, глубоко почвенном основании. Уроженец Бретани, матёрый кельт по духу — всю жизнь он оставался верным своей малой родине, её природе, людям и народным песням. Многие его сочинения напрямую связаны с темами, пейзажами и образами Бретани, нередки в его произведениях и прямые цитаты из местных фольклорных источников. Это также роднит его стиль с учителем и другом, Венсаном д’Энди, который в течение всей жизни соединял в своём творчестве стиль Вагнера и Франка, затем отдельные элементы влияния импрессионизма и фольклор Южной Франции, в первую очередь Прованса. Однако у Ропарца не провансальская, а настоящая кельтская душа. В глубине своей он — подлинный поэт Бретани, и в своих стихах, и в своей музыке воспевавший ночные танцы фей в лунном свете, проделки «гобблинов» и скитания душ умерших по волнам пролива. Звучания бретонских народных песен можно услышать в его лирической опере «Страна» (поставлена в 1912 году, Нанси), в «Симфонии на бретонский хорал», в его симфонических поэмах «Бретонское воскресенье», «Рыбаки», «Сельская серенада», а также в многочисленных хорах и песнях. Даже в камерных сочинениях, написанных в классической сонатной форме, часто встречаются заимствованные народные темы или интонации песен. Такова его Третья соната для скрипки и фортепиано, трио для скрипки, альта и виолончели, Второй и Четвёртый струнные квартеты. Критик и музыковед Рене Дюмениль писал о творчестве Ги Ропарца:

«Можно просто восхищаться народными песнями, можно их цитировать и заимствовать, но гораздо важнее, чем прямая цитата для Ропарца было само вдохновение народным духом, которое питало его творчество своими соками, подобно тому, как деревья берут свою силу из родной земли»…

В ранний парижский период своей жизни (1888—1892) Ги Ропарц опубликовал три сборника стихов. В них ощущается влияние поздних романтиков и школы символизма. Нередко он писал хоры и романсы на собственные тексты. В более поздние годы Ги Ропарц, так же, как и д’Энди не избежал влияния новых течений французской музыки, в первую очередь Клода Дебюсси и «Мориса Равеля». Многие черты стиля импрессионизма без труда обнаруживают себя в произведениях Ропарца 1910-х годов. Написанный на собственный текст «Ноктюрн» для хора и оркестра живописует проникнутую настроением сумрачной печали картину весеннего вечера на северных берегах Франции. В репертуары оркестров иногда входит симфоническая поэма «Охота принца Артура». Это типичная для французской музыки программная жанровая пьеса, красочно описывающая сцены ночной охоты в диком фантастическом лесу. Сюжет заимствован из кельтской легенды о принце Артуре. В программных симфонических поэмах особенно заметно влияние импрессионистских опусов Дебюсси. Также они роднят Ги Ропарца с другим признанным мастером программных симфонических поэм, Полем Дюка, с которым также его связывали долгие отношения взаимной симпатии.

Отдельного упоминания заслуживает написанный в 1937 году «Реквием» для солистов, хора и оркестра — сочинение глубоко драматическое и насыщенное виртуозным владением хоровым и оркестровым письмом. Исполненный в 1943 году в оккупированном нацистами Париже под управлением Шарля Мюнша, пафосный «Реквием» Ропарца прозвучал как символический надгробный монумент в честь тысяч французов, погибших во время войны и оккупации.

Краткий обзор сочинений

Перу Ги Ропарца принадлежит в общей сложности более ста опусов.

Прежде всего, это пять симфоний, дистанция между которыми составляет половину века. Первая написана в 1894 году, а последняя — в 1945, как прямой отклик на победу в войне. Третья симфония Ропарца написана для оркестра с большим хором.

Также Ропарц написал более десяти симфонических поэм в жанровом или пейзажном стилях. Наиболее известные из них: «Колокола смерти» (1887 год), «Карнавал» (1889), «Воскресенье в Бретони» (1893), уже упомянутая «Охота принца Артура» (1912), «Колокольные звоны» (1913) и «Пасторали» (1950).

Опера «Страна» (1911 год), два балета, один из которых, под названием «Нескромный» поставлен в 1934 году, в театре Монте-Карло.

Среди камерных сочинений Ропарца можно выделить шесть струнных квартетов (1893—1949), два трио, три сонаты для скрипки и фортепиано (1907—1927), две сонаты для виолончели и фортепиано (1904 и 1919), «Маленькую фантазию в стиле Маньяра» для струнного квартета (1916), «Две пьесы для ветра», струнный квинтет (1924), а также сонатину для флейты и фортепиано (1930).

В течение всей жизни Ги Ропарц писал хоровые произведения религиозного и светского содержания. Особенно следует назвать «Торжественное Kyrie» для четырёх голосов, хора и органа (1886), «Псалом 136» для хора и оркестра (1897), Пять мотетов для четырёх голосов а капелла (1900), «Missa brevis» святой Анны для трёх голосов и органа (1921), «Месса Святой Одилии» для смешанного хора и органа (1923), «Te Deum» для трёх голосов и органа (1926), уже упомянутый выше «Реквием» для солистов, хора и оркестра (1937), «Salve regina», для смешанного хора и органа (1941), «Псалом 129» для голоса, хора и оркестра (1942), «Бретонские прядильщицы» для женского хора и солисток.

Ги Ропарц также написал несколько циклов песен для голоса и фортепиано на собственные стихи и тексты французских (и бретонских) поэтов, а также немало фортепианных сочинений, среди которых следует особо назвать «Три ноктюрна» (1911—1916), «Музыка в саду» (1917), «Летние зарисовки» (1918), «Девушки» (1929) и «Пьеса памяти Поля Дюка» (1936 год).

Источники

• [www.music-dic.ru/html-music-keld/r/5754.html Ропарц, Жозеф Ги] // Музыкальный энциклопедический словарь. — М.: Советская энциклопедия, 1990. — С. 470. — ISBN 5-85270-033-9.
• Шнеерсон Г. Французская музыка XX века. — 2 изд. — М., 1970.
• Тьерсо Ж. Венсан д’Энди и школа Цезаря Франка. / в сб. "Французская музыка второй половины XIX века. — М., 1938.
• Encyclopedie de la musique. — P., Fasquelle, 1961.
• Erik Satie Correspondance presque complete, — Fayard / Imec, 2000.
• Vincent d’Indy. Richard Wagner et son influence sur l’art musical francais. — P., 1930.

Ссылки

• [guyropartz.chez-alice.fr/ Мемориальный сайт]  (фр.) (англ.)
• [www.musicologie.org/Biographies/r/ropartz.html Биография, иконография, библиодискография на сайте musicologie.org]  (фр.)

Отрывок, характеризующий Ропарц, Жозеф Ги Мари

– Славно служит, славно. При чем я числюсь! Ха ха ха! – засмеялся князь Николай Андреевич.
И Анатоль засмеялся еще громче. Вдруг князь Николай Андреевич нахмурился.
– Ну, ступай, – сказал он Анатолю.
Анатоль с улыбкой подошел опять к дамам.
– Ведь ты их там за границей воспитывал, князь Василий? А? – обратился старый князь к князю Василью.
– Я делал, что мог; и я вам скажу, что тамошнее воспитание гораздо лучше нашего.
– Да, нынче всё другое, всё по новому. Молодец малый! молодец! Ну, пойдем ко мне.
Он взял князя Василья под руку и повел в кабинет.
Князь Василий, оставшись один на один с князем, тотчас же объявил ему о своем желании и надеждах.
– Что ж ты думаешь, – сердито сказал старый князь, – что я ее держу, не могу расстаться? Вообразят себе! – проговорил он сердито. – Мне хоть завтра! Только скажу тебе, что я своего зятя знать хочу лучше. Ты знаешь мои правила: всё открыто! Я завтра при тебе спрошу: хочет она, тогда пусть он поживет. Пускай поживет, я посмотрю. – Князь фыркнул.
– Пускай выходит, мне всё равно, – закричал он тем пронзительным голосом, которым он кричал при прощаньи с сыном.
– Я вам прямо скажу, – сказал князь Василий тоном хитрого человека, убедившегося в ненужности хитрить перед проницательностью собеседника. – Вы ведь насквозь людей видите. Анатоль не гений, но честный, добрый малый, прекрасный сын и родной.
– Ну, ну, хорошо, увидим.
Как оно всегда бывает для одиноких женщин, долго проживших без мужского общества, при появлении Анатоля все три женщины в доме князя Николая Андреевича одинаково почувствовали, что жизнь их была не жизнью до этого времени. Сила мыслить, чувствовать, наблюдать мгновенно удесятерилась во всех их, и как будто до сих пор происходившая во мраке, их жизнь вдруг осветилась новым, полным значения светом.
Княжна Марья вовсе не думала и не помнила о своем лице и прическе. Красивое, открытое лицо человека, который, может быть, будет ее мужем, поглощало всё ее внимание. Он ей казался добр, храбр, решителен, мужествен и великодушен. Она была убеждена в этом. Тысячи мечтаний о будущей семейной жизни беспрестанно возникали в ее воображении. Она отгоняла и старалась скрыть их.
«Но не слишком ли я холодна с ним? – думала княжна Марья. – Я стараюсь сдерживать себя, потому что в глубине души чувствую себя к нему уже слишком близкою; но ведь он не знает всего того, что я о нем думаю, и может вообразить себе, что он мне неприятен».
И княжна Марья старалась и не умела быть любезной с новым гостем. «La pauvre fille! Elle est diablement laide», [Бедная девушка, она дьявольски дурна собою,] думал про нее Анатоль.
M lle Bourienne, взведенная тоже приездом Анатоля на высокую степень возбуждения, думала в другом роде. Конечно, красивая молодая девушка без определенного положения в свете, без родных и друзей и даже родины не думала посвятить свою жизнь услугам князю Николаю Андреевичу, чтению ему книг и дружбе к княжне Марье. M lle Bourienne давно ждала того русского князя, который сразу сумеет оценить ее превосходство над русскими, дурными, дурно одетыми, неловкими княжнами, влюбится в нее и увезет ее; и вот этот русский князь, наконец, приехал. У m lle Bourienne была история, слышанная ею от тетки, доконченная ею самой, которую она любила повторять в своем воображении. Это была история о том, как соблазненной девушке представлялась ее бедная мать, sa pauvre mere, и упрекала ее за то, что она без брака отдалась мужчине. M lle Bourienne часто трогалась до слез, в воображении своем рассказывая ему , соблазнителю, эту историю. Теперь этот он , настоящий русский князь, явился. Он увезет ее, потом явится ma pauvre mere, и он женится на ней. Так складывалась в голове m lle Bourienne вся ее будущая история, в самое то время как она разговаривала с ним о Париже. Не расчеты руководили m lle Bourienne (она даже ни минуты не обдумывала того, что ей делать), но всё это уже давно было готово в ней и теперь только сгруппировалось около появившегося Анатоля, которому она желала и старалась, как можно больше, нравиться.
Маленькая княгиня, как старая полковая лошадь, услыхав звук трубы, бессознательно и забывая свое положение, готовилась к привычному галопу кокетства, без всякой задней мысли или борьбы, а с наивным, легкомысленным весельем.
Несмотря на то, что Анатоль в женском обществе ставил себя обыкновенно в положение человека, которому надоедала беготня за ним женщин, он чувствовал тщеславное удовольствие, видя свое влияние на этих трех женщин. Кроме того он начинал испытывать к хорошенькой и вызывающей Bourienne то страстное, зверское чувство, которое на него находило с чрезвычайной быстротой и побуждало его к самым грубым и смелым поступкам.
Общество после чаю перешло в диванную, и княжну попросили поиграть на клавикордах. Анатоль облокотился перед ней подле m lle Bourienne, и глаза его, смеясь и радуясь, смотрели на княжну Марью. Княжна Марья с мучительным и радостным волнением чувствовала на себе его взгляд. Любимая соната переносила ее в самый задушевно поэтический мир, а чувствуемый на себе взгляд придавал этому миру еще большую поэтичность. Взгляд же Анатоля, хотя и был устремлен на нее, относился не к ней, а к движениям ножки m lle Bourienne, которую он в это время трогал своею ногою под фортепиано. M lle Bourienne смотрела тоже на княжну, и в ее прекрасных глазах было тоже новое для княжны Марьи выражение испуганной радости и надежды.
«Как она меня любит! – думала княжна Марья. – Как я счастлива теперь и как могу быть счастлива с таким другом и таким мужем! Неужели мужем?» думала она, не смея взглянуть на его лицо, чувствуя всё тот же взгляд, устремленный на себя.
Ввечеру, когда после ужина стали расходиться, Анатоль поцеловал руку княжны. Она сама не знала, как у ней достало смелости, но она прямо взглянула на приблизившееся к ее близоруким глазам прекрасное лицо. После княжны он подошел к руке m lle Bourienne (это было неприлично, но он делал всё так уверенно и просто), и m lle Bourienne вспыхнула и испуганно взглянула на княжну.
«Quelle delicatesse» [Какая деликатность,] – подумала княжна. – Неужели Ame (так звали m lle Bourienne) думает, что я могу ревновать ее и не ценить ее чистую нежность и преданность ко мне. – Она подошла к m lle Bourienne и крепко ее поцеловала. Анатоль подошел к руке маленькой княгини.
– Non, non, non! Quand votre pere m'ecrira, que vous vous conduisez bien, je vous donnerai ma main a baiser. Pas avant. [Нет, нет, нет! Когда отец ваш напишет мне, что вы себя ведете хорошо, тогда я дам вам поцеловать руку. Не прежде.] – И, подняв пальчик и улыбаясь, она вышла из комнаты.


Все разошлись, и, кроме Анатоля, который заснул тотчас же, как лег на постель, никто долго не спал эту ночь.
«Неужели он мой муж, именно этот чужой, красивый, добрый мужчина; главное – добрый», думала княжна Марья, и страх, который почти никогда не приходил к ней, нашел на нее. Она боялась оглянуться; ей чудилось, что кто то стоит тут за ширмами, в темном углу. И этот кто то был он – дьявол, и он – этот мужчина с белым лбом, черными бровями и румяным ртом.
Она позвонила горничную и попросила ее лечь в ее комнате.
M lle Bourienne в этот вечер долго ходила по зимнему саду, тщетно ожидая кого то и то улыбаясь кому то, то до слез трогаясь воображаемыми словами рauvre mere, упрекающей ее за ее падение.
Маленькая княгиня ворчала на горничную за то, что постель была нехороша. Нельзя было ей лечь ни на бок, ни на грудь. Всё было тяжело и неловко. Живот ее мешал ей. Он мешал ей больше, чем когда нибудь, именно нынче, потому что присутствие Анатоля перенесло ее живее в другое время, когда этого не было и ей было всё легко и весело. Она сидела в кофточке и чепце на кресле. Катя, сонная и с спутанной косой, в третий раз перебивала и переворачивала тяжелую перину, что то приговаривая.
– Я тебе говорила, что всё буграми и ямами, – твердила маленькая княгиня, – я бы сама рада была заснуть, стало быть, я не виновата, – и голос ее задрожал, как у собирающегося плакать ребенка.
Старый князь тоже не спал. Тихон сквозь сон слышал, как он сердито шагал и фыркал носом. Старому князю казалось, что он был оскорблен за свою дочь. Оскорбление самое больное, потому что оно относилось не к нему, а к другому, к дочери, которую он любит больше себя. Он сказал себе, что он передумает всё это дело и найдет то, что справедливо и должно сделать, но вместо того он только больше раздражал себя.
«Первый встречный показался – и отец и всё забыто, и бежит кверху, причесывается и хвостом виляет, и сама на себя не похожа! Рада бросить отца! И знала, что я замечу. Фр… фр… фр… И разве я не вижу, что этот дурень смотрит только на Бурьенку (надо ее прогнать)! И как гордости настолько нет, чтобы понять это! Хоть не для себя, коли нет гордости, так для меня, по крайней мере. Надо ей показать, что этот болван об ней и не думает, а только смотрит на Bourienne. Нет у ней гордости, но я покажу ей это»…
Сказав дочери, что она заблуждается, что Анатоль намерен ухаживать за Bourienne, старый князь знал, что он раздражит самолюбие княжны Марьи, и его дело (желание не разлучаться с дочерью) будет выиграно, и потому успокоился на этом. Он кликнул Тихона и стал раздеваться.
«И чорт их принес! – думал он в то время, как Тихон накрывал ночной рубашкой его сухое, старческое тело, обросшее на груди седыми волосами. – Я их не звал. Приехали расстраивать мою жизнь. И немного ее осталось».
– К чорту! – проговорил он в то время, как голова его еще была покрыта рубашкой.
Тихон знал привычку князя иногда вслух выражать свои мысли, а потому с неизменным лицом встретил вопросительно сердитый взгляд лица, появившегося из под рубашки.
– Легли? – спросил князь.
Тихон, как и все хорошие лакеи, знал чутьем направление мыслей барина. Он угадал, что спрашивали о князе Василье с сыном.
– Изволили лечь и огонь потушили, ваше сиятельство.
– Не за чем, не за чем… – быстро проговорил князь и, всунув ноги в туфли и руки в халат, пошел к дивану, на котором он спал.
Несмотря на то, что между Анатолем и m lle Bourienne ничего не было сказано, они совершенно поняли друг друга в отношении первой части романа, до появления pauvre mere, поняли, что им нужно много сказать друг другу тайно, и потому с утра они искали случая увидаться наедине. В то время как княжна прошла в обычный час к отцу, m lle Bourienne сошлась с Анатолем в зимнем саду.
Княжна Марья подходила в этот день с особенным трепетом к двери кабинета. Ей казалось, что не только все знают, что нынче совершится решение ее судьбы, но что и знают то, что она об этом думает. Она читала это выражение в лице Тихона и в лице камердинера князя Василья, который с горячей водой встретился в коридоре и низко поклонился ей.
Старый князь в это утро был чрезвычайно ласков и старателен в своем обращении с дочерью. Это выражение старательности хорошо знала княжна Марья. Это было то выражение, которое бывало на его лице в те минуты, когда сухие руки его сжимались в кулак от досады за то, что княжна Марья не понимала арифметической задачи, и он, вставая, отходил от нее и тихим голосом повторял несколько раз одни и те же слова.
Он тотчас же приступил к делу и начал разговор, говоря «вы».
– Мне сделали пропозицию насчет вас, – сказал он, неестественно улыбаясь. – Вы, я думаю, догадались, – продолжал он, – что князь Василий приехал сюда и привез с собой своего воспитанника (почему то князь Николай Андреич называл Анатоля воспитанником) не для моих прекрасных глаз. Мне вчера сделали пропозицию насчет вас. А так как вы знаете мои правила, я отнесся к вам.
– Как мне вас понимать, mon pere? – проговорила княжна, бледнея и краснея.
– Как понимать! – сердито крикнул отец. – Князь Василий находит тебя по своему вкусу для невестки и делает тебе пропозицию за своего воспитанника. Вот как понимать. Как понимать?!… А я у тебя спрашиваю.
– Я не знаю, как вы, mon pere, – шопотом проговорила княжна.
– Я? я? что ж я то? меня то оставьте в стороне. Не я пойду замуж. Что вы? вот это желательно знать.
Княжна видела, что отец недоброжелательно смотрел на это дело, но ей в ту же минуту пришла мысль, что теперь или никогда решится судьба ее жизни. Она опустила глаза, чтобы не видеть взгляда, под влиянием которого она чувствовала, что не могла думать, а могла по привычке только повиноваться, и сказала:
– Я желаю только одного – исполнить вашу волю, – сказала она, – но ежели бы мое желание нужно было выразить…
Она не успела договорить. Князь перебил ее.
– И прекрасно, – закричал он. – Он тебя возьмет с приданным, да кстати захватит m lle Bourienne. Та будет женой, а ты…
Князь остановился. Он заметил впечатление, произведенное этими словами на дочь. Она опустила голову и собиралась плакать.
– Ну, ну, шучу, шучу, – сказал он. – Помни одно, княжна: я держусь тех правил, что девица имеет полное право выбирать. И даю тебе свободу. Помни одно: от твоего решения зависит счастье жизни твоей. Обо мне нечего говорить.
– Да я не знаю… mon pere.
– Нечего говорить! Ему велят, он не только на тебе, на ком хочешь женится; а ты свободна выбирать… Поди к себе, обдумай и через час приди ко мне и при нем скажи: да или нет. Я знаю, ты станешь молиться. Ну, пожалуй, молись. Только лучше подумай. Ступай. Да или нет, да или нет, да или нет! – кричал он еще в то время, как княжна, как в тумане, шатаясь, уже вышла из кабинета.
Судьба ее решилась и решилась счастливо. Но что отец сказал о m lle Bourienne, – этот намек был ужасен. Неправда, положим, но всё таки это было ужасно, она не могла не думать об этом. Она шла прямо перед собой через зимний сад, ничего не видя и не слыша, как вдруг знакомый шопот m lle Bourienne разбудил ее. Она подняла глаза и в двух шагах от себя увидала Анатоля, который обнимал француженку и что то шептал ей. Анатоль с страшным выражением на красивом лице оглянулся на княжну Марью и не выпустил в первую секунду талию m lle Bourienne, которая не видала ее.
«Кто тут? Зачем? Подождите!» как будто говорило лицо Анатоля. Княжна Марья молча глядела на них. Она не могла понять этого. Наконец, m lle Bourienne вскрикнула и убежала, а Анатоль с веселой улыбкой поклонился княжне Марье, как будто приглашая ее посмеяться над этим странным случаем, и, пожав плечами, прошел в дверь, ведшую на его половину.
Через час Тихон пришел звать княжну Марью. Он звал ее к князю и прибавил, что и князь Василий Сергеич там. Княжна, в то время как пришел Тихон, сидела на диване в своей комнате и держала в своих объятиях плачущую m lla Bourienne. Княжна Марья тихо гладила ее по голове. Прекрасные глаза княжны, со всем своим прежним спокойствием и лучистостью, смотрели с нежной любовью и сожалением на хорошенькое личико m lle Bourienne.
– Non, princesse, je suis perdue pour toujours dans votre coeur, [Нет, княжна, я навсегда утратила ваше расположение,] – говорила m lle Bourienne.
– Pourquoi? Je vous aime plus, que jamais, – говорила княжна Марья, – et je tacherai de faire tout ce qui est en mon pouvoir pour votre bonheur. [Почему же? Я вас люблю больше, чем когда либо, и постараюсь сделать для вашего счастия всё, что в моей власти.]